Ключ для хранителя (СИ) - Саринова Елена - Страница 10

   - Катерина Ивановна! Кате... Ой, добрый вечер... Я по приглашению, но ваш "Цербер" его в устной форме не принимает.

  Шустро выскочившая из-за угла дома Катерина Ивановна, с пучком порея в руке, решительно направилась к большой дощатой будке в дальнем углу двора:

   - Веточка, да какой это Цербер, дурак дураком! А ну-ка, давай на место, Борька! - кобель, тут же забыл про меня и, подобострастно припадая, исчез в завешанной мешковиной дыре. - Проходи в дом, детка, не бойся.

   - Имя у него какое-то странное, как у борова. Кто назвал? - с готовностью просквозила я мимо.

   - Да я так окрестила, - злорадно захихикала женщина. - Мне его сын привез из питомника в начале ноября, уже взрослым кобелем. Сказал: "На всякий случай". А имя у него было звучное - "Барклай". Да, только не тянет он на Барклая. Стыдобище одно... Ты меня прости за такую встречу, я за луком в огород бегала, слышу, заливается мой дурачок. Я ведь его куда только не пристраивала: на хоздворе он кур гоняет, на огороде грядки роет. Пришлось сюда переселять. Вот теперь так и живем: Борька лает, я бегаю.

   - Зато весело, - подытожила я, уже из дверного проема.

   Уютный деревенский дом сразу обволок полумраком и завораживающими кухонными ароматами. В небольшом зале потрескивал горящими поленьями выложенный расписными плитками камин. Рядом с ним, на овальном "ручном" коврике, вытянулась во всю свою длину пушистая черная кошка. "Клеопатра", - вспомнила я имя красавицы, когда то оцарапавшей мой любопытный нос... А вот этого раньше не было: на стене, над рабочим столом хозяйки, между полками с книгами, висела фотография бабушки в простой деревянной рамке. Я подошла поближе и с интересом вгляделась. Снята Неонила Марковна была, явно "неожиданно". Лицо, взятое крупным планом, повернуто в пол оборота, строгий овальный его контур нечеткий. Значит, фотографировали в движении. А огромные глаза выглядят... растерянными, что ли, и такого же цвета, как мои - синие, с годами ничуть не потускневшие... Непослушная седая прядь из "шишки" на затылке упала на шею и жест рукой, в сторону снимающего, как будто защищается. Вот уж, действительно, застали врасплох...

   - А, ну-ка, дай я тебя внимательно рассмотрю! - требовательно развернула меня от портрета, вошедшая в комнату Катерина Ивановна. - Не коротка ли юбка?

   - Юбка короткая? - удивилась я и, тут же, по привычке, сложившейся за десятилетия, принялась оправдываться. - Всего то, до середины бедра. Просто, я свои брюки, в которых приехала, испачкала. Пришлось, перед приходом к вам застирывать и переодеваться... А, вообще то... - опомнившись, подошла я к женщине и, поцеловав ее в лоб, обняла. - Я уже большая девочка и сама себе дизайнер.

   - Большая девочка, - пробормотала растерянная Катерина Ивановна. - И когда только вырасти успела... Но, знаешь, по правде говоря, тебе идет. Ноги у тебя прямые и длинные, такие же, как сама... Какой у тебя рост?

   - Всего то метр, семьдесят шесть, - скромно потупилась я.

  Женщина сняла с моей спины руки, глянула на бабушкино фото и вынесла строгий вердикт:

   - Переросла уже Нилу на семь сантиметров. Я ее в школьном медпункте измеряла. И рост и вес. У нас тогда, три года назад, при моих метре пятидесяти восьми, он получился почти одинаковый. В смысле, вес... Но, фигура у нее была, как у молодой и, что обидно, ела ведь все подряд, не взирая на калории, прости Господи... А какой у тебя, - стыдливо скосила она глаза на мою грудь. - здесь размер?

   - Четвертый... А что, вы с бабушкой и бюстами мерились?

   - Ох, что же это я?! - густо покраснев, пропела Катерина Ивановна. - Ты ведь ко мне на ужин пришла, а я тебя уже ностальгировать увлекла, на голодный то желудок. Пойдем за стол...

   Время на кухонных часах-чайнике показывало без четверти одиннадцать не то вечера, не то ночи. Мы с хозяйкой застолья, уже почти прикончившие вкуснейшего сазана в сметане, грибочки с луком и, заметно убавив на тарелках разные другие разносолы, поднимали очередные рюмки малиновой наливки. На душе моей было спокойно и уютно. Как будто "выпендрежный" Катерины Ивановны камин согрел не только продрогшие за этот длинный день конечности, но и всю меня, без остатка. Вот она, магия огня...

   - А, давай, Ветвяна, выпьем теперь за любовь. За ту, что была и за ту, что будет. Тебе Нила не рассказывала, как мы с ней познакомились?

   - Не-ет, - стараясь сделать женщине приятное, протянула я.

   - Ну, так слушай, - радостно хлопнула меня по руке "благодарная" рассказчица. - Я тогда только овдовела. Каждый день на кладбище бегала к своему Сёме на могилку. У нас с ним был счастливый брак - учительский. Мы оба по распределению сюда из Тобольска приехали. Он - свою историю преподавать, а я - литературу и русский... Нет, она тебе точно не рассказывала? - еще раз уточнила Катерина Ивановна.

   - Нет. А, если и рассказывала, то я уже забыла. Так что дальше то было? - кивнула я, уже приготовившись сравнить две версии одного события: бабушкину - лаконичную и Катерины Ивановны - с книжным драматизмом.

   - Так вот, иду я как то по дороге с кладбища домой и думаю: "Зачем мне жить то теперь на свете, если любимого моего рядом нет. Некому меня больше приголубить и ободрить". И так меня пробрало, что, забыв про сына своего, тогда еще мальчишку совсем, я решила с собой покончить, и побежала, сама не своя к речке через поле. Бежала я, бежала, пока не увидела на берегу твою бабушку. Она какие-то травы собирала. Мы с ней на тот момент мало были знакомы. Когда она к нам в школу приходила устраиваться, еще к прежнему директору, я ее только и видела. Ну, и мне стало стыдно при почти незнакомом человеке счеты с жизнью сводить... А потом мы разговорились...

   - И что, сразу сдружились? - поинтересовалась я, вспоминая бабушкин вариант: "Я собирала гербарий на берегу для наглядного пособия по курсу краеведения, нагнулась за дербенником и вдруг, меня, прямо в воду сбила какая-то сумасшедшая с выпученными глазами. И тут же начала кричать, что я помешала ей воссоединиться с любовью всей жизни. Ну, я, для снятия истерики, влепила Катерине пару раз по щекам. Тут она и притихла".

   - У твоей бабушки, Ветвяна, был великий дар убеждения, - продолжила тем временем рассказчица. - Но, подружились мы позже. Когда я с воспалением легких слегла, а она меня выхаживала... Она мне тогда такую фразу сказала, еще на берегу: "Когда теряешь все, надо постараться спасти самое главное. У тебя это сын. У меня - внучка. А любовь для нас - непозволительная роскошь". И столько горечи было в ее словах. Зато, меня они отрезвили раз и навсегда... Хотя, если бы вы раньше в Качелино приехали, то у моего Семена с его диабетом был бы шанс выжить. Я уверена.

   - А что, бабушка даже за такое бралась?

   - Бралась, но не всегда и не всем. У нее свои принципы были. А в последнее время она вообще мало клиентов принимала. Правда, как раз накануне своей смерти к ней приезжал один, на большой такой, то ли черной, то ли синей машине. С личным водителем, но, очень воспитанный мужчина. Я думаю, она по его заказу на Дальние Болота ходила.

   - Погодите, Катерина Ивановна, - попыталась я вернуть женщину на интересующую меня тему. - Значит, бабушка и неизлечимые болезни врачевала?

   - Я же говорю, не всегда и не всем. Вот, Валерычу... Юрию Валерьевичу, повезло крупно.

   - Ну да, алкоголизм трудно поддается. А некоторые специалисты считают, что он вовсе непобедим.

   - Да причем тут это? - подалась ко мне всем корпусом Катерина Ивановна. - У него, кроме алкоголизма в последней стадии, был "цветущий" цирроз печени. И жить ему оставалось всего ничего, если бы не Нила.

   - Как это, цветущий цирроз? А Валерыч ничего мне не говорил, - опешила я.

   - Так Валерыч сам не знал, по какому краю тогда ходил. А Нила не стала ему говорить. Вылечила и все, дело прошлое. Договор есть договор. Тем более, жизнь он начал, как говорится, "с чистого листа" и от почти всех своих дурных привычек избавился.