Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Но это было не то. Намоленное сотнями поколений славян капище уже давно жило своей, независимой жизнью, имело свою душу, свою волю, свою силу. Андрей же желал достучаться до бога, добиться его воли в возвращении сил раненому холопу.

Чаша снова наклонилась, скупо проливая темную жидкость на след демона, заставляя его пульсировать и чернеть, пропитываясь лошадиной кровью.

— В твой дом вхожу, великий Велес, с чистой душой, уважительным словом, доброй мыслью, искренним подношением. Прими мой дар скромный, повелитель всего живого, услышь мое слово, ответь моей молитве, — терпеливо повторил Андрей.

Воздух задрожал, словно над самой головой бесшумно прошел тяжелый грузовой вертолет. Начертанный окрест камня круг вдруг стал хорошо виден вместе со вписанной в него пентаграммой, на остриях звезды выросли темные фигуры призванных рунами существ — крупных и мохнатых, как медведи; четверолапых с крыльями за спиной, похожих на грифона; низких плечистых и рукастых, как лешие; грудастых птиц, пугающе напоминающих чаровницу Сирин. Это не была свита Велеса — только лишь тени, слабое подобие могучих древних духов. И совсем не страшным на их фоне показался ворон, что опустился на самую макушку камня и многозначительно кашлянул, чуть повернув голову и глядя на гостя сверху вниз. Птица была столь черна, что хорошо различалась даже на фоне ночного неба, глаза же ее и вовсе казались провалом в потустороннюю бездну.

— Великому Велесу мое уважение… — Вызубренные слова древних заговоров неожиданно начисто вылетели из головы Зверева, и он просто склонился перед ночным вестником, опустошая свою чашу: — Прими мой искренний дар и снизойди к просьбе моей о помощи…

Кровь заструилась по камню, наполнила линии рисунка, коснулась земли, ненадолго превратив тени Велесовых слуг в сочные и яркие образы. Однако ученику Лютобора было сейчас не до них. Он торопливо выдернул из мешка второй бурдюк, снова наполнил чашу старательно приготовленным зельем из густого терпкого ежевичного вина, сдобренного настоем из девясила, болиголова и сон-травы с пастушьей сумкой, заговоренного на перекрестье четырех дорог. Здесь было и седьмое яйцо белой несушки, и клык матерого волка, и лунная вода, и росинка плакучей ивы. Андрей сделал для дядьки все, что только было в его силах, испробовал все средства, о которых только успел узнать от старого чародея. И теперь оставалось только одно: дать зелью силу благословением древнего хозяина жизни.

— Сделай милость, великий Велес! — Князь отбросил бурдюк и с поклоном поднял чашу двумя руками. — Снизойди к смертным, великий бог, раздели с нами братчину хмельного вина. Будь братом нашим на этом скромном пиру. Почти родичей своих по свароговой крови. Признай родство наше в служении земле русской.

Ворон, словно в раздумье, затоптался на макушке Конь-камня, приоткрыл и снова закрыл свой клюв. Случись это днем — Зверев подумал бы, что птица ожидает, пока, наконец, люди уйдут прочь, чтобы насладиться вкусом пролитой крови. Но над святым островом царствовала ночь — а ночью обычные птицы не покидают своих укрытий.

Андрей опустился на колено, приподнял Пахому голову, поднес чашу к его губам, дал просочиться в рот нескольким каплям, потом отпил немного сам и поднял чашу вверх. Ворон каркнул и затоптался. Склонил голову набок, вглядываясь просителю в самую душу.

Зверев знал, что ведет себя по языческому канону невероятно нагло. Нагло до несказанности. Предложить богу признать себя равным ему — за такое ведь во гневе и испепелить могут враз высшие силы. Или превратить в труху, в вечный полуживой лишайник, дабы знал свое место. Но с другой стороны — если Велес признает Пахома равным, если осушит с ним общую братчину, то от раненого должны отступить все недуги и боли, немощь и слабость. Ибо равный богу не может быть — не способен оказаться слабым и больным. Воля Велеса — сильнее любой лихоманки. Если он захочет — все болезни уйдут, все раны исцелятся.

Прочие способы лечения своего воспитателя Зверев уже испробовал, и без особого успеха.

Ворон топтался на камне, то отворачиваясь, то вытягивая шею и поглядывая вниз, словно колеблясь: карать или миловать? Заслужили смертные деяниями своими право разделить с ним трапезу или зазнались безмерно и нуждаются в наказании?

— Ну же, Велес… — нервно пробормотал Зверев. — Разве мы с тобой не из одного рода внуков Свароговых? Разве не на одной земле живем, разве не за общую отчину у нас сердце болит? За землю русскую кровь он свою пролил. Не за злато, не за славу, не из страха перед волей моей. За Русь святую живота не жалел. Нечто не прощает кровь, им пролитая, тех прегрешений, что у любого из нас найдутся? Дай ему еще хоть несколько лет достойной жизни, Велес. Раздели с ним чашу братскую. Дай ей свое благословение, верни ему силу в жилы и саблю в руки. Не ради жалости, ради земли и рода нашего, дабы снова мог он грудью свободу русскую защищать, да чужаков подлых, что с законами чужими к нам идут, в землю нашу навек и дальше укладывать.

Ворон каркнул, упал с камня вниз, лишь на краткий миг расправив крылья, сел на край чаши, неожиданно оказавшись совершенно невесомым, клюнул вино, вскинул голову, проглатывая угощение, слетел дальше вниз.

— Получилось! — обожгло радостью Андрея. — Мы разделили братчину с Велесом!

Он торопливо присел к дядьке, поднял его голову, поднес чашу к губам. Несколько скупых капель перекатились через край — и холоп вздохнул. Ворон оглушительно каркнул совсем рядом — оказывается, он успел подобраться к самой подстилке и стоял рядом с ногой князя. Зверев опустил чашу, давая ему возможность глотнуть, но ворон мотнул головой, недовольно отступил, чуть расставил крылья и пригнулся, словно собираясь взлететь. Требовательно каркнул.

— Ах да, — сообразил Зверев. — Братчину положено пускать по кругу…

Он опять поднес миску к губам, сделал пару глотков, опустил. Ворон быстро и резко клюнул вино и тут же взлетел, описал над Конь-камнем четыре круга и скользнул в северную сторону. Тут же все вокруг изменилось: зашелестела под слабым ветерком листва осин, что росли вдалеке за тропинкой, пахнуло свежестью и травой. Пентаграмма бесследно исчезла вместе со свитой скотьего бога, снова мертвенно застыл громадный валун с отпечатком когтистой лапы — чистый, серый, без единого следа пролитой на него крови.

— Зря стараешься, княже… — устало простонал Пахом. — Видать, стар я уже стал. Не зарастает шкура-то. Пришло время о душе думать, а не о походах. Уж прости, но ты теперь как-нибудь сам.

— Да? — Зверев, изумленно глядя на совершенно пустую миску, пропустил его слова мимо ушей. — Куда же вино-то все делось? Вроде как не проливал.

И тут миска внезапно вспыхнула прямо в его пальцах. От неожиданности князь вскрикнул, отбросив ее прочь.

— Что случилось? — вскинулся и Пахом.

Андрей оглянулся на него, и тут же забыл про свою неказистую поделку, догорающую меж мшистых кочек: встревоженный дядька приподнялся на локте и осматривался с той знакомой цепкостью во взоре, что всегда отличала его в дальних ратных походах.

— Ничего не случилось, — ответил он. — Хватит валяться, простудишься. К стругу пошли. Домой пора возвертаться.

По иронии судьбы, именно в эту ночь и в этот самый час в тысячах верст от святого острова Коневец, в далеких горах Трансильвании два десятка невольников как раз закончили расчищать вход в пещеру, доселе скрытую густыми зарослями боярышника, заложенную валунами и обозначенную двумя волчьими черепами, вмурованными в старую, замшелую стену. Под присмотром нескольких янычар в дорогих шелковых халатах рабы выбивали кирками раствор, раскачивали валуны, откатывали их в сторону. Когда проход оказался достаточным для прохода одного человека, плеча десятника коснулся скромный худощавый старец, одетый лишь во власяницу, потертую феску и деревянные туфли.

Янычар почтительно поклонился, хлопнул в ладони:

— Прочь! Пошли прочь, гяуры!

Не дожидаясь повторения, невольники подхватили кирки и поспешили по тропе вверх по склону. Старец же, чья одежда выдавала в нем суфия, поддернул полы власяницы, наклонился и бодро нырнул в темную дыру.