Эльфред. Юность короля - Ковальчук Вера - Страница 47

– Я буду повиноваться, но, брат, сейчас нельзя пускать конницу. Посмотри, какие буераки, сколько кустов. Лошади ноги могут переломать. По мне, так вывести скорее пехоту вперед и занять вот тот удобный пригорок. А потом пусть северяне нападают первыми – мы им покажем второй Эсцедун.

– Я покажу, а не ты! – шепотом рявкнул Этельред, и в глазах его зажегся опасный огонек. – Я не собираюсь давать датчанам возможность делать первый шаг.

– Но на этот раз так было бы лучше.

– Молчать!

Эльфред прикусил губу. Ярость рвалась из тисков сдержанного характера, да так зло, что на миг у принца потемнело перед глазами. Но он сдержался. Ссора не принесет плодов. Если брат что-то решил, он сделает. Молодой воин слегка поклонился и, непочтительно развернув своего коня репицей к королю, ударил его пятками. Жеребец закусил удила и рванулся вперед. Это был не тот конь, на котором принц ездил прежде, а черный и норовистый скакун, на котором он преследовал убегавших, должно быть, доставшийся ему от погибшего эрла. Конь был неплох, отличался выносливостью и силой, а норов… Ну, так Эльфред и сам был норовист.

Он не хотел вести своих людей в атаку на плотно сбитый строй датчан. На всех этих выбоинах придется снизить бег лошадей почти до рыси, иначе кони переломают ноги, и какой тогда толк от конной атаки? Хорошо, когда конница налетает на строй пеших на всей скорости, какую только могут позволить четыре ноги и крепкие мышцы животного. Если конник умело управляется с длинным копьем, пехотинцу несдобровать. Удара, усиленного скоростью бега коня и его тяжестью, не выдерживают ни щиты, ни шлемы, ни, зачастую, нервы.

Только кто может испугаться лошадки на рыси? У кого дрогнут руки при виде легкого прогулочного бега? Вернувшись к своим людям, Эльфред оглядел их мрачным взглядом и, поколебавшись, ничего не стал говорить. В войске Этельреда было две с половиной сотни конников, и лишь шестьдесят из них подчиняются сейчас младшему брату короля.

Принц оглядел своих людей и буднично, негромко сказал:

– Ну, что ж…

Рядом с ним тут же появились Кенред и Эгберт, оба с решительным выражением на лицах, полускрытых шлемами.

Эльфред улыбнулся. Глупо будет выглядеть конное войско, если разгонится на ровном месте, в поле, а потом на буераках примется лихорадочно сбрасывать скорость. Датчане обхохочутся. Но здесь можно предпринять кое-что, чем он погнушался в прошлый раз. Перед глазами мелькнули лица Аларда и Этельреда. «Если старик прав, брата это взбесит еще сильнее».

– Так, ребята, – Эльфред оглядел двести пятьдесят человек взглядом, от которого им хотелось подтянуться. Принц умел смотреть взглядом, который становился для подчиненных ему воинов крепкой уздой. Каждый солдат должен чувствовать эту узду даже тогда, когда не видит командира. И сейчас принц видел – здесь все готовы повиноваться ему. – Так. До буераков скачете вместе, а там делитесь на две части и, пока я отвлекаю датчан, обходите их строй справа и слева. Атаки с наскока уже не получится, но и не надо. Атакуете, когда дам знак.

– Это как же ты собираешься отвлекать их? – с подозрением осведомился Кенред.

Эльфред отбросил в сторону копье и вынул из ножен меч. Усмехнулся.

– Самым простым и понятным способом. Давайте, вперед.

Когда конница разгоняется и несется единым строем, это очень красиво, как красивы и сами скачущие кони, и рвущиеся вперед люди. Когда эта конница несется на тебя, это еще и страшно, и ладони начинают отпотевать на древке. Впрочем, тот, кто пережил хоть одну конную атаку, уже не так пугается несущегося на него вала. Человек начинает понимать, что это можно пережить, и что крепкое копье в его крепких руках вернее защитит его, чем бегство.

Датчане ждали конницу спокойно, лишь выставили вперед копья и стиснулись плечами. Когда кони стали замедлять бег, датчане удивились, но даже не поменяли положения рук. А вот когда от общей массы конных воинов отделился один, в кольчуге и на большом черном жеребце, кое-кто начал переглядываться. Это было нечто странное. Правда, стоило только Эльфреду спешиться и красивым жестом направить меч на датчан, как все стало понятно. Есть ли поступок более естественный для предводителя, нежели желание схватиться в виду войска с избранным вражеским воином? От строя датчан отделился один норманн, и с ревом бросился на Эльфреда.

А из отдаления за всем происходящим наблюдал король и его эрлы. Этельред грыз ногти, даже не замечая этого, и когда конный строй поделился надвое и стал расходиться, являя взгляду сзади идущих фигурку принца, замершего в ожидании, правитель Уэссекса закричал:

– Я же не приказывал ему!.. Я же велел…

– Разве можно приказать быть мужественным, быть воином и мужчиной? – изумился Осмунд Холенский, чей конь приплясывал рядом с жеребцом Этельреда. – Твой брат – добрый воин, отличный военачальник. Таким братом можно гордиться.

Король сжал челюсти. Старший брат никак не мог догадаться, что Эльфреда любят не за подвиги или победы – его любят потому, что он таков, каков есть, и ничто не может переделать этого двадцатиоднолетнего мужчину.

Голова Эльфреда была свободна от дум. Он рассеянным взглядом смотрел на несущегося датчанина, на огромную жердину, которая, видимо, должна была именоваться копьем, и стоял совершенно неподвижно, чуть присев на расставленных для устойчивости ногах, словно бы даже не понимал, что вот-вот будет пробит датским оружием, как бабочка булавкой. Его неподвижность обманула северянина, глаза вспыхнули ярым пламенем, норманн уже раззявил рот для ликующего вопля и приготовился налечь всем телом, чтоб пробить и кольчугу, и тело насквозь.

В последний миг Эльфред вдруг шагнул вправо. Движение его было таким стремительным и легким, что облик принца на миг размазался в пространстве, и копье ударило в то место, на котором он только что находился. Принц ощутил близость вражеского оружия; он рисковал, но чем больше риск, тем большую он обещает удачу. Молодой сакс чувствовал противоестественную легкость. Он развернулся на месте, ударил мечом по копью сверху, чтоб направить его в землю, и тут же боком налетел на противника.

Тот подался вперед, надеясь на удачу, и равновесие его нарушилось. От толчка викинг полетел на землю. Он все еще сжимал свою жердину, и Эльфреду, который кинулся за ним, разок пришлось пригнуться почти к самой земле. Древко огромного копья просвистело у него над головой. Принц подлетел к противнику и изо всех сил ударил мечом вниз, в усатое лицо северянина, на котором еще не успела появиться растерянность, ударил так, как обычно воины добивают раненых – одним ударом, чтоб те поменьше мучились. Металл разбил скулу норманна и краем задел висок, и живое выражение лица сменилось потоком крови.

Викинг заревел. Нельзя было поверить, но он еще был жив. Широкий меч засел в височной и скуловой костях, чтоб выдернуть его обратно, надо было перехватить рукоять, а времени не оказалось. Руки норманна еще жили, и, отпустив свое оружие, Эльфред прыгнул, чтоб не получить по ногам древком копья. Не надеясь, что этим все закончится, он ударил ногой, попал по мускулистому – все двадцать три дюйма в обхвате, бицепсу и сломал противнику предплечье. Но тот уже затих, пальцы на жердине окостенели, и душа, если она была у датчанина, упорхнула прочь.

Принц схватился за рукоять своего меча и, чтоб вытащить его, наступил на голову убитому, не испытывая к нему ни малейшего почтения. А за его спиной из сотен сакских глоток уже несся ликующий вопль. Что конный, что пеший строй колебались, как трава, тревожимая ветром; воины ждали приказа, но Эльфред, не желая вновь нарываться на обвинения, молчал, и Этельред тоже медлил. Он смотрел на бездыханное тело датчанина, распростертое у ног своего младшего брата, и кусал губы.

Норманны, разумеется, не собирались ждать, пока он что-нибудь придумает. Лишь миг промедления, когда они поняли, что их сотоварищ погиб, и вражеский юнец непринужденно вытаскивает из его тела свой меч, а потом закричали и кинулись вперед.