Младший конунг - Ковальчук Вера - Страница 41

— Да уж, выгода — это вряд ли, — отмахнулась Хильдрид, немного разозленная манерой обращения с ней английского правителя. — Я хотела просить тебя, конунг, отпустить меня обратно в Нордвегр. Да и потом, я вроде бы не приносила тебе присягу.

— Ну, это поправимо, — хладнокровно ответил тот. — Ты сможешь принести присягу завтра или послезавтра. Из уважения к тебе я приму ее у тебя одной, лично и без лишних церемоний. А когда Кровавая Секира сложит голову, и Нортимбраланд окажется в руках твоего сына, я — что ж — могу и отпустить тебя, если хочешь.

Хильдрид открыла было рот, но тут же захлопнула его. Из зеленых глаз Ятмунда на нее смотрела глубочайшая и искренняя уверенность в себе и совершенное спокойствие. Дочь Гуннара была женщина умная, она в один миг поняла, что спорить бесполезно — ее просто не поймут. Она поднялась, когда поднялись и остальные. В открытое окно был виден огромный костер, разожженный у ворот, и тени стражников, толкущихся у него. На Британию спустилась ночь, высыпали звезды, и все сподвижники нового короля английского вдруг поняли, как они хотят спать.

Женщина невольно зевнула, припомнив, что уже которую ночь спит вполглаза. Орм подошел к ней, подхватил ее за локоть и потянул за собой.

— Идем, матушка, я отведу тебя туда, где устроились и твои люди. Там есть ниша, в которой имеется даже кровать. Само собой, она предназначена для тебя.

— Думаешь, я не дойду сама?

— Начинаю сомневаться. Матушка, тебя шатает.

— Тебе кажется, — решительно ответила Хильдрид, но руку выдергивать не стала. Несколько минут кони оба шли в полной тишине. — Ответь же мне — почему все-таки? Почему он, а не Хакон?

— Почему мне больше нравится Ятмунд? — Орм усмехнулся. — Потому, что он умен.

— Он — умен? — Гуннарсдоттер фыркнула. — Ты всерьез? Да он дурак набитый. Круглые пустые глаза.

Регнвальдарсон покосился на мать с интересом.

— И ты поверила? Ятмунд отлично умеет притворяться. Он не хочет отпускать тебя, потому и притворился глупцом, сделал вид, будто не понял. Вот и все. Для войны с Эйриком ему нужен каждый воин, а уж викингов, да еще лучших, он не собирается отпускать.

— Лучших? А ты мне льстишь.

— Не тебе. У тебя в отряде больше половины воинов моего отца.

— Регнвальду льстить не нужно.

Орм покивал.

— Тебе понравится Ятмунд. И поверь, он всегда держит свое слово. Если он сказал, что отпустит тебя после смерти Эйрика, то так он и сделает. Впрочем, если хочешь отправиться в Нордвегр раньше, можешь махнуть рукой на Ятмунда. Ты ему присягу не приносила и ничего не должна.

— Ты говоришь так, будто разрешаешь мне.

— Ну, так что ж, — улыбнулся молодой мужчина. — Я — самый старший мужчина в семье. Я, скажем так, не разрешаю, а советую. Настоятельно. Даже требую. Матушка, отправляйся-ка на север сейчас, не жди результата — незачем тебе лезть в эту мясорубку.

— Тебе никто не давал права распоряжаться мною мой родной, — холодно ответила женщина.

— Отец наказывал тебя беречь.

Она остановилась, словно запнулась о порог, прямо посреди коридора, пустого и гулкого. Под каменными сводами гулял ветер, он отозвался в душе Хильдрид чем-то знакомым. По привычке потянув носом воздух, она подумала: «Будет буря. И большая». Но ничего не сказала. Где-то в душе у нее потянуло тоскливо и сладостно. Аромат бури и слова сына, так похожего на отца… Гуннарсдоттер осторожно подняла ладонь к лицу и прижала ее ко лбу.

— Отец ничего не мог наказать тебе перед смертью, — сказала она тихо. — Ты не мог говорить с ним перед смертью. Он умер далеко от дома.

— Я видел его во сне, матушка, — тихо ответил Орм. — В ту ночь, когда он умер. Я тогда не знал, что это та же ночь. Но он пришел ко мне и сказал, что теперь я должен заботиться о матери и сестре. И я ему обещал.

Женщина повернулась и посмотрела на сына снизу вверх.

— Я думаю, что в свои годы способна сама о себе позаботиться. А насчет Эйрика… Что ж, пусть будет Эйрик. Не могу же я оставить своего сына без помощи.

— Тебе тоже отец наказывал?

— Нет, — она улыбнулась. — Но когда я первый раз взяла тебя на руки… Ты не представляешь, какой ты был маленький, красный, голозадый…

— Мам…

— Орущий, лысый и грязный. И такой хрупкий.

— Да уж. Теперь я не хрупкий. Теперь я очень даже, — Орм напряг мышцы руки и потряс ладонью вверх-вниз. Даже под рубашкой было видно, какой он крепкий, хоть, подобно отцу, не отличался коренастостью, был гибким и стройным.

— И, тем не менее, я считаю, что сама способна решить, что мне делать, — она толкнула дверь в залу, где вповалку спали викинги ее отряда. — Приятных снов в предвиденье бури, дитя мое.

— Бури? Ты уверена? — Орм насторожился.

— Уверена. Завтра ближе к вечеру, — Хильдрид шагнула в темноту и густое тепло залы. Плотно закрыла за собой дверь.

Она мягко потрогала Альва за плечо, и он тотчас проснулся, поднял голову со свернутой кульком пустой котомки. Она едва видела его в слабом свете, отбрасываемом тлеющими в камине углями, но и без всякого света разбирала его лицо, выражение, даже мимику — она знала его не хуже, чем саму себя, могла предугадать, что он скажет или как повернет голову, и свет ей был не нужен. Альв мягко поднялся с соломенного тюфяка, на котором спал, вопросительно пошевелил бородой.

— Идем, — прошептала она едва слышно. Она боялась разбудить кого-нибудь из викингов, хотя и понимала, что те, уставшие до смерти, вряд ли проснутся и от крика.

В нише за задернутым пологом действительно стояла кровать, застеленная льняным бельем — неслыханная роскошь. На кроватях спали далеко не все. В Нордвегр такое могли себе позволить только хозяин поместья и его супруга, а остальные раскатывали свои постели как попало и где попало — на скамьях, если везло, на полу, если приходилось. В углу стоял светец с воткнутой щепкой и подставленной лоханью. Мягко ступая, Альв нырнул под полог и вскоре вернулся с угольком на ладони — от весла мозоли у него было просто каменные, нечувствительные даже к огню. Хильдрид со вздохом облегчения скинула пояс и куртку, потянула с себя рубашку. Помедлив, Альв обнял ее сзади, поцеловал в плечо, щекоча ее бородой.

— Ты устала?

— Я как раз и хочу отдохнуть, — зевая, ответила женщина, развязывая ремешок на штанах. — Как мне надоела неженская одежда. Хочу платье.

— Я тебе подарю.

— Ну, и что я буду с ним делать? Будет валяться в котомке.

— Ты противоречишь сама себе.

— Да. Потому что нам предстоит снова тащиться в Йорвик. В Нортимбраланд.

— По Эйрикову душу?

— Конечно.

Альв ласково провел жесткой ладонью по ее плечу — эта ласка, которая показалась бы другой женщине не лаской, а издевательством, была женщине приятна. Усталая, она закрыла глаза и позволила уложить себя в постель. Новая, нестиранная льняная ткань царапала кожу, но Гуннарсдоттер не обращала внимания. Она вытянулась на кровати с наслаждением — последние дни приходилось спать скорчившись — и позволяла мужчине касаться себя.

— Ну его, этого Эйрика, — проворчал Альв. — Давай вернемся в Нордвегр. Пусть наши рвутся в бой — они все еще слишком молоды.

— Эйнар тоже?

Эйнару не так давно перевалило за шестьдесят, и оба, конечно, помнили об этом. Альв едва слышно хмыкнул — и Хильдрид-то разобрала только потому, что его губы были у ее уха.

— Брось. Пусть британцы возятся с ним — нам-то зачем. Он не вернется в Англию, это понятно. Не вернется, ну, и хорошо. Думаю, Хакон не будет этим огорчен.

— Пока Эйрик жив, Хакон не сможет спокойно править Нордвегр.

— Оставь. Не будет Эйрика — будет что-нибудь еще. Невозможно Хакона решить все проблемы, — проворчал викинг. — Собираемся в Нордвегр, — но когда она болезненно пнула его в бок, хрюкнул и замолчал.

— Собираемся в Нортимбраланд. И все, хватит об этом. Давай спать — я устала.

Несколько дней Хильдрид, заинтересованная словами сына, присматривалась к Ятмунду и пришла к выводу, что Орм, пожалуй, прав. Новый конунг Англии действовал очень просто — он слышал только то, что хотел слышать. Когда ему противоречили, он попросту пропускал противоречия мимо ушей. Конечно, далеко не всегда. К советам он прислушивался охотно, но когда решение было уже принято, обсуждать по его мнению было нечего. После нескольких попыток Гуннарсдоттер поняла, что убедить конунга в чем-либо невозможно. Она и сама не заметила, как умудрилась дать ему присягу.