Песня огня - Коултер Кэтрин - Страница 27

Глава 11

При звуке звонкого смеха Кассии Грэлэм повернулся в седле. Чайка, упав отвесно вниз, чуть не задела ее плечо, и она подбросила в воздух еще кусок хлеба. Чайка издала громкий крик и снова ринулась вниз.

Кассия направила Ромашку вперед, чтобы избежать нападения полудюжины чаек, летевших теперь за ней следом, догнала Грэлэма и поехала рядом с ним. Глаза ее весело щурились и лицо выражало удовольствие.

Грэлэм смотрел на жену, вновь вспоминая ее такой, какой она выглядела сегодня утром, — с ногами, подтянутыми к груди, и с подушкой в объятиях. Де Моретон протянул руку и нежно дотронулся до локона, спустившегося ей на висок. Внезапно его затопило острое желание защищать ее, но он тут же отдернул руку, сердясь на себя за собственную слабость. Резкость, с которой он приветствовал Кассию утром, когда она спустилась в зал позавтракать, вызвала у нее недоуменный взгляд, и она слегка попятилась. Грэлэм тотчас же ушел из зала, ощущая молчаливое неодобрение Дрейка, своего старшего оружейника, и Блаунта, управляющего.

Чёрт бы их побрал! С какой стати они лезут не в свое дело, думал он теперь, но тут же не удержался и улыбнулся в ответ на улыбку жены.

— О! Смотрите, милорд!

Его взгляд последовал за указующим пальцем Кассии и он увидел морского льва, ныряющего среди волн. Они добрались до южных границ владений Грэлэма, потом повернули и поехали вдоль берега.

— Хотите передохнуть? — спросил рыцарь. Кассия благодарно кивнула, все еще продолжая смотреть на морского льва. Грэлэм спрыгнул с Демона и привязал его к согнутому морскими ветрами кедру, потом обхватил талию жены и поднял ее с седла.

Она стремительно направилась к краю утеса, а он тем временем привязывал ее лошадь. День был яркий и ветреный. Кассия подняла лицо к солнцу, чувствуя его тепло. Она повернулась и увидела, что Грэлэм снял плащ и расстелил его на земле.

Послушно, как ребенок, молодая женщина села, скрестив перед собой ноги. Грэлэм прилег рядом, опираясь на локти.

— Человек, пострадавший сегодня утром, — первой заговорила Кассия, — с ним все в порядке?

— Да, — резко ответил Грэлэм, которому было неприятно напоминание о его собственной глупости. После того как рыцарь, раздосадованный, вышел из зала, он принялся так муштровать своих людей, что один из них, ослабев от усталости, получил рану.

Кассия скосила глаза на скалистый край берега.

— Я… я прошу прощения, если расстроила вас, милорд…

— Вам не в чем извиняться, — перебил он, — просто у меня было много дел нынче утром.

Другого извинения перед женщиной Грэлэм не мог себе позволить. Через минуту он сказал отрывисто:

— Вы верите в то, что Жоффрей повинен в смерти вашего брата?

На мгновение глаза Кассии затуманились — это воспоминание было для нее мучительным и тягостным.

— Если это так, — ответила она медленно, — то он само зло. Я помню этот день очень ясно. У моего брата, Жоффрея и у меня была небольшая лодочка, и мы по очереди пользовались ею — плыли до устья бухты и там рыбачили. Однажды Жоффрей и Жан опередили нас с отцом. Мы уже почти добрались до бухты, когда услышали крик Жана. Жоффрей стоял у края воды и, увидев нас, принялся вопить и что-то показывать знаками. Мой отец мог только наблюдать, как тонет его сын, сделать он ничего не успел.

— Отец приказал вытащить на берег лодку после того, как мой брат был погребен. В днище лодки зияла неровная пробоина.

— Конечно, это не может считаться достаточным доказательством вины вашего кузена, — заметил Грэлэм.

Кассия печально покачала головой.

— Видите ли, я брала лодку накануне. И она даже не текла. Более того. Жоффрей умел плавать, но он стоял на берегу и наблюдал за тем, как тонет мой брат. Он мог бы спасти его. Когда отец узнал обо всем, он пришел в ярость и приказал Жоффрею покинуть Бельтер. С тех пор прошло восемь лет. Сестра отца Фелис не давала ему покоя и добилась от него позволения для кузена иногда бывать в Бельтере. За последние три года ей и Жоффрею удалось трижды посетить замок.

— Какого возраста был ваш брат?

— Ему было всего восемь, когда он погиб. А мне тогда было около десяти. Я не уверена, что Жоффрей убил моего брата. Возможно, не он проделал дыру в днище лодки, Может быть, его единственной виной было то, что он оказался трусом и даже не попытался спасти Жана. Я не знаю.

— Жоффрей так и остался трусом, — сказал Грэлэм. — Я рад, что теперь вам не нужно опасаться его.

Услышав теплоту в голосе мужа, Кассия порывисто обернулась к нему — глаза ее сияли.

— Вы говорите, как мой отец, — ответила она.

— Я не ваш отец! — возразил Грэлэм резко. Глаза его опустились с ее лица на грудь — ветер, обдувавший шерстяное платье, туго натянул ткань на этих маленьких округлостях.

— А теперь расскажите о своей матери.

Кассия склонила голову, удивляясь его постоянно меняющимся настроениям.

— Мать была любящей и нежной. Я не очень хорошо её помню, но отец часто рассказывал мне о ее доброте. А как насчет вашей матери, милорд?

— Ее звали Дагни, и она не была особенно нежной и любящей. Мой отец частенько бранил ее за неповиновение и скверный характер. И даже наказывал.

Кассия с изумлением смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Вы хотите сказать, что он бил ее?

— Только когда она навлекала на себя его гнев.

— А когда ваш отец навлекал на себя ее гнев, она его била?

— Разумеется, нет. Она была женщиной. Но я помню, что иногда она язвила его своими речами. Пожалуй, это было полуправдой, если не сказать полной неправдой. Его мать была столь же сладкоречивой и нежной, какой могла бы быть змея, имей она человеческое обличье. Но, конечно, его отец никогда не сделал ничего такого, чтобы вызвать в ней нежные чувства к себе. Рыцарь решил, что лучше всего забыть об этом навсегда, когда Кассия резко сказала:

— Это, милорд, едва ли одно и то же! Мой отец никогда бы и пальцем не тронул никого меньше или слабее его. Конечно, мужчина не может любить женщину и в то же время причинять ей боль.

— Вы не понимаете, Кассия, — терпеливо возразил Грэлэм. — В ответственность мужчины входит необходимость следить за манерами своей жены, воспитывать ее. Ее же обязанность — подчиняться, служить ему и рожать для него детей.

— Жизнь жены, как вы ее описываете, не особенно-то привлекательна, — ответила Кассия. — Я думаю, — продолжала она с ошеломляющей искренностью, — что предпочла бы быть собакой. По крайней мере собаку ласкают и разрешают ей свободно бегать.

— Но в том, чтобы быть женой, есть некоторые преимущества, — сухо заметил Грэлэм.

— Да? — спросила Кассия тоном, полным недоверия. Он поднял руку и легонько провел кончиками пальцев по ее подбородку.

— Когда вы будете к этому готовы, я покажу вам эти преимущества.

Ее глаза округлились, потому что она вспомнила в этот момент все, что ей говорила Бланш. И, не задумываясь о последствиях своих слов, Кассия выпалила:

— О нет! Это еще хуже битья! Это не преимущество!

Рука Грэлэма опустилась; он изумленно воззрился на жену.

— Кассия, в вашем положении естественно нервничать, возможно, даже бояться того, чего вы не в состоянии понять. Но уверяю вас, что любовь — вовсе не наказание.

— Почему вы называете это любовью? — спросила Кассия довольно запальчиво. — Ведь это то, что делают животные, и это связано с болью. При чем тут любовь?

Грэлэм не мог поверить своим ушам. Не мог он поверить и себе самому — ему было несвойственно столь долгое терпение.

— Что вам наговорил отец?

Она покачала головой, стараясь не смотреть ему в лицо.

— Ничего. Он ничего мне не говорил.

— Тогда почему вы считаете, что это причиняет боль? Кассия опустила голову.

— Пожалуйста… — прошептала она, — я… я буду выполнять свои обязанности, когда потребуется. Я знаю, что вы хотите иметь сыновей.

— Кто вам сказал, что это больно?

— Одна… леди, — ответила Кассия деревянным голосом. — Она сказала мне, что вы… что мужчины требовательны и не беспокоятся о том, что чувствуют женщины, в том числе и о том, испытывают ли женщины боль. Она сказала, что я должна это терпеть.