Новая философская энциклопедия. Том третий Н—С - Коллектив авторов - Страница 360

565

СЛЕД МНЕСИЧЕСКИЙ ванне в самом начале 1860-х гг. со смертью в 1856 И. В. Киреевского, в 1860 — Хомякова и К. С. Аксакова. Из славянофильства ушли наиболее творческие силы, придававшие ему неповторимое своеобразие, делавшие кружок значительным явлением общественной жизни. Изменилась и сама объективная обстановка. Реформа 1861 обозначила контуры дальнейшей истории. Вместо прежних проблем возникали новые, требовавшие иных подходов. Но полемика между славянофилами и западниками, ориентация на самобытность или европеизм, продолжали находиться в центре внимания различных направлений русского философского и общественного сознания 19 и 20 вв. Лит.: Янковский Ю. 3. Патриархально-дворянская утопия. М., 1981; Кошелев В. А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов. 1840—1850-е гг. М., 1984; Цимбаев Н. И. Славянофильство. М., 1986; Сухов А. Д. Столетняя дискуссия: западничество и самобытность в русской философии. М, 1998. А. Д. Сухов

СЛЕД МНЕСИЧЕСКИЙ — понятие фрейдовской теории неврозов, которое характеризует способ закрепления в памяти событий, пережитых субъектом, в том числе травматических. Мнесический след — это не столько сенсорный образ вещи, сколько условная метка, знак, похожий на букву, на элемент письма. Не присутствуя в актуальном поле сознания, мнесический след способен оживляться, реактивироваться в тех случаях, когда он вновь нагружается психической энергией. Однако неосознанность мнесических следов — момент принципиальный: если бы все они осознавались, то это ограничивало бы способность организма к восприятию нового. Отказываясь от чисто нейрофизиологического подхода, Фрейд искал место феномену памяти и мнесическим следам в различных системах и режимах функционирования психики: втопике (теории «мест»), экономике (теории обмена энергией влечений), динамике (теории столкновений и противоборств между психическими силами). Способом разрешения проблемы — такого сохранения мнесических следов, которое не отягощало бы работу сознания, — был поиск механизмов, позволяющих одновременно «записывать» одно и то же событие на различных уровнях памяти. Метафорой такой многослойной записи, сохраняющей старые следы, стал для Фрейда «волшебный блокнот». В «Исследованиях истерии» Й. Брейер и 3. Фрейд подчеркивают также сходство памяти с «архивом»: чтобы найти в нем нужный документ; нужно знать время поступления записи (хронологический порядок), степень ее доступности осознанию, способы связи между различными документами (ассоциации). В «Толковании сновидений» Фрейд указал на предсознание и бессознательное как на две различные системы запоминания (мнесические системы): следы, запечатленные в бессознательном, сами по себе проникнуть в сознание не способны, тогда как предсознателъные воспоминания могут быть вновь введены в сознание. Некоторые последователи Фрейда (напр., Ж. Лапланш и Ж.-Б. Понталис) трактуют мнесический след как психофизиологическую основу общей теории памяти, так и не построенной Фрейдом в целостном виде. Важную роль в этой теории ифали концепции вытеснения, а также инфантильной амнезии. Ранние события жизни невозможно вспомнить не из-за слабости памяти, а из-за того, что они не были допущены в сознание. При осмыслении механизмов памяти существенны различия между аффектами и представлениями, а среди представлений — между словесными и вещными представлениями. В тех вариантах современного психоанализа, которые опираются на языковые механизмы, обычно различаются забывания-вытеснения, относящиеся к «инфантильному» периоду, предшествующему овладению языком (infans — не говорящий), и забывания-вытеснения языкового периода. События доязыкового периода никогда не всплывают в памяти, тогда как события, сохраненные в виде словесных представлений, в принципе можно вспомнить и назвать. Понятие мнесического следа по-разному выглядит в двух наиболее общих смысловых контекстах. Так, сомнительной с точки зрения современных научных данных выглядит филогенетическая гипотеза о передаче от поколения к поколению следов памяти, хранящей информацию об архаических событиях жизни человеческого рода (она была нужна Фрейду для того, Чтобы через передачу мнесических следов представить Всеобщность бессознательного, основанного на вытеснении). Напротив, продуктивным и пока еще недостаточно разработанным представляется применение понятия мнесического следа к онтогенетическому опыту — особенно в связи с понятием и феноменом Nachtraglichkeit («последействие», «пос- ледейственность»): это позволяет представить любой человеческий опыт как многослойное и многостадиальное образование. Соотношение «последействия» с мнесическими следами ярко проявляется на примере травматического опыта психики. Травма не возникает одномоментно по логике непосредственного причинного воздействия. Она «строится», «достраивается», «прорабатывается» психикой на различных «сценах». Напр., «перваясцена»можетотноситьсяешекдопубертат-ному и доязыковому периоду, когда ребенок сталкивается с непонятным и пугающим событием (напр., коитусом родителей). «Вторая сцена» относится уже к посгпубертатному периоду, когда события, хотя бы отдаленно напоминающие «первую сцену», вновь оживляют ее, тем самым превращая непонятное впечатление в собственно травму лишь «задним числом», в последействии. Наконец, проработка травмы в психоанализе (в искусственном «экспериментальном» пространстве психоаналитического сеанса) представляет собой «третью сцену», где прежние переживания проигрываются вновь, включаясь в новый опыт «последействия». Трактовка мнесического следа в связи с механизмом последействия дает важный инструмент для понимания работы человеческой психики в целом. Во Франции, где психоанализ глубоко проник в культуру, апси- хоаналитические термины в переосмысленном виде вошли в категориальный аппарат философии, понятие мнесического следа получило дополнительную нагрузку. Напр., оносталоод- ним из источников обобщенного понятия следа (первичного следа как такового) в философии постструктуралис-тской ориентации, соотносясь здесь с понятиями «письма», «записи», «промедления», «отсрочки» и др. Лит.: Фрейд 3. Толкование сновидений. К., 1991 ; Он же. По ту сторону принципа удовольствия. М, 1992; Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. М., 1996: Психология памяти (хрестоматия под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова). М. 1998; Kaufman Р. (dir.). l'Apport freudien. Elements pour une encyclopedic de la psychanalyse. P., 1993; Chemama R. (dir.). Dictionnaire de la psychanalyse, 1993; Derrida J. La carte postale: de Socnite e Freud et audela P., 1980; Idem. Resistances de la psychanalyse. P., 1996; Idem. Adieu — a Emmanuel Levinas. P., 1997. H. С. Автономова

566

«СЛОВА И ВЕЩИ»

СЛЕДОВАНИЕ ЛОГИЧЕСКОЕ - отношение между некоторым множеством высказываний /"(гипотез) и высказыванием В (заключением), отображающее тот факт, что, в силу только логической структуры названных высказываний и, значит, независимо от их содержания нельзя приписать всем высказываниям из /"значение истинно, не будучи при этом быть вынужденным приписать это значение и высказыванию В. В этом случае говорят о логическом следовании Виз Г в семантическом смысле и записывают этот факт как утверждение Г \=В, читаемое: из /"семантически следует В. В формализованных логических теориях (исчислениях) выражение Г h В обозначает, что формула В этого исчисления в рамках принятой семантики является истинной (обобщенно для многозначных логик: принимает выделенное значение) всегда, когда являются истинными (принимают выделенные значения) все формулы из Г. В рамках логики, фиксирующей нормы логических рассуждений с помощью формализованных теорий (логических исчислений), говорят об отношении логического следования в смысле выводимости Виз Г в некотором исчислении Т. Символически это записывают как Г \-В с указанием, если необходимо, о каком исчислении идет речь. Г |-# представляет собой метаутверждение о существовании построенной по определенным правилам конечной последовательности формул, называемой выводом из гипотез (см. Вывод логический), в которой последняя формула есть В. При наличии такой последовательности и говорят о логическом следовании В из Г в смысле выводимости. Если при построении последовательности оказывается возможным обойтись без использования посылок, то говорят, что Алогически следует из пустого списка гипотез, что принимают как факт его логической доказуемости, в том смысле, что В является теоремой исчисления Т (символически: \-В). Логические исчисления и определение в них вывода из гипотез строятся с таким расчетом, чтобы в рамках принятой для исчисления семантики условия истинности формул Г гарантировали истинность В. Более строго, семантика должна исключать случаи, при которых все входящие в Г формулы были бы истинными, а В было при этом ложным. Утверждения Г\-В могут быть использованы как правила логики для высказываний с логической структурой, которую отображают соответственно формулы из Г и формула/?. В классической логике множества верных утверждений вида Г \-Ви Г \=Всовпадают в том смысле, что каждому Г ^соответствует Г hi? и наоборот. Выражение \= В трактуется как утверждение о семантической истинности (общезначимости, тавтологичности В). Из понимания логического следования в семантическом смысле вытекает, что в случае семантической истинности В, мы должны признавать верным Г \=В и А \=В для любых Г и А. Иными словами, общезначимая формула следует из любой. Ясно также, что из всякой противоречивой (тождественно ложной) формулы А (а также из противоречивой совокупности формул Г) следует произвольная формула В. При понимании логического следования в смысле выводимости мы должны признавать верным всякое утверждение А \-В, в котором В — теорема исчисления, или А — отрицание теоремы. Эти принципы, связанные с классической трактовкой логического следования, выглядят достаточно странными как с интуитивной точки зрения, так и с позиций традиционного понимания, и не случайно в связи с этим говорят о парадоксах классического понимания следования. В некоторых случаях такого рода парадоксальность препятствует адекватному логическому анализу содержательных связей между высказываниями и других требующих содержательного подхода вопросов. Встает задача устранения парадоксов. При необходимости можно, хотя здесь есть свои трудности, построить исчисление, которое не позволяло бы получать утверждений вида 1\-В, признаваемых парадоксальными. При этом, однако, надо либо отказаться от совпадения классов утверждений о логическом следовании в двух указанных смыслах, либо изменить семантику логических связок, либо изменить понимание логического следования в семантическом смысле. Необходимо также изменить понятие вывода из гипотез, чтобы теоремы исчисления нельзя было рассматривать как следствия из произвольных гипотез. Примером проблем, которые возникают на пути решения перечисленных задач, трудностей с которыми приходится сталкиваться при их решении, служит история становления и развития релевантной логики. Говоря о проблеме логического следования, имеют в виду не только уже названные вопросы. Все перечисленныетрудности и проблемы значительно усложняются, когда логическое следование пытаются описать (формализовать) (см. Формализация) в объектном языке самих исчислений, за счет введения в этот язык соответствующей импликации. Теоремы таких исчислений в этом случае выступают как утверждения о следовании из утверждений о следовании же. Многие исследователи выступают против такой интерпретации импликации на том основании, что это влечет к смешению языка и метаязыка. Импликация объектного языка, по их мнению, выражает различного типа условные связи, включая и необходимую, порождаемую отношением логического следования. Различные подходы к формализации логического следования привели наряду с классической теорией материальной импликации к построению различных теорий строгой, сильной, аналитической, интенсиональной, релевантной и некоторых других видов импликации. Лит.: Сидоренко Е. А. Логическое следование и условные высказывания. М., 1983. Е. А. Сидоренко «СЛОВА И ВЕЩИ» (Lesmots et les choses. Une archeology des sciences humaines. P., 1966; рус. пер.: «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук». М., 1977; 2-е изд. — 1996) — самая известная работа М. Фуко (1966). Вышла в свет одновременно с «Ecrits» Лакана, «Критикой и истиной» Р. Барта и была воспринята как манифест французского структурализма, как наиболее яркое выражение идеологии «смерти человека» и концепции «теоретического гуманизма» (понятие Л. Альтюссера). В творчестве Фуко эта книга стоит в ряду «археологии» (до нее появилось «Рождение клиники», 1963; после нее — методологический трактат «Археология знания», 1969) и вместе с тем занимает особое место. Главное понятие этой работы — эпистема — нигде более не употребляется и не развивается. Однако именно введение этого понятия и сдвиг исследовательского внимания с поиска предшественников и последователей на выявление особых синхронных единств (общих полей мыслительных возможностей той или иной эпохи) в контексте кризиса экзистенциалистских идей вызвали огромный интерес к этой книге Фуко во Франции и поставили ее в ряд с такими работами мировой философии науки, как «Структура научных революций» Т. Куна (1962). Впоследствии эти книги нередко сопоставлялись — то в пользу Куна как бо-