Промах гражданина Лошакова - Коваль Юрий Иосифович - Страница 4

– А какой же случай будет крайним? – спросил тогда Вася.

– Сам соображай.

И вот теперь Вася лежал и соображал, какой сейчас происходит случай? Вроде бы два негодяя отнимают колбасу у честных тружеников – явный крайний случай. Ну а вдруг потом будет ещё и другой случай, ещё крайнее?! Очень может быть. Если так уж твёрдо рассуждать, то за всяким крайним случаем обязательно лежит другой, ещё крайнее, и к нему обязательно надо готовиться, а то, если первый крайний случай тебя не возьмёт, следующий доконает.

Вася ясно видел, как ворона Симка открыла свой «ридикюльчик», как Фомич сунул туда нос, как зажевал пряник. Этот случай пока ещё не был крайним, жевание пряника – дело житейское.

– Ого! – сказал Фомич. – Тут и денежки имеются! Двадцатки! – И он вынул двадцатку из «ридикюльчика» и сунул в карман.

В этот самый момент послышался железный голос, который прозвучал в специальный звукоусилитель-мегафон-двадцать четыре:

– Это что за безобразие???

Слово «безобразие» в исполнении усилителя прозвучало особенно страшно – «безо-зобо-бара-зи-рази-азия»!

На дороге возник капитан Болдырев в полной милицейской форме с большим и тугим револьвером в руке.

– Вооружённый грабёж?! – грозно сказал он, строго ступая по дороге. – Бросай оружие! Вы окружены!

– Руки вверх! Бросай оружие! – закричал и Тараканов, выбираясь на дорогу из сосняка.

Фомич и Васька заоглядывались, ничего, кажется, не соображая.

– Двое сбоку! – закричал Фомич. – Наших нет!

И в этот момент Симка подняла в воздух бутылку постного масла и грянула Фомича по башке. Бутылка кокнулась, и Фомич пал на дорогу, безвольно дожёвывая пряник.

Васька с наганом стал нажимать курок, да что-то заело, выстрел никак не раздавался. Он явно забывал смазывать оружие. Воруйнога звучно хрякнул и ударил по нагану костылём.

– Взяли нас! Взяли нас, Фомич! – закричал Васька, падая на колени.

И тут их вправду взяли, и Вася Куролесов видел, как их повели, и слышал, как ворона Райка говорит:

– У меня тоже есть постное масло, да я достать не успела.

– Ты уж мне отлей хоть с четвертинку, картошку не на чем жарить, – ворчала Симка. – Я своим постным маслом вашу жизнь защищала.

«Пожалуй, дело кончено, – думал Куролесов. – Крайнего случая больше не представится. Надо выходить».

В кустах позади него хрустнула веточка. Вася оглянулся.

Глава четвёртая. Придирки капитана

– Запропастился! – сказал капитан. – Просто запропастился! Другого слова не подберёшь.

– Куда девался Вася? – тревожно шевелил усами Тараканов. – Куда запропастился?

Капитан нервничал, и в такие минуты его особенно начинали сердить усы Тараканова. Так и сейчас он прошёлся по кабинету и вдруг остановился возле усов.

– Пора, кстати, вернуться к разговору насчёт ваших усов, – сказал он. – Опять они были не к месту.

– Да как же так?

– А так. Мы с вами на дороге должны были появиться одновременно, а вы задержались на пять секунд.

– Да, наверно, часы…

– При чём здесь часы? Я сам видел, как вы зацепились усами за сосенку и выпутывали их пять секунд. Я нарочно засёк время. Да вон и сейчас в них ещё торчат сосновые иголки.

Усы старшины немного подёрнулись золотою смолой и смахивали издали на сосновую ветку, подсвеченную солнцем.

– Так это же нарочно, товарищ капитан, – оправдывался Тараканов. – Это же маскировка, военная хитрость…

– Сосновая ветвь в милицейской фуражке – дикое и тупое зрелище, – веско перебил его капитан.

Несколько секунд они молчали, и старшина виновато вынимал из усов иголки специальными щипчиками для колки сахара.

– Вы проверили, что курят задержанные?

– Проверил. «Памир» и «Астру». Папирос пятого класса нету.

– А ведь должны быть!

– Вы знаете, товарищ капитан, что я думаю? – спросил, наконец, старшина. – Что случился крайний случай.

– Какой же крайний случай?

– А такой, очень простой. В кустах был третий с папиросами пятого класса, и он Васю, возможно, топориком.

– Почему топориком? Каким топориком?

– Не знаю, но мне почему-то кажется… топориком.

Глава пятая. Крайний случай

Тень, какая-то тень скользила от сосны к сосне, доплыла до ёлочек, легко поползла к дороге.

Человек с квадратной головой, как потом подсчитали, прополз от Васи в двух шагах, дополз до пня и, прикрываясь обломком сосновой коры, выглянул на дорогу.

Медленно, неторопливо, обстоятельно он вынул из-за пазухи пистолет, положил его на пень и стал целиться в кого-то на дороге. С дороги между тем доносились слова:

– Всё постное масло об него изгадила.

«Какая башка квадратная! – думал Вася. – Пожалуй, это и есть тот Харьковский Пахан, про которого Фомич говорил. Вот он, крайний-то случай. Надо прыгать!»

И Вася сжался в тугую милицейскую пружину, и уже чуть-чуть разжался, и даже почти полетел по воздуху, чтоб рухнуть на плечи квадратной головы, но тут квадрат убрал пистолет, бесшумно плюнул и пополз обратно через лес. От сосны к сосне, от берёзы к берёзе он переполз весь перелесок, пересёк на четвереньках гороховое поле и очутился на окраине города Карманова на улице Сергеева-Ценского, дом 8. Через три минуты, как потом подсчитали, возле этого дома был и Вася Куролесов, а с ним молчаливая собака Матрос.

Дом номер 8 выглядел одноэтажно, с терраской. Откуда-то из форточки сильно пахло табаком, пожалуй что и пятого класса.

Матрос, который всё это время помалкивал, неожиданно заскулил, закрутился у Васиных ног, не желая, чтоб хозяин заходил в этот дом.

А занавесочка-то, занавесочка! Занавесочка с плюгавенькими рыжими цветочками на окошке дома вдруг шевельнулась, и какой-то сорочий глаз из-за этой выглянул занавесочки и вперился в Васю. И тут Вася шепнул потихоньку Матросу:

– Беги в отделение!

Ну что тут оставалось делать собаке? И Матрос побежал исполнять этот тихий приказ.

Конечно, любая другая собака на месте Матроса стала бы спрашивать, зачем да почему? Возникла бы перепалка хозяина с собакой, что нередко ещё бывает на улицах Карманова и других соседних городов. Это всегда выглядит как-то неприлично, стыдно становится и за хозяина и за собаку.

А Матрос не стал спорить. Отбежав на другую сторону улицы, он, шмыгая носом, наблюдал за своим хозяином.

Вася пошёл к калитке, не зная и не соображая, что будет сейчас делать. А сорочий-то глаз тянул, притягивал, манил из-за этой поганенькой занавесочки.

Понимал, конечно, Василий Куролесов, что идёт он к дому напрасно и зря, что на самом-то деле надо бы ему, а не Матросу бежать в отделение и рассказать капитану про Зинку и Харьковского Пахана. Да ведь «они» могут за это время из дому уйти, а то, что в доме, от которого пахло папиросами пятого класса, были «они», Вася не сомневался.

И он стукнул в дверь. Подробно стукнул. Условным как бы стуком.

Дверь сразу открылась, и баба с вострым носом и сорочьим глазом сказала:

– Ну?

– Зинка? – так же прямо и грубо спросил Вася.

– Ну?

«Попал, – мелькнуло в голове. – В точку».

– Позови Пахана, – сказал он.

– Чего? Какого Пахана?

– Харьковского.

– А ну вали отсюда, пока цел, – проворчала Зинка.

Но тут огромная и ноздреватая объявилась за Зинкиной спиной квадратная будка с двумя отверстиями для глаз и кнопочным носом. Будка что-то жевала, во рту у неё грямзал какой-то железный сухарь. Кроме грома сухаря, пылала в этом рту и папироса, в которой Вася сразу признал пятый класс – «Беломор».

– Пахан? – спросил Вася.

– Ну? – ответила Будка.

– Да что это вы всё «ну да ну». Баранки гну. Не хотите – не надо, пошёл.

И тут же рука с лопатными ногтями ухватила его за шиворот, втащила в дверь и расставленно, с угрозой промычала:

– Ну?

Пора было что-то отвечать, и Вася помигал глазом, понизил голос и сказал:

– Я от Фомича. Его взяли.