Бессмертные - Ковальчук Игорь - Страница 61

Но Руин тем не менее не собирался сдаваться. Он знал, что сдастся только тогда, когда убедится, что сестра его мертва. Поев и допив взятое вино, он с трудом, но вспомнил адрес Реневеры и сумел добраться туда на общественном транспорте. Было очень рано, солнце едва выглянуло из-за горизонта – должно быть, около четырех утра. Еще холодно, хотелось закутаться в плащ, но Руин нес его перекинутым через руку, чтоб не пугать горожан своим необычным видом. А редкие прохожие уже появлялись на улицах – должно быть, спешили на работу – и поглядывали на провальского принца с недоумением. В самом деле, камзол на Руине был необычный.

Принц открыл дверь в квартиру Реневеры своим ключом, открыл очень тихо, чтобы не потревожить ее. Но когда он, ополоснув в ванной лицо, на цыпочках вошел в спальню, то обнаружил, что постель пуста и одеяло не смято. Он обошел всю квартиру – на кухне немытая посуда то ли на двоих, то ли на троих, в кабинете небрежно брошен ноутбук, у видеофона валяется тонкий пластиковый листок, на котором – провальский принц уже знал – записывались телефоны. Такие листки были очень удобны, любой из них можно было потом вложить в любой видеофон, расположенный где угодно, и связаться с человеком, чей номер зафиксирован на нем.

Руин поднял пластиковый квадратный листок. Прочел имя и фамилию. Незнакомая.

Он отправился на кухню, сварил себе кофе и сел у окна – ждать ее.

Реневера явилась домой только в половине десятого. Она вошла в квартиру, зевая – вид у нее был усталый и помятый. Она была одета слишком роскошно для улицы: в вечернее платье с голой спиной и в пушистом манто на плечах. На подоле были пятна, у туфелек – слишком длинные каблуки. Принц тут же вспомнил, что машины Реневеры не было на стоянке. Она обернулась, увидела Руина и вздрогнула – он заметил слишком яркую косметику на ее лице.

Молодая женщина быстро взяла себя в руки, и в глазах ее вместо удивления и даже испуга появилось равнодушие. Какое-то слишком уж деланное. Она неторопливо сняла с плеч манто и машинально оправила вечернее платье. Отставив пятую чашечку с недопитым кофе, он медленно вышел в коридор. Реневера стояла, повернувшись к нему боком, и было видно, как она побледнела под макияжем. Для него это было самым верным знаком ее вины.

– Где ты была? – спросил он сдержанно.

– Гуляла, – деланно-равнодушно ответила она.

– Где и с кем?

– Я должна тебе отвечать?

– Где и с кем ты была?

– Какое твое дело? Тебе, получается, можно про падать незнамо где, а мне, значит, нельзя? – В ее голосе прозвучала настоящая обида, но взбешенный Руин не обратил на это внимания.

Я не пропадал. Я занимался поисками своей сестры, и это тебе прекрасно известно. И теперь я хочу знать, где была ты. – Он подождал. – Изволь ответить.

– И не подумаю. С какой стати я должна тебе отвечать? – Она говорила на повышенных тонах. Впрочем, и до крика было уже недалеко.

– Ты считаешь, что я не имею права знать, где ты шлялась, одетая и размалеванная, как шлюха? – проговорил Руин и наклонился над ней. Ему до безумия захотелось ее ударить.

В его голосе клокотала такая ярость, что молодая женщина поневоле взглянула на него со страхом. Глаза Руина были черны; казалось, зрачок разросся, заполонил собой радужку, а теперь стремительно пожирал и белок тоже. Это зрелище было ужасно, и Реневера отшатнулась от своего возлюбленного. Не успев закрыть весь белок, чернота стала отступать, и взгляд принца стал не таким страшным.

Он вдруг понял, что едва не повел себя так, как обязательно поступил бы Арман-Улл. Эта мысль сразу же отрезвила его. И пусть девушка несомненно заслужила трепку, он не поднимет на нее руку. Это бесчестно.

– Да пошел ты!… – крикнула она, окаменевшая было под его взглядом, как кролик перед удавом, и кинулась в спальню.

Он бросился за ней.

– Оставь меня в покое! – крикнула молодая женщина, повернувшись в дверях. – Это не твое дело. Понял? Не твое дело! У нас в мире другие традиции.

– Ты хочешь сказать, что понятий верности у вас в мире не существует?

– Ты мне изменяешь, а мне нельзя? Да? У нас равноправие.

– Я тебе не изменял.

– Откуда я знаю? – Она была уже вся в слезах. Видя мокрые дорожки у нее на щеках, Руин почувствовал, что уже не хочет ее ударить. Вспышка гнева прошла. Но осталось острое желание запереть ее в комнате и никуда больше не отпускать. – Ты шляешься неизвестно где, а я должна сидеть у окна? Ждать тебя?

– Тебе хотелось бы знать, что я развлекался в Провале? Ты с облегчением сочла бы, что твое поведение оправдано?

– Я уверена, так оно и было!

Руин смотрел на нее в упор. Она не решалась поднять на него глаза, но почему-то чувствовала, что он говорит правду и в самом деле не изменял ей. Но дело-то было не в изменах. Просто в Реневере жила обида, причем очень сильная. Обида на возлюбленного, который ради сестры и матери совершенно забыл о ней. Она, как настоящая клановая, не могла бросить ему в лицо своих истинных обид. Мыслимое ли дело – обвинить кого-то в чрезмерной любви к матери, чрезмерной заботе о сестре? Реневера была уверена, что Моргана мертва, и втайне желала, чтоб ее мужчина как можно скорее смирился с этим и забыл ее. А Дебора… Дебора замужем, и с ней решительно ничего страшного не может произойти. О чем же беспокоиться?

Но даже в ярости, в крайней степени одержимости обидой она понимала, что говорить Руину подобное – жестоко и эгоистично. И она сама не могла понять, зачем она это делает, если хочет совершенно обратного – быть с Руином, любить только его и только с ним проводить все свои ночи. Но ей казалось, что он этого не хочет, и обида смешивалась с бешенством. Бешенство ослепляло ее, как и любую женщину, и проще всего было оправдать свое состояние ревностью.

– Ты сама-то веришь тому, что говоришь?

– Да, верю!

– Очень жаль.

– Жаль или не жаль – мне наплевать. Но раз ты считаешь возможным делать так, как тебе нравится, я буду поступать так, как нравится мне.

– Не будешь, – ответил Руин спокойно.

– Это почему?

– Потому что я тебя запру.

Реневера повернулась и взглянула на собеседника недоверчиво. Но недоверие скоро рассеялось. Принц говорил совершенно серьезно, и раздражение молодой женщины превратилось в злобу. И она закричала:

– Не смей! Не смей, понял? Здесь тебе не Провал. Ты не смеешь так поступать.

– В самом деле?

В ответ молодая женщина тяжело охнула и ударила его по щеке.

Голова принца дернулась, хотя она хлестнула его по щеке всего лишь кончиками пальцев. Разъяренная и одновременно испуганная – взгляд у мужчины был очень холодный, кроме того, она вспомнила о его родине, о тамошних традициях, о том, что, приученный обходиться с женщинами деспотично, Руин вполне может ударить ее, – она все же не остановилась и снова замахнулась. Но мужчина поймал ее руку. Слегка сжал. Не больно, но вырваться не удастся – поняла она.

– Я сейчас еду к матери, – сказал он спокойно. – Когда остынешь – позвони или приезжай. Адрес ты знаешь.

Он подхватил сумку со своими вещами, которые собрал за час до ее появления, и вышел из квартиры.

На душе было мерзко. Мысли разбрелись, но одновременно вроде бы не думалось ни о чем. В таком подвешенном состоянии он вышел из подъезда и завернул за угол. На улице рядом с ним затормозила и остановилась машина со значком креда – буквой «уйго», похожей на птичку, заключенную в треугольник. Приоткрылась дверца, и водитель – здоровенный детина с рыжей шевелюрой – выглянул из-за нее.

– Отвезти куда-нибудь? А?

Принц молча забрался в машину на переднее сиденье. Уселся поудобней, только с четвертого раза сумел нормально захлопнуть дверцу. Мысли гуляли где-то далеко, а телом овладела слабость, когда не хочется ни шевелиться, ни чувствовать, ни жить – откинуться бы на сиденье, закрыть глаза и задремать.

– Эй, загулял, – весело сказал водитель. – Всю ночь, да? Крепок, парень.

– Я не пьян, – с трудом шевеля губами, ответил принц.