Самая легкая лодка в мире - Коваль Юрий Иосифович - Страница 28

Я-то разок лизнул дикого молочка, а ничего вроде и не почувствовал.

С полчаса уже плыли мы по макарке, которая постепенно становилась шире. Напившись молочаева молока, бесы равнодушно взирали на наше плаванье, никаких штучек не придумывали – ни бревен оживших, ни чарусенышей.

А может, это они и придумали – больше ничего не придумывать? Решили сделать макарку бесконечной, чтоб мы плыли и плыли – до ночи, до осени и не могли вылезти на берег всю жизнь, до самой старости.

Да нет, зачем бесам мучить нас так долго. Они могут разделаться с нами поскорее. Чего тянуть?

– Ну вот и все, – сказал капитан. – Приехали.

Прямо перед нами по всей макарке, как забор, вколочены были в дно толстые черные сваи, переплетенные еловыми ветками. Это был обычный рыбацкий закол, поставленный по всем правилам.

Пришибленные, сидели мы в «Одуванчике», неумолимо понимая, что через эту чертову плотину нам никогда в жизни не перебраться. Тут мы и услыхали голосок:

– На уху-то наловили?

– На уху-то наловили? – повторился голосок, и из травы высунулась лукоподобная головка с влажными торфяными глазками. Она покачивалась над травой, держалась на ней, как луна порой держится на лесных верхушках.

Казалось, она и сплетена из засохших болотных трав.

– Наловили, – ответил я, взял из лодки Горбача-Окуня и показал Голове.

– О! О! О! – с восхищением покачала головой Голова.

– А ты, дедушка, как в болоте-то стоишь? – спросил капитан, смекнувший, что такая голова может быть приделана только к немолодому телу.

– Я-то в валенках, – ответила Голова. – А вы-то как?

– А мы веслаемся, – с некоторой бодростью заявил капитан, – и на уху наловили.

Цокая, как белочка, языком, Травяная Голова любовалась окунем, я же все старался рассмотреть, к чему она приделана. В густой траве я не видел никакого тела и никаких валенок, и даже шеи, на которой полагается держаться любой голове, не наблюдалось.

– Через закол-то нам не перебраться? – спрашивал меж тем капитан.

– Никак не перебраться, – отвечала Голова, по-прежнему не показывая признаков тела.

– А ты бы, дедушка, разобрал закол.

– Как же так? – изумилась Голова, погружаясь испуганно в траву. – Как его разбирать? На уху-то ведь надо ловить?

– Так ведь и нам проплыть надо.

Удрученно мигая глазками, Голова по самую макушку уехала в траву и вдруг, подпрыгнув, крикнула:

– А вы лучше назад плывите!

В этих травяных словах была своя железная логика. Меня же поражало, что не было видно, к чему приделана Травяная Голова. И вдруг я понял, что она вообще ни к чему не приделана, а просто так, сама по себе болтается в болотах.

Тревожный пот прошиб меня, я вперил глаза свои в траву под Головой и на том месте, где полагалось быть телу, видел явные просветы небесной синевы.

– Дедушка, – жалобно сказал капитан. – Мы назад плыть сил не имеем. Нам бы на землю попасть, ушицы наварить.

– Верно говоришь, парень, – покачивалась согласно Голова, – ухи надо наварить. А соль-то у вас есть?

– И соль, и лаврушка, – заманивал Голову капитан. – И лук репчатый, и перец-горошек.

Размахивая руками и даже причмокивая, капитан соблазнял Голову ухою, совершенно не замечая, что уха этой Голове ни к селу ни к городу. Во всяком случае, под головою у Головы не имелось живота, куда волей-неволей должна в конце концов поместиться уха.

И все-таки Голова слушала капитана с любопытством и тоже причмокивала, сощуривала нос. Она явно желала ухи.

– Окуней у нас пол-лодки, – размахивал руками капитан. – Заварим крепкую, тройную, с картошечкой.

Голова дрогнула.

– Ладно, парень, – сказала она, – вы лодку к заколу привяжите, а сами вылезайте. Я вас до берега доведу.

– Спасибо, дедушка, – обрадовался капитан, – устали в лодке – сил нет.

Подгребая и загребывая, капитан подогнал лодку к заколу, стал привязывать нос к бревну. Оглядываясь на Голову, я потихоньку дернул его за рукав.

– Ты чего? – отмахнулся капитан.

– Слушай, – шепнул я, – тела-то нету.

– Чего такое?

– Под Головою тела нету.

– Ты что – дурак? – спросил капитан, вглядываясь в мой живот.

– Да под тою Головою, под тою, – указывал я большим пальцем через плечо.

– Под какою?

– Под дедушкиной.

– Ты с ума сошел, нанюхался болотных газов, – прошептал капитан и, оглянувшись на Голову, добавил: – Тело есть, только очень маленькое, в валенках. Складывай окуней в ведро.

Капитан выбрался из лодки на закол, помог вылезти и мне. Во весь рост поднялся я над болотом – и голова моя закружилась. Я увидел просторный зеленый мир вокруг – зеркала озер, поблескивающие там и сям, еловые леса за озерами и снова за лесами озера, какие-то за озерами холмы, дальние деревни на их склонах, и совсем чудесными оказались три корявых сосны неподалеку от нас. Бугром подымался под соснами берег, и по бугру этому ходили коровы.

Увидевши меня и капитана, коровы издалека с берега протянули к нам свои губы и замычали.

Открывшийся простор, сосны и коровы отвлекли меня от Травяной Головы, и мелькнула мысль, что в конце концов наплевать, приделана она к чему-нибудь или нет. В таких-то просторах – в озерах, болотах, лесах – любой голове захочется поболтаться свободно. И я пожалел, что моя бедная голова не может прокатиться колобком по этому миру. Уж она бы погуляла там и сям, а после как-нибудь приделалась обратно к бренному телу.

– Полтора десятка, – сказала Травяная Голова, подсчитав вынимаемых из лодки окуней. – Будет уха. Ну а теперь по кочкам, по жердочкам за мной.

Слегка подпрыгнув, она переместилась, и мы повлеклись за нею через трясину. Обвешанные рюкзаками, топорами и ведрами, то и дело проваливаясь по пояс в черную воду, мы брели к берегу за Травяной Головой, которая так и не показывала нам своего тела и плыла над болотом, подобно маленькой дневной луне, обращенной к нам затылком.

Уже неподалеку от берега я увидел, как Травяная Голова выкатилась по травке к соснам, подпрыгнула и вдруг приделалась к телу, которое сидело под сосной.