Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь - Страница 62

Что нужно крестьянам? Легко сказать. Кусок земли, скот и инвентарь, женщина, чтоб рожала детей и помогала в работе, сыновья, чтоб ухаживали за скотом и продолжили род, да уютный дом. Налогов поменьше, дождя и солнца в меру, а самое главное — мир.

Когда полыхает пламя, проходит отряд за отрядом, грабя небогатое имущество, забирая съестное и насилуя женщин и девушек, когда страшно даже нос высунуть из леса, не может быть никакой жизни. Только сеньорам, наемникам да торговцам выгодна война.

Но молодой корнуоллец не был крестьянином. Он, лишенный законного наследства, мог проложить в жизни только одну дорогу — путь войны, лишь война способна была принести ему славу и достаток. И если на какое-то мгновение он задумался о жизни пейзан на землях Италии, где бесконечной чередой шли крупные и мелкие войны, и конца им не было видно, то почти сразу же забыл об этом. Под копыта его коня ложилась дорога, ведущая к побережью, к Фар-Мескинскому проливу, за которым в сицилийских горах ждала Мессина. Там королю Англии предстояло сделать многое, а Дик получал возможность видеть и слышать все, что произойдет. И, конечно, отличиться.

В приорстве Ричарда должна была ожидать вся его свита, и оттуда король собирался в Реккью, где находились корабли, отправленные из Салерно, — стоять в порту и ждать, когда же государь нагуляется по Италии. Король Английский не собирался останавливаться в Лабайнарии, хотя за стенами монастыря ему был бы подан сытный обед, а при необходимости постелена мягкая постель, корабли же могли подождать еще один или несколько дней. Но сыну Генриха надоела Италия, кроме того, не следовало предоставлять Филиппу-Августу с Танкредом возможность все решать самим. Ричард еще не знал, что он будет делать и как показывать себя, но первенство навеки оставалось вопросом престижа.

ГЛАВА 18

Мессина, как и все средневековые города, была не очень велика, скована кольцом стен и имела очень сложную неправильную форму, не вписывающуюся в какую-нибудь простейшую геометрическую фигуру. Возможности строителей также были ограничены, поэтому стены получились довольно низкие, а башенок совсем мало. Город этот лежал меж двух скальных хребтов, в долине, которая напоминала гигантский извилистый желоб. Но, глядя на городские стены и поселения вокруг, даже опасливый сделал бы вывод, что, наверное, и весной, когда набухают, как вены, реки, этот желоб не становится титанических размеров потоком.

Город был защищен с земли двумя стенами, поменьше и побольше, а с моря — длинным молом естественного происхождения. Он доходил до середины порта, и Роберт Гвискар в свое время приказал достроить его. Впрочем, его приказ выполнили своеобразно — достроили не вперед, а вбок, загнув мол когтем, и теперь от любых бурь защищена была только половина порта. В этой большой бухте, уже более смахивающей на лагуну, прятались разнообразные корабли — от торговых и рыболовных до боевых. Впрочем, как ни велика она была, армада английских кораблей не поместилась бы там, даже если выгнать в открытое море все суда жителей города и купцов. Французы, которых было немногим меньше, тоже ютились в стороне и облепили мол по всей длине так же густо, как пчелы молодого роя облепляют ветку.

Для роскошного барка короля Ричарда, впрочем, место нашли и особо расчистили. Он вошел в порт горделиво, разгоняя тучу мелких лодок рыбаков, которым — хочешь не хочешь — надо выходить в море даже в такой торжественный день, как двадцать третье сентября, день прибытия Плантагенета в Мессину. За огромным изукрашенным кораблем выстроились четырнадцать сопровождающих кораблей, не таких больших, в том числе «Перепел» Йорка и «Святая Анна». Но Дика это больше не интересовало, он находился на пурпурном королевском барке вместе с Серпианой и зеленым Трагерном (когда он успел позеленеть, непонятно, ведь пролив был так мал, наверное, молодому друиду стало худо от одного только предвкушения ненавистного морского похода).

По жесту короля Английского его слуги подняли трубы, и бухту огласил низкий, похожий на бычий, рев, в ответ с берега ударили литавры. Одновременным движением десятка натренированных оруженосцев были распущены стяги, забившиеся под легким и очень приятным на жаре дневным бризом. Король заранее отдал приказ всем своим рыцарям облачиться в доспехи, и корнуоллец рассматривал мессинский порт из-под шлема.

— Король собирается сразу вступать в бой? — подобравшись поближе к Дику, осторожно спросила девушка.

— Нет, — так же тихо ответил он, хотя за ревом труб никто не услышал бы даже его крика. — Король всего лишь хочет покрасоваться.

Серпиана с любопытством посмотрела на государя:

— Он считает, что это красиво?

— Нет, он считает, что это величественно.

На берегу короля собирались встречать. Зрелище получилось великолепное, простолюдинам на потеху — развернутые знамена, развешанные на балконах выходящих фасадом в порт домов, уже немного поблекшие под лучами солнца (на Сицилии это случалось очень быстро), видимо, предназначенные сперва для предшественника Ричарда, короля Филиппа-Августа… На большой пристани встали три десятка облаченных в алое рыцарей, вперед вышел французский государь, потевший под бархатом и роскошным меховым плащом, рядом с ним теснились знатные мессинцы. По правую руку от Филиппа стоял Иордан Пинский, по левую — Мергрит, носивший титул эмира, чуть в стороне архиепископ Вильгельм Фарусский, которого называли архиепископом с Королевской горы, остальные расположились сзади. Все были разодеты в шелка и бархат, хотя сентябрь был жарким месяцем, не уступавшим английскому июлю, но столь могущественного властителя подобало встречать именно так.

На лицах многих заметно было смятение и даже страх — репутация у молодого Плантагенета была такова, что от него могли ожидать даже погрома. Ричарду, сыну Генриха, следовало изъявить всяческое уважение и подобострастие, чтоб не нарваться на кончик его меча. Но вдруг в споре одолеет Танкред? Нельзя было забывать и об этом и перед де Лечче должным образом сыграть ту же роль. Лишь очень немногие занимали хоть какую-нибудь твердую позицию, и никто не понимал, что Танкред ли, Генрих VI или даже юный Боэмунд, сын Вильгельма II (если б он остался жив, ему сейчас исполнилось бы не более десяти лет) — неважно, лишь бы правление было разумным. Каждый лелеял какие-то свои планы и мысленно подсчитывал, что можно получить от каждого претендента на престол.

На причалившую к пристани королевскую барку перекинули сходни, поверх них постелили пурпурный ковер с желтой каймой, и лишь тогда на них ступил король. Трубы взвыли как оглашенные — видимо, чтоб лишний раз напомнить о прибытии правителя, не дай бог, кто-то еще не заметил сего факта. В такт загремели литавры на берегу, и от всего этого грохота лица мессинских сановников еще больше осунулись. Даже Филипп-Август задумался — должно быть, вспоминал, какой грохот и шум устроили, когда встречали его, и сравнение, кажется, было не в его пользу.

«Можно представить, что он прикажет устроить в следующий раз», — подумал Дик, слушая, как беснуются испуганные кони. Он поглядел на Серпиану — девушка в честь прибытия нарядилась в синее платье, и на шее ее что-то таинственно поблескивало. Она уложила волосы с помощью целой горсти шпилек и выглядела не хуже, чем любая французская леди. Девушка-змея сошла на берег вслед за Диком, который по примеру других рыцарей короля громыхал и лязгал изо всех сил. Короли, встретившись на пристани, тут же принялись что-то обсуждать, корнуоллца их разговоры не заинтересовали — он оглядывал порт, прикидывая, как его можно штурмовать. «Болван ты, — подумал он вдруг. — Ведь эти августейшие сейчас могут решить, когда и с кем начнется война, а отдуваться за их решения будешь ты». Он попытался прислушаться, но без толку. Потом шума стало немного меньше, и корнуоллец смог кое-что расслышать.

— …Не стоит, друг мой, — говорил Ричард, и то, что любезность его была притворна, заметил даже Дик. — Право, это дело семейное. С Танкредом я разберусь и сам, но Иерусалим — дело куда как более важное. И главное — почетное. Охота ли королю Французскому участвовать в мелких дрязгах?!