Южная Африка. Прогулки на краю света - Мортон Генри Воллам - Страница 42

С утра снова припустил дождь. Окрестные холмы окутались туманом, и я опять неизбежно вернулся мыслями к Шотландии. Несчастные туземцы — ибо трудно себе представить более жалкое зрелище, чем мокнущий под дождем чернокожий — брели по дороге со своими сундуками и мешками. Деревья изнемогали под тяжестью влаги, по горным склонам сбегали потоки коричневой дождевой воды. А по небу ползли грозовые тучи, не оставлявшие никакой надежды на улучшение погоды.

Я стоял на вершине перевала и безутешно всматривался вдаль. И это место, где мне обещали потрясающую панораму Шварцбергенских гор! Я не видел ничего, кроме плотной туманной пелены, повисшей в сотне ярдов над вершиной холма.

Неудивительно, думал я, что британцы и, в особенности шотландцы, чувствуют себя здесь, как дома. В Джордже и Книсне (куда я сейчас направлялся) подобная погода не редкость. А для людей, тоскующих по сырым просторам Хайленда, нет ничего отраднее, чем вот такой затяжной капский дождик. Я ехал и размышлял о том, что подобная погода никак не вписывалась в мои представления об Южной Африке. Если бы случился тропический ливень, который затопил бы несколько деревень, или, может, среди бела дня налетел бы жуткий ураган, сносящий крыши домов и с корнем вырывающий деревья, вот тогда все встало бы на свои места. А так, повторюсь, я никак не мог отделаться от ощущения, что вновь путешествую по шотландским горам.

Дорога сделала резкий поворот, и я едва не налетел на зловещее пугало! Из всех обитателей Южной Африки это показалось мне самым неприятным. Представьте себе существо, облаченное в старомодную серую визитку, черные панталоны до колен и телесного цвета чулки. Существо медленно двигалось, с трудом переставляя длинные, тонкие (и наверняка ревматические) ноги. На голове у него красовался хохолок из жестких перьев. Насколько мне известно, именно этому хохолку существо и обязано своим забавным именем — птица-секретарь. Когда европейцы впервые увидели эту птицу (сто или двести лет назад), то перья у нее на макушке напомнили им писчие принадлежности секретаря. Отсюда и название!

Если бы мне пришлось давать имя этой птице, уверен, фантазия моя работала бы совсем в ином направлении. Лично мне птица показалась старомодным привидением, типичным воплощением зла, как его изображали в восемнадцатом столетии. В уме замелькали картинки, одна ярче другой: дряхлый скелет, злобный граф из мелодрамы, «медменхемский монах»… или, может быть, старый порочный лорд-камергер, который с дьявольской улыбкой крадется по дворцовым коридорам. Мне говорили, что, несмотря на свою отталкивающую наружность, птица-секретарь — вполне милое и благодушное создание. Если ее приручить, она прекрасно уживается с человеком. Более того, становится любимцем всей семьи! Не знаю, не знаю… По мне, это все равно что держать дома Мефистофеля.

Кстати, любопытный факт: птица-секретарь любит лакомиться змеями. Сражаясь с ними, она безостановочно кружит вокруг змеи и растопыренными крыльями весьма ловко отражает смертоносные атаки. Схватив же змею в клюв, птица-секретарь поднимается к облакам и оттуда швыряет свою жертву на камни. Ну что ж, в сообразительности ей по крайней мере не откажешь.

Добравшись до отеля в Уайлдернессе — который во всех туристических проспектах рекламируется как идеальное место для проведения медового месяца, — я застал с десяток человек, захваченных в пути неожиданной непогодой. Они сидели за утренним чаем и уныло разглядывали кусты герани, мокнувшие в саду. Здесь тоже, как и во многих южноафриканских гостиницах, главное здание стояло в окружении рондавелов.О, мне следовало бы давно уже объяснить устройство этих традиционных капских жилищ. Рондавел представляет собой маленький круглый домик с соломенной крышей — этакую европейскую версию кафрской хижины, снабженную, однако, окошками. Рондавелы — нередко электрифицированные, оборудованные водопроводом и санузлом — строятся обычно в гостиничном саду и служат спальнями для постояльцев. Они достаточно просторны, комфортабельны и уж в жаркое время года наверняка более удобны, чем душные, заставленные мебелью гостиничные номера.

Ближе к обеду дождь прекратился, и Уайлдернесс чудесным образом преобразился. Теперь он вполне оправдывал свою репутацию рая на земле. Казалось, будто место это самой природой предназначено (а людьми устроено) для отдыха и любовных утех молодоженов. Вот только название городка вызывало у меня удивление. Почему, с какой стати столь чудесное место носит такое суровое название?

Его этимологию прояснил мне один из местных жителей. Оказывается, в 1835 году одна молодая кейптаунская красавица согласилась выйти замуж за своего ухажера — но только при условии, что он увезет ее подальше от столицы, в дикие места. Довольно странное желание, согласитесь… Но кто из влюбленных мужчин возьмется спорить со своим кумиром? Итак, жених пообещал выполнить все условия. После чего приобрел поместье в здешних восхитительных местах и дал ему название «Уайлдернесс». На мой взгляд, не самый благовидный поступок. И уж, конечно, не самая подходящая история для того, чтобы быть увековеченной в названии курорта для молодоженов. Зато здесь мы имеем блистательный пример того, что африканеры одобрительно именуют смекалкой.

В окрестностях Уайлдернесса лежит несколько флесов,то есть мелких заболоченных озер, на которых водится огромное количество водоплавающей дичи. Не знаю, то ли данная часть Капа как-то особенно изобильна в орнитологическом отношении, то ли все эти птицы собрались здесь по поводу «доброго дождика». Но только озера буквально кишели различными (в большинстве своем незнакомыми мне) представителями пернатых. Я, к сожалению, не слишком силен по этой части. В природе ведь как: вы можете подобрать понравившийся цветок или листочек, принести домой и, заглянув в справочник, выяснить его название. Что же касается таких неуловимых существ, как птицы, то они гораздо сложнее поддаются идентификации. Это тем более нелегко, что иллюстрации в книжках по орнитологии, как правило, чересчур ярко раскрашены и плохо соответствуют действительности. Поди узнай в серых, неприметных обитателях леса тех блестящих птах, что горделиво красуются на страницах справочников.

На подъезде к Книсне я снова угодил в полосу дождя. А посему, поднявшись на холм и увидев вдалеке небольшой городок на берегу озера, я даже не стал сражаться с собственной памятью. Книсна — несмотря на пышные заросли пойнсеттии и бугенвиллеи — как две капли воды походила на провинциальные шотландские городки. И уж, конечно, я нисколько не удивился, узнав, что владелец местной гостиницы носит имя Фрэзер.

Я пожаловался ему на фокусы, которые выкидывает моя зрительная память: за последние дни я увидел семь Гленко и дважды наталкивался на Килликрэнки.

— Это мне знакомо, — улыбнулся Фрэзер. — У нас тут несколько лет назад появился шотландец по имени Дузи. Так он купил землю в окрестностях озера, потому что оно напоминало ему Лох-Ломонд.

Книсна знаменита своими узкими морскими заливами, которые создают прекрасные возможности для отдыха на свежем воздухе — хочешь рыбачь, хочешь катайся на лодке. Но больше всего этот городок знаменит своими лесами, где доживают век последние представители отряда диких слонов, по слухам, крупнейших в мире.

Я целый день провел, колеся по этому лесу на арендованном автомобиле с местным водителем. Он показывал мне дремучие джунгли, где было темно, как ночью — огромные вековые деревья пропускали лишь несколько лучиков света. Подлесок там представлял собой непроходимые заросли, лианы и другие ползучие растения обвивались вокруг толстенных стволов, словно желая повалить их на землю. Птичий хор звучал не умолкая, но самих птиц видно не было. Лишь иногда в чаще встречались тропинки, оставленные лесорубами. Тогда можно было выйти из машины и немного прогуляться пешком. Однако впечатление было не из приятных: все казалось, что деревья смыкаются у меня за спиной, словно загоняя в ловушку. К тому же мне не давали покоя мысли о змеях. Я их везде высматривал — ни одна замшелая ветка, ни одна свисающая лиана не избегли моего подозрительного внимания. Раньше мне никогда не приходилось бывать в таких джунглях.Употребляю это слово вполне сознательно, ибо окрестности Книсны действительно являли собой картину первобытного леса, враждебного человеку. Здешние деревья росли уже на протяжении веков, отмирали, падали и перегнивали, превращаясь в каменный уголь. Теперь стало понятно, почему наши далекие предки предпочитали селиться на возвышенностях — там по крайней мере они могли видеть приближение врагов.