Младший конунг - Ковальчук Вера - Страница 49

А потом, раздвигая первый ряд своих воинов, вышел Эйрик — Гуннарсдоттер узнала его сразу же, как тот начал двигаться, потому что сын Харальда был без шлема — знак презрения к этой толпе врагов, вызов: мол, что вы мне сделаете? На нем был прежний доспех, приметный: в ворот и рукава кольчуги для красоты вплетены желтые медные кольца, а на груди были даже серебряные, несколько штук. И секира прежняя — большая, тяжелая, необычная по длине древка и ширине лезвия. Скорей уж двуручная секира. Но и щит тоже имелся, его, как полагается, Эйрик держал в руке. Чудовищная сила таилась в этом человеке.

— Ну? — прорычал он, обводя взглядом строй врагов. Уверенный в своей силе и непобедимости, он, казалось, возвышался над своими и чужими викингами, будто каменная башня. — Кто у вас предводитель?

На миг воины замялись. А что ответить? Кто у них предводитель? Об этом при прощании с Ормом у Хельсингьяпорта не было разговора.

Но прежде, чем кто-то успел назвать имя Орма Регнвальдарсона, Хильдрид решительно растолкала своих викингов и вышла вперед.

— Я.

Глаза Эйрика оборотились на нее. Задержались. Она была его на голову ниже. За наглазьями шлема сын Харальда не мог, да и не пожелал бы присматриваться к ней или ее глазам. Вряд ли он мог узнать ее по испачканным щекам или подбородку в потеках крови, оставшихся от ржавой воды, которой она оплескалась. Не мог он узнать ее — но узнал. Глаза Кровавой Секиры расширились.

— Ты? — спросил он.

— Я.

«Я давно мечтала встретиться с тобой в бою», — подумала она.

«Я давно хотел с тобой расправиться», — прочла она в его взгляде.

Кто знает, как и почему возникает между людьми любовь или ненависть? Каковы пути человеческого чувства, силы куда более мощной, чем разум? Хильдрид знала, что ненавидит Эйрика, хотя и не знала, почему. И теперь, глядя в его глаза, она вдруг поняла, что он тоже ненавидит ее. И тоже страстно. И тоже не понимает, почему.

Он шагнул к ней. Губы исказила улыбка. Шагнул, занося секиру — ни предупреждения, ни уговора — правда, они были и не нужны. Дочь Гуннара, казалось, вошла в один с ним ритм. Она чувствовала все его движения, и вовсе не душой или интуицией — чем-то более глубинным. Она даже не попыталась подставить под удар щит — она увернулась. Движения были плавные и экономные, собственное тело казалось ей совсем легким: наконец-то, пришло второе дыхание.

Секира рухнула вниз, как валун, а у самой земли развернулась плашмя и секанула по ногам. Прием, опасный для того, против кого направлен, поскольку необычен, но и тут Хильдрид не прозевала, развернулась и подставила щит, движением его направляя удар в землю. Сама она атаковала противника лишь для того, чтоб заставить его подставить щит, хоть как-то отвлечь его внимание, ослабить атаку. Ее удар был слишком слаб, чтоб его уязвить, если бы, конечно, не пришелся по голове. Уж тогда-то все бы закончилось немедленно. Но не так просто попасть опытному воину по голове.

В какой-то момент, уворачивась от верхнего удара, она оказалась совсем близко к нему, увидела ворот его кольчуги, выложенный под воротник подкольчужника, и грязную шею, складку на ней, уязвимую впадинку у полосы мышцы, уходившей за ухо.

Но ударить не успела — он отскочил тяжеловато, но с резвостью, неожиданной в огромном одоспешенном мужике. Секира тяжело взмыла над головой. Отдача в левый кулак Хильдрид, сжимавший перекладину щита, была сильной, даже пальцы заболели, но она будто не чувствовала этого. Она отражала удары, рубила в ответ мечом, и обмен ударами получался традиционным, словно эти двое встретились не в бою, а на хольмганге, судебном поединке.

А вокруг стояли и, затаив дыхание, наблюдали за схваткой викинги. Прежде они стояли, вытянувшись двумя рядами, лицом друг к другу, но потом тем, кто держался сбоку, стало плохо видно, и ряды превратились в круг. Викинги Эйрика и Хильдрид смешались. Да и кто бы мог отличить одних от других? Всех их породил единый народ. Многие из них родились в Нордвегр, кто-то — в Области датского права, многие могли быть друзьями, многие были дальними родственниками.

И сейчас, пока шел поединок между двумя предводителями, они забыли о том, что совсем недавно дрались, и вот-вот снова начнут — как только рухнет один из предводителей.

И, конечно, каждый желал победы своему. Но воины, за которых стояла Хильдрид, понимали, что у нее почти нет шансов убить Эйрика. Понимали — и все-таки надеялись. Как можно тому, кто вышел сражаться за всех, не желать победы?

Хильдрид никогда не думала, что способна так ловко уворачиваться. Она чувствовала себя совсем молодой, как, может быть, лет тридцать назад. Ее толком не учили драться на мечах, но брат или его наставник, старый викинг Эйстейн Торвальдсон, иногда развлекались — брали палки и начинали ее гонять. Заставляли уворачиваться, прыгать, изгибаться — это считалось одинаково полезным и приличным как для женщины, так и для мужчины. Мало ли, что может быть в жизни. Мечом или топором крутить представительнице слабого пола все-таки странно, для этого мужики существуют, но иметь об оружии представление, уметь в руках держать и уверенно действовать, если на тебя напали, необходимо.

— Если нападет мужчина, — объяснял Эйстейн, — не пытайся перебороть его силой. Это невозможно. Ты всегда будешь слабее мужчины. И всегда будет меньше опыта, даже если я стану учить тебя рубиться, как ты того хочешь. У мужчины опыта будет больше. Так вот не пытайся его победить силой. У тебя есть преимущество — ты гибче, ловчее. Запомни — ты должна уворачиваться, уходить от ударов, почаще нанося ответные удары, чтоб он не знал, чего от тебя ожидать. Быстрее, дольше… Мужчина вымотается, и у тебя появится шанс зарубить его. Ясно?

Хильдрид кивала. Она никогда не участвовала в судебных поединках, самых трудных из возможных, но не раз и не два скрещивала меч с мужчиной. Теперь она вспомнила слова учителя — а что еще могло поддержать ее? Ситуация, несмотря на весь опыт Гуннарсдоттер, была критическая. Эйрик слишком силен, чтоб с ним могла сражаться женщина.

Раз или два секира проходила слишком близко от нее, может, даже слегка цепляла. Женщина не замечала. Она сопротивлялась, отбивалась от Эйрика изо всех сил, и даже время от времени наносила удары противнику, причем довольно чувствительные. Рулевое весло, у которого она просидела больше четверти века, закалило ее и укрепило не только руки, но и все тело. Она имела дар не уставать очень долго. Потом, правда, за это приходилось расплачиваться, и, конечно, с годами возможности ее становились меньше, а время отдыха — длиннее. Но что за беда? Главное — выжить и выручить своих товарищей.

В какой-то момент секира стала ходить медленнее, может, едва заметно, и все-таки Хильдрид обратила внимание, воспряла духом. Но мысль сбила движение. Меч ее ударил в щит, и тут сверху рухнула секира, прижала клинок к умбону. На лице Эйрика мелькнула насмешка. Хильдрид, действуя по наитию и предваряя его действие (нетрудно догадаться, что он собирался сделать дальше — хорошенько дернуть и вырвать меч, а потом тут же ткнуть секирой ей в лицо), она выпустила из пальцев рукоять, сложила правую ладонь в кулак и, не долго думая, врезала старшему сыну Харальда по челюсти.

Костяшки онемели от удара. Челюсть у Эйрика оказалась каменная. Мужчину занесло вбок, он всхрапнул, словно лошадь, которую силой подняли на дыбы, потерял равновесие, и, чтоб не упасть, попятился на два шага назад. Это дало Гуннарсдоттер время, чтоб подхватить с земли меч и поудобнее перехватить щит.

Кровавая Секира повернулся к ней всем телом, как поворачивается кабан, у которого вовсе нет шеи. Глаза у него налились кровью, на подбородке слева отпечаталось алое пятно — след ее удара. На лице застыло выражение ненависти — наверное, действительно не слишком-то приятно получать по челюсти, даже от женщины. Особенно от женщины. Он вдруг отшвырнул щит и схватил секиру двумя руками. Занес над головой.

Двойную силу такого удара Хильдрид не смогла бы отразить щитом, тот просто раскололся бы. Она отскочила, и секира глубоко вонзилась в землю. Эйрик рванул ее на себя, как дровосек, и тут женщина в развороте полоснула его мечом. Она действовала на инстинкте, которому ее опыт сам диктовал, что делать, и когда клинок врубился в потную шею старшего сына Харальда Прекрасноволосого, она лишь уверенно завершила движение, тут же развернулась и выставила перед собой щит, готовясь принимать удар.