Секрет Юлиана Отступника - Лумис Грег - Страница 30

Тот медленно кинул. По всей вероятности, он хорошо помнил то время, когда проверка документов была самым обычным делом, потому что извлек из кармана брюк потертый паспорт.

С документом в руке Лэнг вышел на сравнительно прилично освещенное место, ближе к углу собора, но все равно не смог ничего прочесть и вернул паспорт Блюхеру.

— Да, я Лэнг Рейлли. А это, — он указал на возникшую из темноты Герт, — Герт Фукс. Вы не далее как этим вечером разговаривали с ней по телефону.

Блюхер вновь поднес к лицу очки, рассматривая Герт.

— Да, конечно.

Лэнг засунул руки в карманы и заметил, покачав головой:

— Герр Блюхер, подкрадываться в темноте к незнакомым людям может быть опасно для здоровья.

В свою очередь Блюхер, судя по всему, удовлетворенный тем, что увидел, вновь убрал очки в карман.

— Прошу меня извинить. Фрау Фукс…

— Фройляйн, — поправила Герт.

— Фройляйн Фукс сказала мне, где вы остановились. Я решил не откладывать разговор на завтра, позвонил в гостиницу, и мне сказали, что вы ушли обедать. В ресторан я немного опоздал, вы только что ушли. Я постарался вас догнать.

Лэнг и Герт направились обратно в сторону гостиницы; старик шел между ними, то и дело оглядываясь и резко, нервно дергая головой. Лэнгу он казался похожим на мышь, раздумывающую, не зря ли она покинула свою безопасную норку.

— Вы ожидаете еще кого-то, герр Блюхер? — спросил Лэнг.

Тот решительно помотал головой.

— Ожидаю? Нет. Хотя действительно опасаюсь, что здесь может оказаться кто-то еще. Те самые люди, убившие вашего друга Дональда Хаффа.

— И это?..

Старик запахнул свитер, хотя ночь была теплой.

— Не знаю их имен, но можете быть уверены — это кто-то из тех, кому очень не хотелось, чтобы книга Хаффа увидела свет.

Лэнг поймал себя на том, что и сам начал то и дело оглядываться. Все-таки паранойя очень заразна.

— Мне кажется, что своей цели они достигли, так зачем же?..

Блюхер остановился и сказал, глядя в лицо Лэнга:

— Они не хотят, чтобы кто-нибудь знал об их тайне.

Увидев, что гостиница уже недалеко, Лэнг не на шутку обрадовался.

— О какой еще тайне?

— Точно не знаю, но тут есть какая-то связь с исследованиями Хаффа. Я кое-чем ему помогал…

— Герр Блюхер, мы можем посидеть в баре и там все обсудить, — вступила в разговор Герт.

Немец опять покачал головой.

— Нет, там слишком темно.

Ресторан и бар «Рыцарской» гостиницы отличались исключительной мрачностью отделки, казавшейся чрезмерной даже гурманам из высшего общества, питавшим пристрастие к интимной обстановке во время трапезы. Помещение, обставленное старинной мебелью из полированного дерева и освещенное лишь крошечными, слабенькими настольными лампами, больше походило на пещеру, чем на обеденный зал современного отеля.

— В таком случае пойдемте к нам в номер, — предложила Герт. — Там можно удобно сесть и побеседовать.

Через несколько минут все трое расположились в гостиной их номера вокруг невысокого столика, сервированного по заказу кофейником и тремя чашками.

— Так о чем все-таки Дон писал книгу? — спросил Лэнг, наливая кофе.

Герт предложила Блюхеру сахар; тот вскинул руку, отказываясь.

— О военных преступниках, немецких военных преступниках.

— И вы принимали участие в его исследованиях?

Старый немец издал непонятный звук, больше всего походивший на горький смех.

— В исследованиях? Зачем мне исследования? Я же лично знал большинство из них!

— Вы имеете в виду Гиммлера, Геринга и прочих? — осведомился Лэнг.

Блюхер покачал головой.

— Нет-нет. Я говорю о тех, кто остались безнаказанными.

— И вы были с ними знакомы? — не скрывая изумления, переспросил Лэнг.

— О, не сказать, чтобы хорошо. Ведь, когда война закончилась, мне было лишь семь-восемь лет. Это был мой отец. Он работал в газете, подчиненной министерству пропаганды герра Геббельса, встречался с очень многими из этих людей, брал у них интервью для радио или газеты. Всякие предварительные вопросы они часто обсуждали в нашей берлинской квартире. Отец говорил, что я должен присматриваться к ним, что они когда-нибудь станут знаменитостями.

Довольно точное предсказание, разве что со знаком минус.

Профессор уставился в пространство на что-то, видимое только ему одному, и продолжал:

— Эти «знаменитости» и прикончили моего отца. Под конец войны его призвали в фолькстшурм, ополчение из мальчишек и стариков, которое должно было оборонять Берлин от русских. Он ушел с позиций, чтобы убедиться, что мы с матерью и братом благополучно выбрались из города на запад, к союзникам. И за это его по приказу одной из этих самых «знаменитостей» повесили на фонарном столбе, как дезертира.

— Но как получилось, что эти люди избегли наказания? — поинтересовалась Герт.

— Так ведь они были полезны. Как, по-вашему, следовало поступить с человеком, использовавшим рабский труд и создавшим систему оружия, предназначенную для убийства сотен, если не тысяч, гражданских жителей, включая женщин и детей?

— Я считаю, что для такого самое место на скамье подсудимых в Нюрнберге, — ответил Лэнг.

— И для Вернера фон Брауна, руководителя вашей космической программы? Его ракеты «Фау-1» и «Фау-2» обстреливали Лондон. На него трудились евреи, поляки, люди любых национальностей, какие только подворачивались в лагерях, и в конце концов погибали от голода и истощения. И все же он оказался слишком ценным для того, чтобы предать его суду траб… труб…

— Трибунала, — подсказал Лэнг. Он застыл, так и не донеся до рта чашку с кофе. — Вы говорите о том самом фон Брауне, руководившем космической программой США?

Старик кивнул.

— Соревнование насчет того, кто первым достигнет Луны, проходило между немецкими учеными, работавшими на русских, и вашими немецкими учеными. Фон Браун сдался американской армии. Некоторым его сотрудникам повезло меньше. Они попали в руки коммунистов.

Лэнг поставил чашку, не сделав ни глотка.

— А были и другие?

Еще один решительный кивок.

— Были, и много. Ваша разведка…

— УСС [23], — предположил Лэнг.

— УСС и его наследники вывезли из Германии множество нацистов — тех, кто, по их расчетам, мог бы пригодиться для шпионажа или, напротив, борьбы против русских шпионов. Для этих действий было даже название придумано — «Операция „Скрепка“».

Услышав такую банальную историю, Лэнг не мог сдержать улыбку.

— И вы считаете, что эти старики-нацисты приняли меры, чтобы не позволить Дону распространить о них какие-то сведения?

— Этого быть не может, — поддержала его Герт. — Ведь им сейчас лет по восемьдесят-девяносто. Дона Хаффа не переехали инвалидным креслом и не разбили ему голову клюкой.

Блюхер сделал большой глоток и поставил чашку на стол.

— Была такая организация, «Die Spinne» — «Паук»; она специально занималась вывозом нацистов из Германии. Таких людей, как Борман, личный секретарь Гитлера, или Менгеле, проводивший медицинские эксперименты на живых заключенных в лагерях. Многие уезжали по ватиканским паспортам.

Лэнг взглянул на Герт; он хорошо помнил, как она упоминала эту самую организацию.

— Но вы же не думаете…

— Нет-нет, я вовсе не думаю, что с вашим другом разделалась какая-то нацистская организация. Как совершенно правильно заметила фройляйн Фукс, все старые нацисты либо уже покойники, либо близки к тому. Вероятно, ваш друг добрался до какой-то другой информации, может быть, сам об этом не догадываясь.

Пока что пользы никакой, подумал Лэнг.

— А вы сами… какое отношение ко всему этому имеете лично вы? То есть я понимаю, что благодаря вашему отцу — самое прямое, но с Доном-то вас что свело?

Блюхер вдруг сгорбился, как будто ему на плечи легла огромная тяжесть, и уставился прямо перед собой.

— После войны я окончил школу, поступил в университет — здесь же, в Гейдельберге. Я интересовался историей и получил по ней ученую степень, — он печально улыбнулся. — Я мог и не получить ее. Моя диссертация была посвящена военным преступникам, сумевшим избежать наказания, а это была весьма непопулярная тема. Мне представляется, что я не стал бы доктором философии, если бы в администрации не боялись, что миру станет известно, как они зарубили такое исследование. — Он повернулся и с искренней болью взглянул на Лэнга. — Когда дело касается войны, у немцев пробуждается нечто вроде общенародной амнезии. Тема непопулярна, и я был чуть ли не самым непопулярным преподавателем. К счастью, меня пригласили преподавать в Англию, в Кембридж. Там и прошла большая часть моей академической карьеры.