Дневник свекрови - Метлицкая Мария - Страница 13

Мои прибыли из Испании. Данька взахлеб делился впечатлениями и показывал фотографии. Нюся сидела на диване с индифферентным лицом.

Я со злостью подумала: ну что, в конце концов, может порадовать эту цацу? Способна она на положительные эмоции в принципе? Что может ее обрадовать или развеселить? Вызвать искреннюю улыбку?

Может, мне гопак станцевать? Или польку-бабочку?

«Спасибо» мы тоже не услышали. Сувениров не удостоились. Никогда никто из нашей семьи не приезжал откуда-либо с пустыми руками! Мы всегда старались порадовать друг друга. И приучали к этому сына.

Видимо, плохо приучали. Мы с мужем переглянулись и оба вздохнули.

Обед прошел в холодной и недружественной обстановке.

В тот день я окончательно поняла, что ничего хорошего не получится. Слабые надежды улетучились окончательно.

Значит, надо просто терпеть.

А я вообще-то не из самых терпеливых.

Началась обычная, повседневная жизнь. В бытовом плане для меня она совершенно не изменилась. Я по-прежнему готовила обед и ужин. По-прежнему стирала, гладила и убирала квартиру. Почему я не привлекала свою невестку? А нипочему! Неохота унижаться! Если человек не понимает, что после ужина надо вымыть посуду? А после стирки – погладить? И унитаз моют ершиком и чистящим средством? И пылесос стоит в кладовке не для украшения этой самой кладовки? И что картошку можно почистить и отварить – так она точно вкуснее. А курицу вытащить из морозилки и разморозить для завтрашнего ужина?

Человек не по-ни-ма-ет! Или не хочет задуматься. В общем, если надо объяснять, то не надо объяснять! Авторство себе не приписываю – Зинаида Гиппиус.

Молодые по-прежнему запирались в своей комнате и выползали оттуда всклоченные. Я называла их «кролики». Глаза красные и трахаются, прости господи, не переставая. Кролики, ей-богу. И любовь у них кролячья. Ударение на первом «я».

Короче, настроения не было никакого. Домой идти не хотелось. В квартиру я заходила с перекошенным от раздражения лицом. Данька вышел на работу. Уставал – ехать надо было в другой конец Москвы. Нюся была на пятом курсе. На занятия ходила через пень-колоду. Кто ходит на лекции на пятом курсе? Данька предложил отдавать половину зарплаты. Мы отказались. Что мы, не прокормим собственного сына?

Наверное, я во всем не права. Деньги надо было брать, чтобы они почувствовали свою ответственность. С Нюсей я тоже, вероятно, была не права. Так, во всяком случае, мне объясняла Танюшка. Молодые. Многого не понимают. Не понимают, что мы в возрасте, что многое нам уже тяжело. Танюшка настаивала, что надо все терпеливо и доброжелательно объяснять. Не злобиться от того, что пашешь на всех на них, а быть мудрее. Или – хитрее. Например: «Нюсенька, детка моя! Ты не могла бы приготовить ужин? Что-нибудь несложное, картошечку отварить или макароны? Что-то я себя неважно чувствую! Спасибо, детка!»

Во-первых, прикинуться «шлангом», в смысле поныть загробным голосом, для меня проблема. Во-вторых, «Нюсенька, детка моя» – это для меня слишком. Я человек искренний и абсолютно лишенный актерских способностей. Что на уме, то и на лице. И на языке.

– Лучше тихо злобиться? – удивляется Танюшка.

Ладно. Обещала попробовать. Звоню с работы. Говорю, что приболела, простыла, наверное. Спрашиваю, не трудно ли будет ей отварить к ужину картошку? И поджарить куриные грудки. Кстати, уже замаринованные!

Грудки – это моя самодеятельность. Танюшка говорила только про картошку. Грудки – это моя жестокая месть!

Иду с работы и думаю, а может, зря я про грудки? Может, для первого раза хватило бы и картошки?

Но оказывается, сомнениями я мучилась зря – ни грудок, ни картошки! И она спокойно спит. Сладенько причмокивая! Я тихонько заглянула в комнату.

То, что я позвонила и попросила, – фигня. То, что придет с работы ее любимый и голодный муж, – тоже.

И вы прикажете мне ее любить? За что, не объясните? Ведь просто так любят только своих детей и кровных родственников!

Или я не права?

Я зашла на кухню. В мойке сковородка от яичницы, вилка и чашка с кофейной жижей, разлитой по поверхности раковины. Данькины грязные рубашки на полу в ванной.

О какой терпимости вы говорите? И о какой любви? Смешно, ей-богу!

Я понимаю любовь так: любовь – это забота о близком человеке. Любовь – это внимание. Любовь – это желание доставить любимому радость и удовольствие. Даже в ущерб своим интересам. Любовь – это чувство долга. Короче, не «вздохи на скамейке и не прогулки при луне». А такой пофигизм – это равнодушие и скудность души.

О такой невестке я мечтала? И найдется та женщина, которая скажет, что я не права?

Ну а дальше я встала к плите. Почистила картошку и поджарила многострадальные грудки. Запустила стиралку с рубашками. Вымыла посуду и пол на кухне, липкий от апельсинового сока. Нюся пьет по утрам апельсиновый сок. Желательно с мякотью. Потом я вытерла пыль и плюхнулась в кресло. И мне так стало жалко себя! И своего дурачка сына. И я разревелась. Минут на десять. Потом посмотрела на часы и пошла умываться. Через четверть часа должен прийти с работы муж. А следом за ним – сынок. Моя бедная и бестолковая детка.

Влюбляться Данька начал лет с пяти. С детского сада. Влюбившись, объявлял, что готов жениться. Это все, конечно, ерунда. Первая серьезная девочка у него появилась в девятом классе. Звали ее Катя. Катя была хорошенькая и пугливая. Все время здоровалась и говорила «спасибо». Мне хотелось ее обнять и приласкать. У Кати не было мамы, а была мачеха – неплохая женщина, не безразличная. Мы встречались с ней на классных собраниях. Она изо всех сил старалась быть хорошей матерью. Так старалась, что это бросалось в глаза. Катя просиживала у нас все вечера. Родители ее были спокойны за дочь. Катя с нами ужинала и пила чай. Помогала убирать со стола. На день рождения дарила мне цветы. Из поездки в Тбилиси привезла замечательную глиняную посуду. Ездила к нам на дачу. Когда приехала первый раз, я не знала, как им стелить. Данька заржал и сказал.

– Вместе. – И добавил: – Мам, ну ты даешь!

Я очень переживала за Катю. Но подруги меня успокаивали и говорили, что сейчас это нормально. К тому же ребята объявили, что после окончания школы поженятся. Верилось в это с трудом, но Катюша была мне родным человеком.

На выпускном балу все ими любовались. Катюшка жалась к Даньке, а он нежно ее обнимал. Мы и ее родители сидели рядом и улыбались друг другу. Потом вместе выпили шампанского и пошли в кафе.

Поступили они в разные институты. Катюшка пошла в медицинский – так распорядился ее отец.

Встречались они еще примерно год. А потом начались разборки. Недовольство друг другом. Ревность и претензии. Расставались они бурно и тяжело. Никак не могли друг от друга оторваться. Но все же расстались. Что, кстати, вполне закономерно. Разве часто кончается браком первая любовь?

На третьем курсе Катюшка вышла замуж, перевелась в Киев, к мужу. С Данькой они и по сей день в прекрасных отношениях, общаются по скайпу. У Катюшки уже двое детей.

Дальше появилась Даша. Дашина мать была бизнес-леди. Баловала дочку как могла. Даша была девочкой хорошей, но очень нервной и импульсивной. Хотела, чтобы Данька проводил с ней каждую свободную минуту. Что поделаешь, ей было всего восемнадцать. Она не понимала, что мужчине иногда нужно давать свободу и личное пространство. Данька у них практически поселился – Даша его от себя не отпускала. Ее мать замечательно к нему относилась. Однажды мы приехали к ним в гости. Был накрыт богатый стол, все заказано из ресторана. Готовить Дашиной маме было некогда – это понятно. Мы душевно посидели и вполне расположились друг к другу. Хотя люди мы совершенно разные. Когда мы сели в машину, я заревела белугой.

Мой сын, мой маленький мальчик оторвался от нас! Живет в чужом дому и по чужим законам. Нет, его там любят и никто не обижает! Но я увидела тоску в его глазах, когда он нас провожал. Я поняла, что больше всего ему хочется прыгнуть сейчас в нашу машину и поехать домой. С нами.