Кровь Амбера - Желязны Роджер Джозеф - Страница 35

– На деньги покупают вещи, – ответил Люк, – а власть позволяет некоторым вещам произойти. Имея выбор – выбирай власть.

Привычная слабая улыбка исчезла с лица Гейл, глаза ее стали серьезными.

– Но власть не должна быть самоцелью. Ее следует использовать только тогда, когда нужно.

Джулия засмеялась:

– Что плохого в том, чтобы иметь немного власти? По-моему, это довольно приятно.

– Пока ты не получаешь много власти, – заметил Люк.

– Тогда и мыслить придется масштабно, – сказала Джулия.

– Не согласна, – заявила Гейл. – Для человека прежде всего долг.

Люк внимательно посмотрел на нее и кивнул.

– Ну при чем тут мораль, – протянула Джулия. – Можно ведь и без нее.

– Нет, нельзя, – отрезал Люк.

– Я не согласна.

Люк пожал плечами.

– Она права, – внезапно промолвила Гейл. – Я не считаю, что долг и мораль – одно и то же.

– Когда у тебя есть долг, – сказал Люк, – есть определенные обязанности – к примеру дело чести, – это и становится твоей моралью.

Джулия взглянула на Люка, потом на Гейл.

– Кажется, мы только что пришли к единому мнению?

– Нет, – покачал головой Люк, – напротив.

Гейл пригубила бокал.

– Ты говоришь о личном кодексе чести, как ты его понимаешь; это не имеет ничего общего с общепринятыми, расхожими представлениями о морали.

– Верно, – согласился Люк.

– Тогда это не мораль в чистом виде, а только долг, – возразила она.

– Но долг и есть мораль, – настаивал Люк.

– Мораль есть ценность цивилизации, – сказала Гейл.

– Понятие «цивилизация» условно, это просто искусство жить в городах.

– Ну хорошо, тогда – культурная ценность, – кивнула Гейл.

– Культурные ценности – также вещь относительная, – улыбнулся Люк. – Мои, например, подтверждают, что прав я.

– А откуда они взялись, твои ценности? – поинтересовалась Гейл, внимательно глядя на него.

– Давай придерживаться чисто философских категорий, – предложил он.

– Тогда, может, вернемся к долгу?

– А куда подевалась власть? – спросила Джулия.

– Да здесь она где-то, – улыбнулся я.

Гейл сидела с озадаченным видом, будто в нашей дискуссии возникло что-то новое, способное дать мысли иной поворот.

– Если долг и мораль – две разные вещи, – медленно произнесла она, – то какая важнее?

– Никакая, потому что это одно и то же, – ответил Люк.

– Я так не думаю, – вмешалась Джулия. – У тебя получается, что долг – это что-то очень конкретное, а что нравственно, что нет – ты решаешь сам. Если бы мне пришлось выбирать, я выбрала бы мораль.

– Что до меня, так я предпочитаю конкретные вещи, – сказала Гейл.

Люк допил пиво и слегка рыгнул.

– Чушь все это! Философия у нас во вторник, а сейчас выходные. Кто оплачивает следующий круг, Мерль?

Я поставил левый локоть на стол и раскрыл ладонь. Мы начали меряться силой, напряжение возрастало.

– Я прав, не так ли? – процедил он сквозь сжатые зубы.

– Да, ты прав, – ответил я и прижал его руку к столу.

Власть.

Я вынул корреспонденцию из почтового ящика и отнес ее наверх в свою квартиру. Там было два счета, несколько рекламных писем и пухлая бандероль без обратного адреса.

Я запер за собой дверь, сунул ключи в карман, швырнул кейс на стул и собирался сесть на диван, когда в кухне зазвонил телефон.

Бросив почту на кофейный столик, я пошел на кухню. И тут у меня за спиной рванул взрыв. Не знаю уж, сбил бы он меня с ног или нет – я просто машинально нырнул вперед, ударившись головой о ножку кухонного стола, и в общем-то не пострадал. Пострадала комната.

Когда я поднялся на ноги, телефон уже смолк.

Я уже тогда знал, что есть более простые способы избавляться от ненужной почты, но долго еще ломал голову над тем, кто же мне звонил.

Иногда я вспоминаю про первую попытку: грузовик, мчавшийся прямо на меня. Перед тем как отпрянуть в сторону, я успел взглянуть на лицо шофера – ничего не выражающее, застывшее, мертвое, словно он был загипнотизирован, одурел от наркотиков или спятил. Может, все вместе.

Потом была ночь грабителей. Они набросились на меня, не говоря ни слова. Я отбился от них и пошел прочь. Уходя, я оглянулся и увидел мельком темную фигуру, скользнувшую в дверь дома напротив. Человек заботится о своей безопасности, решил я тогда. Но ведь это мог быть и наблюдатель, связанный с нападением. Я был встревожен. Тот человек был далеко и не мог меня описать, но вернись я, а он оказался бы просто прохожим – он мог бы стать свидетелем для полиции. Да, конечно, я-то действовал в пределах самообороны, но кому нужна лишняя шумиха? Так что я послал его ко всем чертям и зашагал дальше. Просто тридцатое апреля.

Затем день винтовки. Я быстро шел по улице, как вдруг прогремели два выстрела. Стрелявший промазал, но я осознал, что происходит, лишь когда на меня посыпались обломки кирпича здания слева от меня. Третьего выстрела не последовало, но из дома на противоположной стороне улицы послышался глухой стук и звон разбитого стекла. Одно окно на третьем этаже было широко распахнуто.

Я поспешил туда. Старый жилой дом, входная дверь его оказалась запертой, но мне было не до соблюдения этикета, и я взбежал по лестнице на третий этаж. Нашел, как мне показалось, нужную квартиру и решил для разнообразия попробовать открыть ее старым добрым способом: просто повернул ручку и толкнул. К моему удивлению, получилось, дверь была не заперта.

Еще с порога я увидел, что квартира пуста, что в ней даже нет мебели. По-видимому, никто здесь не жил. Может, я ошибся, не туда вошел? Однако, заметив широко раскрытое окно и лежавший на полу предмет, я вошел и закрыл за собой дверь.

В углу лежало сломанное ружье. По состоянию приклада выходило, что винтовку с силой шмякнули о ближайший радиатор, а уже после бросили. Потом я заметил на полу кое-что еще, влажное и красное, всего несколько капель.

Я быстро осмотрел небольшую квартиру. Окно в спальне было тоже открыто, и мимо него тянулась пожарная лестница. Я решил, что мне следует воспользоваться ею и удалиться. На черном металле также обнаружилось несколько капель крови. Внизу, на улице, никого не было видно.

Власть.

Чтобы убивать. Чтобы оберегать.

Люк? Ясра? Гейл? Кто из них замешан?

Чем больше я об этом думаю, тем более вероятной представляется мысль, что в тот день, когда оказались открыты газовые горелки, разбудил меня именно телефонный звонок.

Каждый раз, обдумывая эти события, я воспринимал их по-разному. Каждый раз обнаруживал новые моменты. Если верить Люку и псевдо-Винте, эпизоды последних тридцатых апреля не представляли для меня опасности. И все же, по-моему, каждый раз я проходил по краю. И кого я должен был винить, преступника или избавителя, едва подоспевшего в последнюю секунду? И кто из них кто?

Помню, сколько мучился отец, разгадывая ту автокатастрофу; как в фильме «Прошлым летом в Мариенбаде» – а ведь по сравнению с моими нынешними злоключениями у него все было просто и понятно. Но он по крайней мере большую часть времени знал, что делать. Может, я унаследовал семейное проклятие и любители многоходовых заговоров переключились на меня?

Власть.

Я вспомнил последний урок дяди Сухая. Когда я преодолел Логрус, дядя стал заниматься со мной теми разделами Искусства, которые я не мог изучить до того. И вот настало время, когда я подумал, что все, финиш: основами я уже овладел полностью, и все, что мне нужно сверх того – попрактиковаться и отточить уже выученное. Я как раз собирался отбывать в Тень-Земля. И тут в одно прекрасное утро Сухай послал за мной. Я подумал, что он просто хочет попрощаться и дать напоследок парочку добрых советов.

Волосы у него седые, он сутулится и в некоторые дни ходит с посохом. Это был как раз такой день. Дядя носил привычный желтый халат – скорее рабочая одежда, чем намек на какую-либо профессию.