Специальный агент преисподней - Зубко Алексей Владимирович - Страница 5

– Принеси дров – они в сарае – и истопи печь.

Пришлось подниматься и ковылять за дровами, которые оказались ночным кошмаром папы Карло – просто страх какие вертлявые и непослушные. Непоседы.

Расположив щепки на колосниках по принципу вигвама, я щелкнул пальцами и принялся раздувать вспыхнувшие язычки пламени. Потянуло дымком, нос и глаза защипало. Зато зрение прояснилось.

– Огниво и тр… – начал было дед, перебиравший пшено, отвлекаясь от своего занятия и поворачиваясь ко мне. Да так и замер с вытянутой в сторону рукой и

полуоткрытым ртом. Тряхнув головой, словно отгоняя видение, он вернулся к прерванной работе.

Чего это он?

Оставив разгорающуюся печь на волю судьбы и хорошей тяги, я подошел к темнеющей в стене нише, на которую пытался указать целитель, и обнаружил там замусоленную тряпку и странное приспособление.

«Огниво! – догадался я.- С его помощью зажигают огонь. А…»

Сглотнув, я с подозрением посмотрел на свои руки – как у меня это получилось?

– Зажег? – спросил дед.

– Горит,- ответил я.

– Ага,- изрек он, заливая перебранное пшено водой и проворно пристраивая казанок в печи. Там, оказывается, для этого дела даже специальный крючок предусмотрен.

Почему меня это удивляет? Странное ощущение моей чужеродности данному месту крепнет.

– Пойду подышу свежим воздухом – аппетит нагуляю.

– Иди-иди, только далече не заходи, а то не докричусь.

– Я здесь – рядышком.

Неспешно выхожу на крыльцо, сонно потягиваюсь. Затем медленно, изучая облака, начинаю обходить избу. Но, лишь только оказываюсь у глухой стены, бросаюсь бежать. Ворвавшись в сарай, урагану подобный, спешно нагребаю жменю сухих опилок и, ссыпав их посреди вытоптанной тропинки, замираю. Переведя дух, чтобы хоть немного унять неистовый стук сердца, я щелкаю пальцами. Никакого результата. Пробую еще раз и еще… словно безумец, среди пустыни пытающийся подозвать гарсона. Но как-то ведь я смог разжечь огонь в печи?

В сердцах втоптав стружку босой пяткой в землю, я развернулся и побрел назад в избу. Наверное, снова про вал в памяти… Но помню же я, что способность воспламенять предметы на расстоянии посредством взгляда называется «пирокинез» и считается фантастикой, то есть выдумкой.

То ли от резкого прилива крови к голове вследствие нервного напряжения, то ли продолжает сказываться чудотворное влияние старикова зелья, но только перед моими глазами вдруг поплыл розовый туман, в котором так любят теряться ежики. Замерев, словно столб, позволяю векам опуститься и в наступившей темноте, богатой на звезды, делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, нормализуя ритм сердцебиения.

С треском проломившись сквозь густые заросли, из чащи лесной выскакивает на меня чудище рыкающее. Вида ужасного.

Не это ли зяброкряка, предвестница окончания земного существования, образ коей так интересует моего давешнего знакомца? Если да, то смерть еще страшнее, чем мне раньше мыслилось. Хотя, честно говоря, как я себе ее мыслил, то есть тайна. Не помню…

Морда этого чудища отдаленно напоминает человеческое лицо, но уж очень отдаленно. Сизый нос на поллица, щелочки глаз, сквозь которые на мир взирают два огненно-красных огонька, густые брови а-ля Брежнев, сросшиеся над переносицей и поддерживающие меховую шапку-ушанку, не давая последней сползти на глаза, да взлохмаченная борода, словно приклеенный пучок пакли, неопределенного цвета – что-то неимоверно грязное, с набившейся в него трухой и листвой.

– Ы-ы-ы… – протянуло чудовище и, взмахнув полами полушубка, промчалось мимо меня, обдав густой волной застарелого перегара.

Из-под протертых до дыр валенок взметнулась пыль, и непонятное явление скрылось, завернув за угол дома и топоча пятками, словно гусарский полк на марше.

Оттуда спустя мгновение раздалось громкое чавканье и довольное фырканье.

Перед моим затуманенным взором предстала картина удовлетворения любознательности моего гостеприимного хозяина по поводу зяброкряки. Когти рвут тело несчастного естествоиспытателя, желтые клыки вспарывают яремную вену, и кровь горячей струей брызжет в раззявленную пасть и на грязную бороду. Припав к разверстой ране, чудовище жадно глотает алую жизненную влагу.

– Брр… – Передернувшись от отвращения, бросаюсь следом за зяброкрякой, по пути прихватив подвернувшуюся под руку дубовую палку.

Заворачиваю за угол, и от увиденного невольный озноб пронзает тело, так сильно действительность походит на то, что нарисовало богатое воображение. Мне видна лишь широкая спина стоящего на коленях чудовища да временами лысая макушка, которая ранее скрывалась под ушанкой. Последняя валяется рядом, то ли сброшенная, то ли оброненная случайно.

Мелькнула макушка, и до моего слуха донеслось довольное сопение, затем зяброкряка, вернее зяброкряк, поскольку эта особь явно мужского пола, опускает голову и начинает, фыркая и мотая головой, с жадностью втягивать в себя жидкость.

«Какой-то упырь»,- мелькает мысль, и я заношу палку.

Капризная память не вовремя выдает информацию о том, что на упырей и им подобных вампиров действует осина, а совсем не дуб. Но поскольку я собираюсь использовать дреколье не в качестве кола, а совсем наоборот – как дубину, то, отбросив ненужную информацию, замираю с занесенной над головой палкой, намереваясь обрушить ее на макушку, как только она возникнет в поле моего зрения.

Чудище перестало глотать и довольно фыркнуло, начав распрямляться.

Я качнул палку назад, увеличивая размах, и в это время в дверном проеме возник гостеприимный хозяин избушки с черпаком в одной руке и большой деревянной ложкой в другой.

Остановить удар я уже не успел, а вот ослабить – частично да. При столкновении дуба с лысиной раздалось не «Гуп!», сопровождаемое треском то ли дерева, то ли кости (всегда нелегко верно угадать, что окажется прочнее), а всего-навсего «Бумс!». Пусть звонкое, но мало опасное для здоровья.

Издав нечленораздельный вскрик, чудище резко повернулось ко мне. Все лицо его было мокрым, но не в крови, а в рассоле.

– Комар,- пояснил я, стараясь удержать на лице глупую улыбку. И, отлепив от бороды сизоносогозяброкряка веточку укропа, отбросил ее в сторону.

– А… – недоверчиво промычало чудище, утерев мокрое лицо рукавом, засаленным до такой степени, что меховая оторочка приобрела вид однородной массы, местами протертой до дыр, погладило лысину, на которой четкой полосой, наливающейся краснотой прямо на глазах, просматривается след от соприкосновения с дубовой палицей. И вполне членораздельно переспросило: – Комар?

– Ага,- подтвердил я, пряча импровизированную дубинку за спину.

– А…

– Не стоит благодарности.

Судя по налитым кровью глазам и выражению лица, сизомордый незнакомец именно этого чувства и не испытывал. Скорее всего, он просто растерялся от неожиданности и не мог решить, что преобладает в нем: гнев или злость?

Не давая ему определиться в выборе, любое из решений в котором чревато для меня неприятностью, принимаюсь импровизировать.

Зная манеру хозяина избушки на всяком встречном испытывать собственноручно приготовленное зелье и по его реакции на обнаружение в своем дворе сизомордого предположив, что они знакомы, я сложил дважды два и получил…

– Больно? – указав глазами на набухающую шишку, поинтересовался я у пострадавшего и тут же, не дав ему ответить, обратился к бородатому естествоиспытателю:- Может, напоим его вашим чудо-зельем? Оно ведь поможет?

– Конечно,- воодушевляясь заманчивой идеей, воскликнул хозяин избушки.

А вот в налитых кровью глазах явно промелькнул испуг.

«Знать, верно мое предположение»,- возликовал я.

– Нет-нет,- поспешно отмахнулся от предложенной помощи незнакомец.- Все хорошо. Такая мелочь, что даже не стоит вспоминать.