Младший конунг - Ковальчук Вера - Страница 31

— И в Англии, и в Валланде живет предостаточно бондов. Бондов, которым Кровавая Секира не успел нагадить, — сказала она, и все присутствующие засмеялись.

— Ты что имеешь в виду? — вскочил Гутхорм.

— То, что и там, и там отряд Эйрика может вырасти.

— И что с того?

— Да ровно ничего, — холодно ответила женщина. — Меня спросили — я ответила.

— Я согласен, — сказал Хакон. — И ни к чему, Сигурд, отправлять на юг большой отряд. Я не рвусь в бой с братом. Если он отступается от Нордвегр, тем лучше. Но я должен знать, где он и что затевает, — Воспитанник Адальстейна ненадолго задумался. — Я отправлю одного ярла на одном корабле в Англию, известить моего приемного отца, что я стал конунгом, и заодно узнать, где Эйрик. Вороново Крыло, я прошу тебя отправиться.

Хильдрид вскинула голову и уперлась в Хакона взглядом. Синева ее глаз постепенно наливалась злостью. «Как умно, — думала она. — Ты хочешь от меня избавиться, чтоб никто тебе не мешал? Не так ли?» Но промолчала. Чувствуя напряженность повисшего молчания, остальные молчали тоже, большая часть недоуменно, кто-то — выжидательно. Конунг смотрел на Гуннарсдоттер со спокойной уверенностью, и, хоть злорадства в его чертах не было, спокойное выражение его лица показалось ей оскорбительным.

Но она сидела на месте, не уходила. И ничего не отвечала. Подождав ответа, Хакон спросил ее прямо:

— Ты сделаешь?

— Да, конунг, — ответила она бесстрастно.

Он кивнул и поднялся.

— В таком случае вопрос решен, — и жестом дал понять, что беседа окончена.

Хильдрид поднялась с места первой, первой шагнула к двери, но ей вслед полетел голос конунга:

— Вороново Крыло, прошу, останься. Я хочу кое-что оговорить.

Сдерживая себя, женщина остановилась, медленно повернулась. Мимо нее прошли ярлы, потом и Сигурд. Хакон подошел последним. Он был одет в ту же праздничную одежду, что и накануне, только немного помятую, с пятнами. Она стояла к нему боком, избегая глядеть в лицо. Пусть мужчина может порой повести себя легкомысленно — женщина всегда обязана прежде подумать, а потом уже принимать решение. Эта мысль — весьма спорная, мысль из тех, с которыми, будь она в спокойном, рассудительном настроении, не согласилась бы, а лишь рассмеялась — принесла Гуннарсдоттер некоторое успокоение.

Хакон жестом показал ей на двор.

— Выйдем, — предложил он.

Она не спорила.

Воспитанник Адальстейна направился к воротам, миновал их и зашагал к берегу — в стороне от тропы, ведущей к пляжу, где ждали корабли, к уступам скал и валунам, между которыми притулились маленькие сосенки. Оттуда разворачивался прекрасный вид на хладирскую бухту, одну из множества в трандхеймском фьорде. День, такой же сумрачный, как викинг, перепивший накануне крепкого пива, вот-вот собирался разразиться дождем, и Хильдрид куталась в плащ. Она взглядом нашла на берегу свой драккар. Если все получится, как надо, уже через месяц он будет отдыхать на английском берегу.

— Я хотел поговорить с тобой, — начал Хакон. Нагнулся, сорвал травинку, и она завертелась у него в пальцах с необычайной скоростью. Женщина-ярл мельком взглянула на него — лицо замкнутое, сосредоточенное, и ощущение неуверенности, которое окружает его облаком.

— Я слушаю, конунг, — сказала она очень холодно.

— Хочу спросить тебя — у кого я должен просить руки твоей дочери — у тебя или у твоего сына?

Гуннарсдоттер подняла бровь. Она ждала чего угодно, только не этого, и лишь потому, что уже твердо решила для себя — Хакон не пожелает жениться на Алов. Ни за что. А теперь изумилась. Повернувшись, она откровенно рассматривала его, будто никогда раньше не видела, и не говорила ни слова. Воспитанник Адальстейна ее не торопил. Он терпеливо ждал, вертя в пальцах травинку, а улыбка в его глазах ей, наверное, просто показалась.

— Наверное, и у меня, и у Орма, — сдержанно ответила Хильдрид.

— Полагаю, куда важнее добиться твоего согласия.

— Я — всего лишь женщина. Старший мужчина в семье — мой сын.

— Ты воин и ярл. Не думаю, что твой сын станет решать что-то за тебя. Или за твою дочь в обход твоего мнения, — Хакон развел руками. — Готов поспорить, что, задай я ему этот вопрос, он назвал бы тебя. И потом, его здесь нет.

— И ты выбираешь того, кто ближе.

— Да, — конунг выронил травинку из пальцев и покачался на пятках. — Потому и прошу руки твоей дочери именно у тебя.

— И именно сейчас?

— И именно сейчас, — он подождал, но ответа не дождался. — Что скажешь?

Хильдрид пожала плечами. Она стянула с плеч плащ, кинула его на валун и уселась; конунг остался стоять. С моря налетел ветер и взъерошил ее темные волосы, поманил в путь. Аромат соли и водорослей всегда действовал на Гуннарсдоттер лучше, чем самое крепкое пиво. Может, это потому, что она родилась на борту драккара. Глядя на морскую гладь, которая казалась серой, намного темнее, чем клубами наползающие с запада облака, женщина думала о том, что время бежит слишком быстро. Прежде, в юности, ей казалось, что годы едва ползут. А сейчас… Вот, миновал год, и ей уже не сорок три, а сорок четыре года, а что произошло за это время? Она и не заметила изменений…

Она молчала, а Хакон ее не переспрашивал.

— Я даже не знаю, что ответить, — сказала женщина-ярл. — Не слишком ли ты молод, чтоб жениться?

— Я не считаю так.

— Этот брак мне не кажется слишком завидным, скажу честно.

Конунг развел руками.

— Я кажусь тебе не слишком достойным мужем для твоей дочери?

— Ты вполне достойный молодой мужчина. Но уж слишком молодой. Это во-первых. А во-вторых — я не хотела бы, чтоб моя дочь стала женой конунга. Я не хочу, чтоб она была лишь одной из многих. Или чтоб с ней развелись, как только на горизонте появится девица более красивая и более знатная — дочь конунга Дании или Свитьота, скажем.

Воспитанник Адальстейна слушал невозмутимо, с легкой улыбкой.

— Я — христианин, — ответил он. — Мы можем жениться только на одной женщине, и не расторгаем брак. Таковы наши законы.

Хильдрид пожала плечами.

— Я не знаю законов христианской веры. Законы Нордвегр говорят иное. Я знаю одно — любовь может пройти, и конунг вспомнит о том, что на земле существуют и другие женщины, кроме его жены.

— Ты знаешь о том, что любовь проходит? — улыбнулся Хакон. Он смотрел на собеседницу очень внимательно, так внимательно, что и не слишком сообразительный человек понял бы — вопрос этот значит нечто большее, чем просто прозвучавшие слова.

И Гуннарсдоттер, конечно, поняла, на что намекает конунг.

— Мы с мужем прожили двадцать лет, — сказала она. — Но он не был правителем.

— Разве, будь он правителем, ваша жизнь была бы иной?

— Возможно.

— Я прошу у тебя руки Алов не для того, чтоб потом оставить ее. Я все обдумал.

Хильдрид покачала головой. Потом рассмеялась.

— Что ж, полагаю, мнение дочери мне спрашивать не надо. Верно же?

— Ее я уже спросил. Она согласна.

— Разумеется. Кто бы сомневался, — проворчала женщина. — Я вот что хочу узнать — у вас есть причина торопиться? Алов непраздна?

— Она мне ничего не говорила. Я не думаю, что это так.

Она фыркнула.

— Ладно. Пусть будет так. Пусть выходит, раз хочет.

— Тогда я должен узнать, какова будет сумма выкупа за девушку.

— Ха… Ты готов платить вингу? Но это же языческая традиция.

— Должен же я уважать заблуждения людей, которыми собираюсь править, — усмехнулся Хакон. Хильдрид вспомнила их разговор и рассмеялась. — И заблуждения матери моей будущей жены. Какой выкуп ты хочешь?

— Пусть конунг сам решит, какого выкупа достойна его будущая жена.

— Ага, это способ выманить у жениха побольше, я прав? — пошутил он.

— А то как же. И, как я понимаю, ты хочешь, чтоб из Англии я привезла согласие Орма.

— Я достаточно уважаю тебя, чтоб ограничиться твоим согласием. И тебе же выплачу все серебро. Алов — твоя дочь, и только ты можешь ею распоряжаться.