Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь - Страница 30

Дик, старательно копаясь в памяти, выуживал свои грехи и обстоятельно выкладывал их человеку, чьего присутствия почти не ощущал. Только слабое-слабое дыхание за пурпурной вылинявшей тканью можно было услышать, если напрячь слух. Почему-то всякий раз после исповеди Дику становилось очень легко и спокойно, но смирять себя было тяжело, потому на исповедь он ходил редко — раз в два-три месяца. Теперь же какое-то смутное ощущение опасности сделало даже необходимость каяться и выслушивать назидания приятной обязанностью. Желание вновь ощутить себя чистым, как незамутненное стекло, было слишком сильно.

— Это все, — закончил он и стал ждать выговора.

О магии он так и не обмолвился, уверенный, что его участие во всех этих друидских делах никакой не грех, потому как он еще и сам не решил, будет ли ппомогать им и делать так, как хочет Гвальхир. Что же касается новых возможностей, то неизвестно, даны ли они Дику нечистой силой. Вряд ли, ведь креститься и исповедаться никто ему не мешает. Значит, сила эта от Бога. Так в чем каяться? Священник за занавеской негромко вздохнул.

— Давно ли ты причащался, сын мой?

— Уже два месяца прошло.

— Это очень большой срок. Ты рискуешь своей душой. Сегодня в нашем соборе месса, останься и причастись.

— Месса? Не воскресенье же.

— Сегодня День святой Вирджинии.

— Да, отец.

— Во время мессы прочтешь трижды три главные молитвы и единожды — молитву святой Вирджинии. Отпускаю тебе грехи, сын мой. Иди с миром и больше не греши.

Дик перекрестился и вышел. Должно быть, до мессы оставалось всего ничего, потому как собор постепенно наполнялся прихожанами — крестьянами из окрестных деревень, впереди садились монахини, послушницы собирались в боковых нефах — им предстояло слушать службу стоя. Трагерну, начавшему уже волноваться, корнуоллец дал знак подойти и, усевшись на скамью, сказал:

— Мы остаемся на мессу.

— Ты совсем с ума сошел? — неразличимо тихим шепотом закричал друид. — Я не собираюсь присутствовать на этом…

— Не хочешь, подожди меня за пределами монастыря. И не сверкай так глазами — люди оборачиваются.

Трагерн развернулся и пошел прочь, таща за собой Серпиану. Лицо у него было такое, словно он ругается последними словами, но ни одного звука он так и не издал, разумно опасаясь реакции присутствующих. Дик же закрыл глаза и приготовился слушать. Ему и раньше казалось, что месса — куда более красивое зрелище, чем даже графский турнир (но только не королевский, этот всегда и везде вне конкуренции), а потому, конечно же, заслуживает внимания.

Здешний хор был поистине прекрасен. Никакой музыки, только эти парящие под сводом легкие, как облако, женские голоса, обладательницы которых рисовались в воображении Дика как поистине неземные красавицы, потому что только у подлинно прекрасной женщины может быть такой голос. Не он один, думая о монахинях, представлял их себе исключительно красивыми, потому что мужчину зачастую больше привлекает не полуобнаженная грудь или открытое плечико, а плотная ткань. Разве может тайна скрывать уродство? В представлении мужчин — нет. И теперь, не видя поющий хор и ту женщину, которая исполняла сольную партию, он почему-то представил на ее месте Серпиану, не могущую, разумеется, петь латинский хорал. Голос этот был чист и прозрачен, как горный родничок, и, слушая его, нетрудно было поверить в рай и Небесное Царство Божье.

А потом он подошел к причастию и, очищенный от грехов после исповеди, вкусил тело и кровь Христову с таким чувством, будто и в самом деле присутствовал на тайной вечере, где все это произошло впервые. И когда поднял глаза от чаши, из которой священник извлек просфору, увидел, как солнечный свет заиграл на разноцветных квадратиках витража, и уверился, что опасность, хоть он еще и ощущал ее, минует его стороной и судьба убережет его от смерти.

А после этого вспомнил, что спутники ждут его за стенами собора, — заставлять их слишком долго ждать не стоит, — последний раз преклонил колено перед распятием, перекрестился и быстрым шагом покинул собор, позабыв прочесть молитву святой Вирджинии, которую, впрочем, и не знал.

ГЛАВА 9

До гор они добрались уже на закате, но Трагерн, как ни странно, нисколько не сердился за это на Дика. Отыскав наконец нужный ориентир — скалу с перекореженным деревом, похожим на застывшую в агонии гадюку, — он пояснил, что вход в пещеру можно найти только ночью и только в лунном свете.

— А если будут тучи? — спросила Серпиана, на деле совершенно не интересуясь входом в пещеру, — Она оглядывалась, высматривая какую-нибудь птичку или животное помельче, вроде кролика. Она знала, что средних размеров удавам половины олененка, которую у нее была возможность проглотить, хватило бы на месяц. И ей бы хватило, только не на месяц, а недели на две, но только в том случае, если б она решила все это время провисеть на дереве в змеином обличье. Находясь в человеческом теле, она вынуждена была есть один раз в сутки, и непременно мясо, желательно свежее, и тогда могла вести любой по степени активности образ жизни. Так что раз в день ей приходилось непременно решать прочему пропитания. А что сделаешь?

— Тучи разгоним.

— Так же, как ты тогда согнал? — рассмеялся Дик. — Ну-ну. Не лень тебе…

— Так если надо!

Горы здесь были еще не слишком велики, но уже обрывисты, и в глубь этой каменной страны путники продвигались ущельями. Недолго. Остановившись перед отвесной скалой, поросшей дроком и шиповником, похожей на ткань, которую сильно смяли, а потом так и не разгладили, Трагерн ткнул в нее пальцем:

— Вот здесь. Ну что, будем открывать?

Дик поднял бровь. Подошел поближе и огляделся.

— Если зрение мне не изменяет, здесь нет совершенно никакой пещеры. Даже намека на пещеру. Или она здесь такая же, как и в том лесу?

— Твои шутки примитивны и обличают в тебе человека необразованного.

— Я, между прочим, даже читать умею, — слегка обиделся молодой Ричард.

— Ладно. Надо подождать, пока стемнеет и покажется луна.

— Очень кстати, — обрадовалась Серпиана, спустилась с седла и обернулась змеей.

Конь испугался, отпрыгнул в сторону с резвостью слона, увидевшего мышь, и черная лента торопливо заскользила от него в сторону, чтоб не запугать окончательно. Дик потерял ее из виду сразу же, как только матово поблескивающий кончик хвоста скрылся в кустах. Потом на одном из уступов затрепыхалась серенькая птица, попыталась взлететь, но не успела. Вниз полетели перья.

— Анна, тебя словно не кормили целый год — крикнул, усмехаясь, Трагерн — он как раз снимал с седла сумку с припасами. Змея не ответила. Она была занята. Но ее пример подействовал. Пока на землю не спустилась тьма, достаточная, чтоб сделать свет луны не менее ярким, чем тогда, у большого круга камней, мужчины решили немного перекусить и вынули лепешки. Для того чтобы приготовить мясо, надо было развести костер, согреть воду, поварить его, вяленое, хоть немножко… Мужчинам было лень кухарить.

— Что, опять до воды полдня топать? — усмехнулся Дик.

Трагерн хмыкнул в ответ:

— Меньше. Намного меньше. Но смысл?… — И они никуда не пошли.

Наевшаяся Серпиана и не думала спускаться со скалы. Она устроилась на уступе, свесив кончик хвоста, и поглядывала на спутников. В змеином взгляде ничего нельзя прочитать, отсюда принято считать, будто змеи бесчувственны, по Дик никак не мог избавиться от ощущения, что девушка смотрит на него лукаво. Он все поглядывал на нее, не понимая, чего она от него хочет, и потому рассмотрел темную щель в скале почти сразу, как луна зажглась бледно-опаловым светом, медленно поднимаясь над горизонтом. Сперва он подумал, что ему показалось, но тень, начинающаяся на пол-локтя ниже самого кончика время от времени вздрагивающего черного хвоста, никуда не девалась, наоборот, она стала глубокой, и оттуда потянуло едва различимой прохладой. Он встал, шагнул к щели, и та мгновенно раскрылась, стала достаточно широкой, чтоб туда без помех мог протиснуться человек. Трагерн, проследив направлением его движения, вскочил тоже.