Чёлн на миллион лет - Андерсон Пол Уильям - Страница 44

Тем не менее жилище обещало известный уют. Масамичи оказался столь великодушен, что выделил ей отдельное спальное возвышение в западном крыле. За раздвижными экранами, отделявшими ее личную комнату от остальных, на полу разместились два сундучка и столик для игры в го. Мелькнула шальная мысль, что в такую погоду они хотели бы забраться под циновку татами, убежавшую от них на возвышение. Поскольку в комнате никого не было, спальные занавески были отдернуты, и за ними, в неверном свете фитилей, призывно темнел матрасик с подушками.

Окура открыла шкаф, где прятала свою цитру-кото. Фамильные ценности еще не выносили; она дала цитре прозвище «Кукушкина песня». В такой день прозвище обретало новый смысл: птица, славящаяся своим непостоянством, посредничающая между живыми и мертвыми, воплощающая собой неотвратимое движение времени. Что, если наиграть мелодию, любимую с ранней юности? Бывало, что и потом она иногда услаждала этой мелодией мужчин — тех двоих из своих любовников, кто был ей по-настоящему дорог… Нет, ничего не выйдет, инструмент сейчас настроен на зимний лад.

В помещение явилась служанка, приблизилась и пропела с поклоном:

— Моя госпожа, прибыл гонец от благородного господина Ясухиры.

По тону служанки чувствовалось, что гонец воспринят как явление заурядное. Связь между Чикузен но Окурой, состоящей при дворе бывшего императора Цучимикадо, и Накахари но Ясухирой, до недавних пор младшим советником самопровозглашенного императора Гото-Ба, продолжалась уже много лет. Она придумала для него прозвище Микжи — «Глубокий снег», — ибо именно такой предлог он выдвинул для того, чтобы впервые остаться с ней на ночь.

— Прими его, — распорядилась Окура, ощущая легкий трепет.

Служанка вышла и вернулась к гонцу, который как раз поднялся на веранду. Поскольку наружный свет падал на него со спины, Окура только и могла высмотреть сквозь прозрачные шторы, что он совсем мальчик. Впрочем, было заметно, что его парчовая курточка суха, да и белые штаны не испачканы. Значит, он, мало того что набросил соломенную накидку, еще и прибыл верхом на лошади. Ее губы тронула мимолетная улыбка: что бы ни случилось, Миюки будет сохранять приличия до самого конца.

Улыбка погасла. Как ни притворяйся, а конец уже наступил. Для них обоих.

Согласно обычаю, гонец вручил то, с чем прибыл, служанке и в ожидании ответа преклонил колено. Служанка передала письмо Окуре, а сама удалилась. Развязав шнурки, Окура развернула бледно-зеленую бумагу, намотанную на ивовый прутик, — обычный выбор Ясухиры. Однако каллиграфия оказалась не столь отточенной, как бывало: он стал впадать в дальнозоркость.

С тревогой узнал, что ты потеряла свое положение при дворе. Питал надежду, что покровительство супруги бывшего императора защитит тебя от гнева, павшего на голову твоего родственника Чикузена но Масамичи. Что станется с тобой без его протекции, когда я ныне тоже почти беспомощен? Воистину это печаль, какую мог бы выразить лишь бессмертный Ду Фу. Смею добавить свои слабые строки в искреннем чаянии, что мы по крайней мере свидимся вскоре снова.

Затухает год, А мои рукава поверх твоих Сыры, как сама земля, Увлажнены соленым дождем Из меря моей печали.

И впрямь, подумалось Окуре, его стихи и близко не лежат к поэзии великого китайского мастера. Тем удивительнее, что ее вдруг охватило желание увидеть его, и поскорее; какой бы страстью ни пылали они друг к другу когда-то, чувства давно остыли до нежной дружбы, и она уже не помнила, когда в последний раз делила с ним ложе.

Ну что ж, почему бы и не увидеться? Свидание укрепит их обоих, поскольку каждый будет знать, что не одинок в своей беде. Конечно, ее предупреждали, что новый военный губернатор уже конфисковал тысячи имений у тех, кто поддерживал императора; но число примеров со стороны значило для нее не более чем заботы крестьянина, ремесленника или дворового пса. Что из того, что дом заберет кто-нибудь из клана Ходзо? Не лишат же ее жилища — хотя бы из чувства долга по отношению к общим предкам. Так она рассчитывала, и потому отказ от придворной должности был остро болезненным, означая крушение всего привычного мира.

А впрочем, ей так или иначе пришлось бы вскоре оставить Киото. В этом смысле участь Ясухиры была печальнее. Да принесут они друг другу утешение, на какое способны. Однако следует держаться приличий, даже когда отвечаешь на столь явный призыв. Довольно долгое время Окура провела в коленопреклоненном молчании, размышляя и сочиняя, затем пришла к решению, позвала служанку и велела принести веточку сливы: слива украсит ее послание лучше, чем вишня. Из своего письменного набора она выбрала жемчужно-серый лист, и к той минуте, когда развела тушь, ответ сложился в голове до последнего слова, и тоже в стихах:

Она скрутила послание со всем изяществом, какого оно заслуживало, и отдала служанке для передачи гонцу. Надо понимать, он пересечет город в одно мгновение, однако влекомой волами повозке, — а иначе лица благородного происхождения не передвигаются, — на подобный путь потребуется без малого час. Умной женщине хватит времени привести себя в порядок.

Поднеся тонкую свечу поближе, она изучила свое лицо в зеркале. Прекрасным его не назовешь: слишком тощее, скулы чересчур отчетливы, глаза могли бы быть и поуже, а рот поменьше. Тем не менее лицо было надлежащим образом напудрено, брови добросовестно выщипаны, новые наведены дугами выше на лбу, а зубы тщательно зачернены. Фигура тоже оставляла желать лучшего — грудь избыточна, а бедра узковаты, — но одежда сидела на ней хорошо, и когда она двигалась правильной поступью, шелка переливались как подобает. Многие огрехи искупали волосы, водопадом ниспадающие с головы до самого пола.

Затем она приказала принести рисового вина и приготовить сладости. Воистину ее удел — сегодня это касалось и Ясухиры — складывался пока что не так плохо: она была одна, но со служанками. Масамичи, нашедший до лучших времен пристанище у приятеля, забрал с собой жену, двух наложниц и всех детей, да и все свое имущество. Из приличия предлагал Окуре присоединиться к ним, но испытал заметное облегчение, когда она заявила, что у нее другие планы на будущее. В семье никто не позволял себе высказываться неподобающим образом по поводу того, что ее навещают мужчины, а подчас и остаются на ночь. И все же, оставайся кто-то ей небезразличный дома, это волей-неволей наложило бы отпечаток на сегодняшний разговор, который по самому существу своему будет либо абсолютно искренним, либо попросту ненужным.

Водяные часы Масамичи увез, солнце за облаками — судить о времени дня практически невозможно. Можно лишь предполагать, что Ясухира появится около полудня, в час лошади. Она распорядилась, чтобы служанка развернула ширму для бесед и, заслышав его шаги на веранде, опустилась за ширмой на колени. В общем-то, это не для себя, а для него, подумала она с гримаской. Когда привычный мир рассыпается на части, соблюдение правил хорошего тона может оказаться для Ясухиры важнее, чем когда бы то ни было.

Минут десять они провели в обмене любезностями и болтовне о пустяках, потом она нарушила правила и отставила ширму в сторону. Когда-то он, вне сомнения, воспринял бы подобный жест как приглашение к любви — но сегодня две-три поэтические строчки, ввернутые в разговор, не оставили сомнения, что это не входит в намерения ни одной из сторон. Им хотелось поговорить без помех, только и всего.

Служанки, Кодаю и Юкон, были поражены такой вольностью не менее, чем если бы два тела бесстыдно слились при свете дня. Хотя сумели сохранить должную почтительность и внесли все, что заказано. Славные девчушки, подумала Окура, когда они удалились, — только что теперь с ними станется? Она поймала себя на мысли, слегка ее удивившей: хорошо бы, чтобы новый хозяин сохранил прежнюю прислугу и прилично с ней обращался, — хотя, зная его норов, уповать на подобную снисходительность не приходится.