Дикий вьюнок (СИ) - Шолох Юлия - Страница 28

Выправка безупречна. Вздернутый подбородок и каменная твердость в каждом жесте. Аккуратно причесанные волосы, форменный камзол без единой складки или пылинки. Он был прекрасен.

И смотрел на меня, как на пустое место.

Вот это меня и сломало. Не перечень скучающим голосом моих мнимых проступков. Ни необходимость на каждую гадость отвечать Да. Меня сломал пристальный, пустой и бессмысленный взгляд потемневших глаз Яноша.

…Что-то слишком часто я в последнее время теряю сознание.

Конечно, никакая попытка избежать справедливого возмездия, пусть даже при этом подсудимый упадет бездыханным на пол, на суде не пройдет. Меня отнесли в малую комнату у зала суда, где и зачитали приговор.

Лишение всего имущества, подробный список которого предоставлен посольством. Пять лет принудительных работ на благо королевства. Ссылка в провинцию до особого распоряжения, следовательно, навсегда.

Звучало глупее некуда. Имущества у меня и не было никакого, подозреваю, шайнарскому посольству пришлось отдать часть реально существующего имущества Маризы. Пять лет — это не смертная казнь, а город я больше не желала видеть, даже если его очертания просто виднеются далеко на горизонте. А главное, что все это было таким пустяком по сравнению с его глазами!

Лучше бы я не оглядывалась.

Повезло, что суд проходил в том же здании, где держали заключенных, дороги в другое место в таком состоянии я бы не перенесла. Не хотелось ничего, в комнате я сразу залезла на кровать и спряталась под одеялом.

Сны пришли душные, рваные. Вроде ничего страшного, но воздух был приторно-влажным, а сердце стучало как сумасшедшее.

Потом мне привиделась боль, будто что-то тонкое отслаивается от кожи в районе груди. Я еще успела подумать, что это умирает любовь, которая жила во мне. Хотя, с чего ей умирать?

Тогда может это умирала его любовь?

Неважно. Поделать ничего невозможно. Меня дергало, водило в стороны. Потом вдруг под закрытыми веками появилась картинка, и понеслась, побежала… Будто я смотрела глазами, к примеру, мышки, скользящей по полу вдоль стены.

Только мышка почему-то умела просачиваться сквозь стены. Вот она оказывается по ту сторону комнаты, в коридоре и тогда движение стремительно убыстряется. Превращается в безумную карусель.

Совсем не праздничную, а темную, будто в комнате ужасов.

Картинка скользит по улице, трясется по мостовой и двигается все быстрее. Обрывки мелькают так стремительно, что не получается разглядеть изображение.

Улицы, улицы, дома, заборы, небольшие ухоженные клумбы, лужайки, фонарные столбы и снова булыжники мостовой, лужа, какие-то куски мусора, сточная канава. Потом ныряет в стену и поднимается вверх.

А когда картинка останавливается и застывает, я вижу Яноша. В его комнате.

Он стоит лицом к окну, а я смотрю сверху, практически из-под потолка. Сейчас на нем узкие кожаные штаны, белая рубашка навыпуск и незнакомые высокие грубые сапоги. Руки в карманах. У двери замер только что вошедший пан Гектор. Он мялся, пытаясь что-нибудь сказать, наконец, собрался с силами. Комнату наполнили звуки голоса, густые, гулкие.

— Янош… Поверь моему опыту, тебе просто нужно время. Пусть много времени, но… все забудется, притупиться, останется в прошлом. Поверь.

Он не оборачивается.

— Я знаю.

— Давай пойдем в гостиную к камину и поговорим?

— Нет. Я хочу остаться один.

— Сядем у огня, как раньше, помнишь? И попробуем найти выход.

— Оставь меня одного.

— Ты и так все время один. К тебе приходил Бронислав. Если не хочешь говорить со мной, может пригласить его?

Янош напрягся. Стало видно, что его руки сжаты в кулаки.

— Нет.

— Хорошо. Ты знаешь, где меня найти и неважно, сколько будет времени.

Гектор еще немного помялся и ушел. Практически неслышный стук закрывшейся двери — и картинка тут же метнулась, втягиваясь куда-то назад, пронеслась обратно кусочками мозаики и я вскочила в темноте, в кровати, где и засыпала, слепо пялясь на окружающие стены.

Приснится же…

В этом безвременном мраке одиночества оставалось всего одно светлое пятно. Через два дня за мной приехал мастер Армед, забрал вместе с еще тремя осужденными и отвез во временную городскую тюрьму. Оказалось, он воспользовался возможностью выкупить осужденных для работ на частной фабрике и приобрел нас для своей дальней родственницы, которая занималась производством текстиля.

Мне в очередной раз сменили имя, Жулианна Лычинская. Пан Витольд был так любезен, что посодействовал. Впрочем, в его интересах побыстрее убрать меня подальше от столицы, да еще так, чтобы никто не нашел. Вскоре мне предстояло отправиться в далекие, пустынные и жаркие земли, подальше от королевского двора, посольства и вообще от всех этих безобразных интриг.

Даже в городской тюрьме меня держали отдельно от остальных, правда камера оказалась крошечной, вместо кровати низкий твердый лежак, а чтобы попасть в туалет требовалось стучать в дверь и ждать, пока придет кто-нибудь из охраны и отведет в конец коридора. Я старалась почти не есть и не пить, чтобы проделывать подобную процедуру как можно реже.

Последним вечером перед отъездом я в который раз думала, а что же дальше? Несколько лет работы где-то в глуши. Бабушка, которая ничего обо мне не знает, только что я пропала без вести. Пусть уж лучше думает так, чем ей преподнесут историю Маризы.

Янош… А что будет с ним? В груди привычно заныло. Вот как получилось, как могло получиться, что самого главного я не учла? Или не так? Ну давай же, Ула, признайся… Хотя бы самой себе. Ты думала. Правда, думала. Вот только ты отчего-то была глубоко уверена, что Янош никогда и ни за что в такое не поверит. Кто угодно может поверить, любой, кто меня знает, даже Злата… но не он!

А получилось… Но как он смог? Да как он посмел поверить, что я действительно эта самая Мариза!

Честно говоря, полегчало. Правильно, сколько можно его жалеть. Я его спасала, а он!

Когда дверь загремела, открываясь и вошел мастер Армед, я была спокойна и холодна, хотя вроде до утра еще было далеко. Почему я должна расстраиваться из-за того, что Янош настолько глуп? Обида застилала глаза и предавала уверенности. Как он мог поверить?

— Ула…

А что с мастером? Я даже подскочила.

— Что случилось?

— С тобой хотят поговорить… Я не смог отказать.

Он отступил назад и открыл дверь. Сердце стукнуло, когда я увидела пана Гектора.

Он тоже меня увидел. И непроизвольно отвел глаза, будто смотреть на меня ему было неприятно. Ну и прекрасно! Мне себя не в чем винить, а он… А что он тут делает?

— Что случилось? — повторила я.

Пан Гектор решительно вздохнул.

— Панна… Мариза. Я пришел с просьбой.

Он с сомнением окинул меня взглядом.

— Говорите!

Поморщился. Как же неприятно, наверное, просить у того, о ком такого невысокого мнения. Но он справился.

— Вчера утром пропал Янош. Я обнаружил только днем. Ушел ночью почти без вещей. У него с собой только небольшая сумма денег, совсем мало, все сбережения от потратил, когда пытался отыскать о вас какую-то информацию и еще потом, когда пытался найти найденному опровержение. Не знаю, как вы к нему относились, но Ула… — он так разволновался, что сам не заметил, как сбился на прежнее имя. — Если он хоть что-то для вас значил. Я вас умоляю… Если у вас есть хоть малейшее предположение, куда он мог пойти, если он хоть слово упоминал о своих планах или какие-нибудь названия населенных пунктов, имена. Скажите мне.

Оказалось, я снова сижу на кровати, тяжело опираясь на нее руками. И снова эта дикая головная боль.

— Я ничего не знаю. А… как он пропал. Почему?

Пан Гектор тяжело смотрел на меня. Не обвиняющее, а просто очень устало.

— Он оставил записку.

Протянутый клочок бумаги содержал короткую аккуратную надпись. Таким твердым почерком пишут только совершено спокойные, уверенные в своих действиях люди.

«Гектор. Однажды ты вытащил меня со дна и заменил мне отца. Спасибо тебе за эти несколько лет. Но вероятно, от судьбы не уйдешь. Прощай».