Секрет Юлиана Отступника - Лумис Грег - Страница 67

Эффект оказался поистине магическим — бесформенные углубления превратились в довольно четкие римские цифры XXI.

— Двадцать один?.. — не без скепсиса вопросительно произнес Лэнг, будто не верил своим глазам.

— Двадцать один, — подтвердил доктор Росси. — Правда, мы не знаем, что это. Может быть, номер судна по какому-то регистру, может быть, номер причала, а может быть, и вовсе часть какой-то большой надписи. Наше дело — сплошные загадки.

Впрочем, такое положение, казалось, нисколько не удручало его, а, напротив, радовало.

— Скажите, а как действует этот свет? — осведомился Лэнг.

Росси положил камень и откинул входной клапан. Ворвавшийся в палатку воздух был очень теплым и влажным, но все равно освежал, как бывает на кухне, когда откроешь дверь после того, как поджарил несколько порций мяса.

— Когда на камне или любом другом твердом предмете вырезается надпись, хоть вручную, хоть механически, то прорезь, как правило, уходит глубже, чем может разглядеть человеческий глаз. К тому же этот участок всегда бывает очень тонок. Ультрафиолетовый свет всего лишь выявляет эти невидимые углубления и дает возможность получить тени от их краев. Этот самый простой путь. Ну, а если он не дает результата, мы пробуем другой метод.

Из какого-то другого ящика он вынул фотоаппарат с очень коротким и широким объективом.

— Тридцатипятимиллиметровая пленка, макросъемочный объектив и ультрафиолетовый светофильтр. Мы положим камень на стол, включим мощный свет и сфотографируем его.

— Точно так же устанавливают сбитые номера на огнестрельном оружии, — подхватил Лэнг.

— По крайней мере, в ваших криминальных теледрамах.

Он положил камеру на место и взял другую, точно такую же.

— Объективы одинаковые, только светофильтр не ультрафиолетовый, а, наоборот, инфракрасный. Если мы имеем дело с текстом, написанным на пергаменте, папирусе, в общем, на любом пористом материале, причем написанным чернилами, то пользуемся этим аппаратом. Часто случается, что на поверхности красящего вещества давно нет, однако внутри оно остается, и этот след можно зафиксировать только этой камерой. Между прочим, в оксиринхских папирусах, тех, что раскопали в накапливавшейся с античных времен свалке, оказались утраченные фрагменты пьес Аристофана, ранние редакции Евангелий и много других уникальных вещей. Все это было выброшено в период со второго по седьмой век. Эта камера позволяет нам прочесть то, что еще недавно было не под силу исследователям.

Лэнг приготовился выслушать полноценную академическую лекцию и очень удивился, когда доктор Росси вдруг прервал монолог.

— Впрочем, я отклонился от темы. Если захотите подробнее узнать, как действует такое оборудование, просто запомните название: «Оксиринхские папирусы». Не сомневаюсь, что в Интернете вы найдете о них самую разнообразную информацию.

Он еще раз повторил: «Оксиринхские папирусы», чтобы название наверняка записалось на пустую магнитофонную пленку, и поднес часы почти к самым глазам.

— Боже! Уже давно пора объявлять перерыв на сиесту. Рабочие будут жаловаться. Скажите, мистер Коуч, у вас в Америке есть такие профсоюзы?

Лэнга так и подмывало посоветовать археологу задать этот вопрос кому-нибудь из безработных, уволенных авиакомпаниями, но он предпочел уклончивый и бессодержательный ответ:

— Конечно, есть, куда же без них? Большое вам спасибо, доктор, вы очень помогли мне.

Они вышли из-под навеса.

— Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мною чаю? — спросил археолог. — Или чего-нибудь более холодного?

Лэнг собрался было ответить, но вдруг уловил краем глаза что-то необычное. Вспышка света, отражение лишь недавно ушедшего из зенита солнца в стекле. Маленьком, идеально отшлифованном стеклышке.

— Черт!

Лэнг кинулся на землю, успев взмахом руки сбить с ног итальянца. Крошечные осколки камня ужалили его в щеку за доли секунду до того, как до него долетел сухой треск винтовочного выстрела.

Волоча за собой археолога, он перекатился под брезент, который должен был скрыть обоих от стрелка.

Теперь не осталось никаких сомнений: парень с сотовым телефоном, болтавшийся около римского музея, связался со своим компаньоном в Неаполе. При таком напряженном уличном движении обнаружить «хвост» практически невозможно. Впрочем, Лэнг ведь обратил внимание на человека, стоявшего на улице, пока не пошел по тропе, ведущей к руинам. А времени, чтобы послать стрелка с телескопическим прицелом в одну из сотен квартир, выходящих окнами на древний город, было предостаточно.

Доктор Росси дрожащим голосом говорил по сотовому телефону. Лэнг несколько раз услышал слово polizia.

Великан-рабочий, волосатую голую которого грудь покрывала корка засохшей пыли, взял доктора Росси за руку и помог ему подняться и устоять на подкашивавшихся ногах. Даже не понимая языка, Лэнг знал: археолог уверял рабочих, что с ним все в порядке. Потом он повернулся к Лэнгу, его лицо все еще было перекошено от испуга, уголок рта подергивался.

— Вы думаете, что теперь уже не опасно?

Лэнг кивнул.

— Этот тин наверняка давно удрал. Пытаться снова стрелять, когда мы знаем, где он мог прятаться, было бы слишком рискованно для него самого.

Росси долго, тщательно, пожалуй, даже демонстративно отряхивался.

— Я знал, что рабочие ждут, пока я объявлю перерыв, — сказал он с вымученным юмором, — но неужели нельзя было просто спросить?

Полиция примчалась довольно быстро, провела тщательный, но, увы, безрезультатный обыск во всех выходивших на эту сторону квартирах и допросила всех, кто попался на глаза, включая и толпу гидов. Немногочисленных посетителей успели выпроводить по случаю полуденного перерыва раньше, чем прозвучал выстрел.

Как показалось Лэнгу, местные полицейские были почти уверены, что стрелок целился в Росси. Давно уже ходили слухи, что жилые дома будут сносить, чтобы расширить площадь раскопок; местные жители истерически протестовали, даже не думая, что такого просто не может быть. На Лэнга же обратил внимание только один из полицейских (Рейлли решил, что кроме него никто не владел английским языком). Записав его имя, адрес и место жительства в Италии, полицейский сказал:

— Доктор Росси говорит, что вы вовремя оттолкнули его. Если бы не вы, он погиб бы. Откуда вы узнали, что кто-то собирался стрелять?

Лэнг скромно пожал плечами.

— Доктор ошибается. Я услышал выстрел, кинулся на землю и потащил его за собой.

Полицейский недоверчиво прищурился.

Лэнг решил подкрепить версию.

— Я воевал в Заливе и знаю, как звучит винтовочный выстрел. Ну, а упал чисто инстинктивно — слишком крепко въелось.

Судя по всему, объяснение ветерана настоящей войны показалось полицейскому вполне удовлетворительным, и он отправился расспрашивать рабочих.

Глава 40

На обратном пути в Рим Лэнгу хватило времени подумать, а подумать было о чем — даже больше, чем ему хотелось бы. Он был уверен в том, что знает, каким образом было организовано покушение на его жизнь, но о причине этого покушения имел ровно столько же представления, сколько обо всем, что случилось прежде. Было ясно лишь одно: те, кто пытался его убить, активизировали деятельность по мере того, как он приближался к тайне, оставленной императором Юлианом; той, которую, вероятно, пытался раскрыть Скорцени.

Но что могло связывать римлянина-язычника, жившего в IV веке, и офицера специальных сил Третьего рейха, ведь их разделяли полторы тысячи лет?

Ответ мог быть только один — ничего. Если не считать того, что и тот, и другой могли отыскать документ, подрывающий сложившееся представление о Христе.

Ладно, пойдем другим путем. Дона Хаффа убили потому, что он работал над книгой о нацистах, военных преступниках, сумевших избежать наказания. Как справедливо заметил покойный Франц Блюхер, крайне маловероятно, что консорциум, пытавшийся сохранить тайны более чем шестидесятилетней давности, могли более или менее успешно организовать старики, коих с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Однако такая организация все же была создана, и случилось это лет шестьдесят назад. Могла ли она продолжать свое существование в новом составе?