Здравствуй, лето... и прощай - Коуни Майкл Грейтрекс - Страница 7

– Они придут позже.

– Послушайте, если мои вещи высохли, я могу уйти, – поспешно сказал я.

– Ни в коем случае, – твёрдо сказала Эннли. – Вы можете разминуться по дороге. Оставайся пока здесь; в конце концов, ещё не поздно. Мне нужно заниматься своим делом, но я уверена, что Кареглазка останется и поговорит с тобой. Да, дорогая?

Кареглазка кивнула, опустив глаза, и Эннли ушла, закрыв за собой дверь.

Кареглазка села в кресло, в котором до этого сидел Вольф, и посмотрела прямо на меня, слегка улыбнувшись. На ней было белое платье с какими-то розовыми и голубыми цветочками, из-за чего у неё был вид недосягаемо красивого ангелочка; я бы предпочёл потёртые джинсы и свитер, которые были на ней до этого. У неё обнаружились симпатичные коленки и на ногах – аккуратные туфельки. За долгое время мы не произнесли ни слова, и, если бы это продолжалось дальше, мы бы так никогда и не заговорили.

– Тебе нравится моё платье? – спросила она, давая мне шанс посмотреть на неё более открыто.

– Да. Красивое.

Она улыбнулась, играя с чем-то, что висело на тонкой цепочке у неё на шее. Оно блеснуло на свету, и я узнал его. Это был кристалл, возможно, выращенный из ледяного гоблина, такого же, как тот, которого выбросила моя мать, но, более вероятно, настоящий, вырубленный из уничтоженного ледяного дьявола и символизировавший победу над злом. Вид этого кристалла смутил меня; было нечто обескураживающее в религиозном символе, висевшем на девичьей шее.

Она проследила за моим взглядом и слегка покраснела.

– Маме нравится, когда я ношу его, – объяснила она. Кареглазка разгладила рукой перед платья, и тонкая ткань натянулась вокруг обозначившейся груди. Я поспешно отвёл взгляд, крайне смутившись. – Мама очень набожный человек, – продолжала она.

– Моя мама точно такая же, – заверил я, чувствуя, что мне становится её жаль. – Она верит во все. Даже…

В этот момент открылась дверь, и грубый шум бара заполнил комнату.

Появилось пышущее здоровьем лицо, на котором все ещё сохранялись остатки профессиональной улыбки хозяина гостиницы; я узнал Паллахакси-Гирта, отца Кареглазки.

– Привет, Алика-Дроув, – приветствовал он меня. – Надеюсь, я не помешал? – он многозначительно подмигнул. – У нас здесь не хватает рабочих рук, и мне придётся забрать у тебя Кареглазку. Извини, но сам понимаешь… – Он поколебался. Позади него клубился дым и слышался гул голосов. – Может быть, наденешь что-нибудь и пройдёшь в бар?

– Я принесу твою одежду, Дроув, – сказала Кареглазка, поспешно выходя из комнаты. Я вспомнил об изумрудном браслете. Его нужно было вернуть.

Чуть позже я сидел в углу бара и наблюдал за происходящим вокруг. Всё было совсем не так, как я ожидал. Действительно, были и запах, и дым, и хриплый смех, и шум разговоров, но во всём этом не чувствовалось чего-то плохого. Вместо этого я видел лишь полный зал людей, явно наслаждавшихся обществом друг друга. Это озадачило меня.

– Здорово, парнишка! – проревел чей-то голос.

Я вздрогнул, оглядываясь по сторонам. Надо мной склонилась широкая физиономия, моё плечо сжимала громадная рука. Почерневшие зубы ощерились в ухмылке. Я тупо смотрел на это явление, пока не узнал его и не почувствовал себя несколько глупо. Это был водитель грузовика, с которым мы расстались в Бекстон-Посте, как его там звали? Гроуп. Позади него вытягивал шею его приятель, рассеянно улыбаясь поверх стакана с какой-то тёмной жидкостью.

– Я думал, вы в Бекстон-Посте, – выпалил я, не придумав ничего лучшего.

Гроуп, пошатываясь, обошёл вокруг стола и уселся на скамью рядом со мной, подвинувшись, чтобы дать место своему другу. Оба они курили длинные чёрные сигары, от которых отвратительно воняло. Я огляделся вокруг в поисках помощи, но Кареглазка была в другом конце помещения, неся множество кружек, с которых хлопьями падала пена. Она выглядела слишком чистой и прекрасной для того, чтобы находиться среди этой неотёсанной публики, и внезапно мне стало очень грустно.

Гроуп кричал прямо мне в ухо:

– Ты же нас помнишь. Нам пришлось бросить этот мёрзлый грузовик ржаветь. Мы с Лофти теперь парлы, так же, как и твой папаша. Правительство забрало себе все рыбокомбинаты, не только новый завод. Они говорят, это крайне необходимо в интересах нации. Нет времени чинить сломанные грузовики; они говорят – мол, оставьте его и берите другой. Надо кормить людей, пихать им в горло рыбу, пока они не станут похожи на грумметов, а, Дроув? – он расхохотался.

В другом углу я заметил Хорлокс-Местлера, аккуратно одетого, но чувствовавшего себя в этой толпе вполне непринуждённо. Он заметил меня и приветственно поднял руку. «Каковы же служебные отношения между ним и моим отцом?», – подумал я.

Шум разговоров и взрывы смеха обрушились на меня, казалось, мне не хватает воздуха для дыхания. С одной стороны на меня навалился Гроуп, а с другой – крупная, суетливая женщина, от которой несло тушёным мясом. Я сглотнул комок в горле, ощущая тошноту. Внезапно передо мной оказалась Кареглазка.

– Привет, – хихикая, пробормотал Гроуп. – Что тебя привело ко мне, малышка?

– Дроув, у нас запарка. Ты не мог бы… – она поколебалась, – ты не мог бы немного помочь? С чувством огромного облегчения я встал.

– С удовольствием, – искренне согласился я. – Что нужно?

– У нас кончается спиртное в баре. Ты не мог бы принести бутылки из подвала? Знаешь, где это?

– Конечно.

За пределами бара было изумительно прохладно, и я не спешил зажигать лампу, наслаждаясь свежим воздухом. Потом я спустился вниз по полутёмному проходу.

Когда я открыл дверь подвала, неожиданный порыв холодного воздуха внезапно погасил лампу. Я на ощупь двинулся вперёд, держа лампу в одной руке и нащупывая дорогу другой. Я вспомнил ящик посреди подвала, служивший в качестве стола; среди многочисленного добра, хранившегося в подвале, я видел спички. Несмотря на всю мою осторожность, я достиг ящика раньше, чем ожидал, стукнувшись голенью. Какое-то мгновение я потирал ногу, бормоча ругательства. Затем увидел прямоугольник света рядом с ящиком.

Люк в канализацию был открыт. Я отчётливо помнил, что Кареглазка закрывала его, после того как мы с Вольфом поднялись в подвал, и не было никаких причин для того, чтобы он снова был открыт, – разве что отец Кареглазки занимался уборкой. Но он бы ни за что не забыл закрыть люк.

Через него могли забраться воры.

Или контрабандисты.

Свет в полу замигал, становясь ярче, и вскоре яркое пятно появилось на низком потолке. Кто-то шёл сюда по сточной трубе. У меня разыгралось воображение. Если контрабандисты застанут меня здесь, то могут прирезать.

Я направился к двери так тихо, как только мог, но от страха потерял нужное направление и налетел на бочку. Свет становился все ярче, и я смотрел на него, словно загипнотизированный, не в силах пошевелиться. Из люка появилась рука, державшая лампу. Весь подвал ярко осветился, и я шагнул назад за громадную бочку.

Затем появились две руки. Большие и волосатые, они ухватились за край люка, и из него выбрался человек. Громадного роста, одетый в тёмную потрёпанную одежду, с лицом, покрытым спутанными волосами, как у лорина, – – я сразу же узнал его ещё до того, как он встал, и бочка скрыла его от меня полностью.

Это был Сильверджек. Он немного подождал, потом тихо свистнул. Я услышал какое-то движение за дверью, и Сильверджек отступил назад, когда появилась вторая пара ног, босых, как и у него, но не волосатых; это были ноги женщины. Последовал разговор шёпотом, из которого я уловил лишь несколько слов. Голос женщины был почти неразличим, но я слышал, как Сильверджек сказал:

– Изабель, до начала грума.

Последовала долгая пауза. Наконец Сильверджек повернулся, спустился в люк, забрал лампу и исчез, закрыв за собой крышку. В подвале снова стало тихо, женщина, очевидно, ушла, и я на одеревеневших ногах выбрался из своего укрытия. Я пошарил вокруг, нашёл спички и зажёг свою лампу. Какое-то время я размышлял о случившемся, но делать, похоже, ничего не оставалось, кроме как отнести ящик с бутылками наверх.