Полночная звезда - Коултер Кэтрин - Страница 7

— Ну что ж, прекрасно, договорились. А ты, Альфред? Что ты будешь есть?

Чонси хотела было попросить дядю, чтобы он что-нибудь выбрал и для нее, но потом передумала. Почему, собственно говоря, она не может сама позаботиться о себе? Взяв в руки меню ресторана «Рассел», она остановила свой выбор на самых дорогих и изысканных блюдах. Пусть тряхнут мошной. Им это не повредит.

После четвертого бокала шампанского обычно бледное лицо Оуэна заметно оживилось и слегка разрумянилось. Чонси с трудом подавляла в себе желание рассмеяться, так как тетя Августа уже несколько раз метнула на него уничтожающий взгляд.

Покончив с необыкновенно вкусным десертом, тетя наклонилась к Чонси и дружелюбно похлопала ее по руке.

— Моя дорогая, — пропела она сладким голоском, — мне кажется, ты хорошо сделала, что все-таки не вышла замуж за сэра Гая Дэнфорта. У меня такое ощущение, что он не сделал бы тебя счастливой. Мне кажется, тебе подошел бы человек… как это сказать… более нежный, что ли, более деликатный. Да, именно так, более деликатный, рафинированный джентльмен, который был бы только немного старше тебя. — Она прервалась и снова грозно посмотрела на сына. — Мне кажется, Оуэн, ты уже достаточно выпил шампанского! — После этого она неожиданно захихикала. — В конце концов это же не твой день рождения, мой мальчик! — сказала она, мило улыбнувшись Чонси.

Оуэн смело посмотрел матери в глаза, а потом повернулся к Чонси.

— Совершенно верно, мама. Думаю, меня пора увозить домой.

«Почему же мне так хочется смеяться?» — подумала Чонси, наблюдая за своим так называемым семейством. Даже этот негодяй Оуэн казался ей смешным и забавным.

Ее мысли снова вернулись к отцу и к тому подонку, который довел его до могилы. Ее охватил такой гнев, что она даже вздрогнула. Нет, так нельзя. Если она будет испытывать подобное раздражение, то неизвестно, до чего себя доведет. Но, с другой стороны, забыть все это тоже нелегко. Как же быть? Да еще это загадочное превращение ее родственников в смирных ягнят. Что бы это значило?

Дядя Альфред смачно зевнул, едва успев прикрыть рот рукой.

— Знаешь, моя дорогая, — устало сказал он, обращаясь к жене, — мне кажется, я уже слишком стар для подобных развлечений. Почему бы нам с тобой не вернуться домой? Пусть молодые люди повеселятся и вместе поедут в театр.

— Господи! Какое замечательное предложение! И к тому же весьма своевременное! — Тетя Августа посмотрела на Чонси и на Оуэна.

«Как же!» — подумала Чонси.

— Что скажешь, Элизабет? — тихо спросил ее Оуэн, видимо, полагая, что придал голосу необходимую интимную краску. — Я буду весь вечер ухаживать за тобой. Мы пойдем на «Ромео и Джульетту». — Он самодовольно ухмыльнулся и многозначительно подмигнул ей. — Надеюсь, у нас не будет никаких проблем, с которыми столкнулись в свое время они!

«У нас? Господи милостивый!» — подумала Чонси. Все идет по задуманному плану! Она уже давно подозревала, что этим все и кончится. Они хотят, чтобы она осталась наедине с Оуэном, но почему? Зачем им это нужно? Ведь совсем недавно тетя Августа в самых резких выражениях отчитала ее за то, что она якобы приставала к ее сыну с целью женить его на себе. Нет, это уж слишком! Ханна всегда упрекала ее в том, что она испытывала свою судьбу. Но во что же превратится жизнь, лишенная риска? Нет, она, несомненно, справится с Оуэном.

Чонси аккуратно сложила свою салфетку, положила ее рядом с тарелкой и, широко улыбнувшись всем присутствующим, произнесла:

— Знаете, мне бы очень хотелось посмотреть этот спектакль. Как это мило с твоей стороны, Оуэн, что ты пригласил меня. Вы действительно не будете возражать, тетушка Августа? «Я буду столь же неискренней, как и вы», — подумала она про себя.

— Разумеется, нет, моя дорогая, — зарделась Августа. — Я… Мы с твоим дядей хотим, чтобы ты была счастливой и всецело наслаждалась сегодняшним вечером. Можешь не сомневаться в том, что Оуэн будет предельно внимателен к тебе.

— Да, Элизабет, непременно, — охотно поддержал ее тот. — Обещаю тебе.

Пьеса оказалась ужасной. Голоса актеров были какими-то вялыми, а их жесты — вульгарными и неуместными. Публика вела себя возбужденно, а бедному Ромео было по меньшей мере сорок лет, что невозможно было скрыть даже под толстым слоем грима. Но для Чонси это все-таки было некоторым разнообразием. Она смеялась, когда Оуэн пытался прижаться к ней бедром. Во время антракта Чонси позволила ему препроводить ее вниз, чтобы немного выпить и перекусить.

— Могу ли я рассчитывать на стакан лимонада, Оуэн? — игриво спросила Чонси, когда они подошли к буфету.

— Твое желание для меня закон, дорогая Элизабет, — торжественно заявил он, бросив на нее плотоядный взгляд.

Вскоре он вернулся к ней со стаканом лимонада. Она сделала несколько глотков, предвкушая дальнейшее развитие событий.

— Мне кажется, лимонад слишком кислый, — сказала она, глядя на него сквозь прозрачный стакан. — Не мог бы ты отнести его назад и взять другой?

Его глаза мгновенно сузились от гнева, а она чуть было не рассмеялась ему в лицо. Он быстро взял себя в руки и расплылся в улыбке, которая, как он полагал, была очаровательной и даже соблазнительной. «Вот так, мой дорогой, — подумала она, наблюдая за тем, как он с большим трудом протискивался сквозь плотную толпу людей, — твоя мамаша все-таки заставила тебя плясать передо мной».

Когда Оуэн вернулся к столику с новым стаканом лимонада, она слегка пригубила и снова вернула его.

— Знаешь, Оуэн, у меня почему-то ужасно разболелась голова. Не мог бы ты проводить меня домой?

«Какая жалость, что нам попался неудачный спектакль, — подумала она со злорадством. — Как бы мне хотелось побольше досадить этому негоднику». Но он сам был рад побыстрее покинуть театр и поэтому охотно поддержал ее предложение.

— Тебе лучше? — полюбопытствовал он, когда они тряслись в карете.

— О да, Оуэн, — мягко сказала она, радуясь тому, что он не видит ее насмешливых глаз. — Это был чрезвычайно волнующий день! Никогда я еще не испытывала такого удовольствия!

— Дорогая Элизабет! — тихо пробормотал Оуэн, ласково пожимая ее затянутую в перчатку руку. «Я должна сдержать себя, чтобы не откинуть его гадкую руку», —подумала она в эту минуту. — Я несказанно рад, что тебе понравился сегодняшний день, — продолжал он таким тоном, как будто долго репетировал свою речь. — Я давно уже хотел доставить тебе удовольствие, моя дорогая, и выполнить все твои желания. — Он снова сделал продолжительную паузу. «Ты собираешь всю свою храбрость, чтобы что-то мне сказать?» — хотела она спросить его. Но он молчал, а она терпеливо ждала с веселой ухмылкой на устах.

— Это действительно так? — спросила Чонси, когда молчание затянулось.

— Действительно, Элизабет, — тихо промямлил он. — Я понимаю, что после смерти твоего отца прошло совсем немного времени, всего лишь шесть месяцев, но мое сердце все-таки заставляет меня сказать, что я восхищаюсь тобой. Восхищаюсь все эти годы, моя дорогая, уже много лет.

«Боже мой, похоже, он попросит моей руки!» Именно этого она боялась больше всего. Если он это сделает, то она не сможет удержаться и рассмеется ему в лицо, а потом, вероятно, расплачется от такого предательства. А Оуэн никогда не признается ей, почему он это сделал. Он все время будет талдычить о своем восхищении. Только сейчас она со всей отчетливостью поняла, что боится дальнейшего разговора. «Я скорее стану швеей в какой-нибудь мастерской, чем соглашусь выйти за него замуж!»

— О… моя голова! Оуэн, у меня снова разболелась голова! — простонала она, приложив ладонь ко лбу. — Если не возражаешь, то я немного отдохну, пока мы не доберемся до дома.

— Разумеется, моя дорогая.

Ей показалось, что он произнес эти слова с некоторым облегчением.

Чонси напряженно размышляла весь остаток пути. Что ее ждет впереди? На этот вопрос она никак не могла найти ответа. Скорее всего, она снова станет изгоем в этом доме.

Вернувшись домой, она великодушно позволила Оуэну поцеловать ее руку и тут же направилась в свою комнату. Там ее ждала Мэри. Чонси отправила ее спать, а сама подождала несколько минут и потом выглянула в коридор. Там не было ни души. Затаив дыхание, она подкралась к спальне тети. Из-под двери слабо пробивалась полоска света. Голос тети звучал настолько громко, что ей не понадобилось даже прислушиваться к ее словам. Он грохотал, как церковный колокол.