Песнь земли - Коултер Кэтрин - Страница 9

Круки фыркнул и быстро отскочил в сторону.

— Ванна пошла ей на пользу, милорд. Да, кстати, о выкупе. Она принесет нам деньги, которых так не хватает. Возможно, мы наймем еще ткачей. Пусть де Бошам хорошенько раскошелится, чтобы получить назад свою маленькую птичку. Да хранит вас Бог, миледи. — Тут странный маленький человечек, что так фальшиво пел, улыбнулся Филиппе свой кривой улыбкой.

— В твоем куплете мне не удалось найти ни одной рифмы, — заметила девушка. — У тебя нет абсолютно никаких способностей к поэзии. Да и к пению тоже: ржание моей кобылы гораздо благозвучнее твоих рулад.

— Перережьте ей глотку, милорд, — возмутился Круки. — Противная баба! У нее слишком острый язычок. Кому такая нужна?

— Ты прав, Круки. Убийственное сочетание, а главное, совершенно бесполезное. — Дайнуолд потянулся к висевшему у пояса кинжалу.

Вскрикнув, Филиппа вскочила на ноги. Да, она утолила голод и жажду, это ублаготворило ее желудок, но затмило разум: она забыла, где находится, кто этот человек, и повела себя так, словно она дома. Подумать только, полезла со своими дурацкими замечаниями, будто она тут хозяйка!

Дайнуолд вытащил кинжал и осторожно коснулся пальцем его острого кончика. Затем медленно встал.

— Поосторожнее, леди. Это не твои владения, и не ты здесь распоряжаешься. Более того, ты всего лишь женщина, правда, сильная, высокая женщина, ума у которой, кажется, побольше, чем у других. Тем не менее ты должна помалкивать. Держать язык за зубами, ясно? Теперь, когда твоя шкура снова белая и нежно пахнет, я получу за нее хороший выкуп. Мой управляющий сегодня же напишет письмо лорду Генри. Как ты думаешь, сколько отец заплатит за твое возвращение? Клянусь, он получит назад чисто отмытую девку, которую может в свое удовольствие изругать или исхлестать ремнем, на выбор. По мне, так ты заслуживаешь и того и другого.

Филиппа покачала головой. У нее перехватило дыхание от страха. Страха перед этим непредсказуемым человеком и тем, что должна сказать ему правду, потому что сейчас ей поможет только это. А может быть, наоборот? Некоторое время она колебалась, не зная, что выбрать, но в конце концов медленно произнесла:

— Мой отец не станет платить за меня выкуп. Он не даст тебе ни фартинга и будет рад больше никогда в жизни не видеть моего лица. Именно поэтому я и сбежала.

— В это нетрудно поверить, особенно если вспомнить твое лицо в тот момент, когда я впервые тебя увидел. Будь на моем месте лорд Генри, он наверняка решил бы, что оказался в аду и его встретила любовница самого дьявола.

— Я сказала тебе, что спрыгнула в ров и убежала. Не спорю, это был глупый поступок, но я его совершила, и теперь ничего не поделаешь.

Филиппа вдруг услышала испуганное восклицание и, повернувшись, увидела стоящую неподалеку пышногрудую девушку, которая не отрывая глаз с ужасом смотрела на кинжал — Дайнуолд все еще вертел его в руках, поглаживая клинок большим пальцем. Филиппа совершенно забыла о кинжале. Неужели хозяин замка и в самом деле намерен перерезать ей горло? Да есть ли в нем хоть что-то от истинного рыцаря?! Филиппа поспешно опустилась на пол, подобрав под себя ноги.

— Начался дождь, милорд, — сказал Круки. — Я прослежу, чтобы шерсть не намокла. Пошли, Элис, хозяин слишком занят: он подсчитывает в уме деньги. Тебя он осчастливит попозже, как только избавится от этой девки.

— Уходи, — приказал Дайнуолд Элис, даже не взглянув в ее сторону. — Иди. Оставь меня. Я приду к тебе сегодня ночью.

Филиппа была шокирована. У ее отца, конечно, были любовницы, о чем знали все в Бошаме, но лорд Генри делал вид, что это не так, и старался соблюдать приличия. Впрочем, у Дайнуолда ведь нет жены, которая может устроить ему скандал… Филиппа очнулась от своих мыслей и увидела, что де Фортенберри разговаривает с какой-то старухой.

— Хозяин, старый дурак Принк неожиданно заболел! Лежит в кровати и кричит, что умирает.

Дайнуолд выругался.

— Держу пари, отец Крамдл уже дежурит возле «смертного одра»: список грехов Принка слишком длинный, чтобы их можно было перечислить меньше чем за три дня.

В зал вбежал Эдмунд:

— Эта точно ведьма, пап. Убей ее, воткни ей кинжал в глотку!

Филиппа взглянула на мальчика, который предусмотрительно держался подальше: ноги расставлены, выражение лица точно такое же, как у его отца.

— Не правильно говорить эта, разве ты не знаешь? Надо сказать «это точно ведьма», — поправила она мальчика. Затем повернулась к Дайнуолду:

— У вас здесь что, не существует такого понятия, как разговор без свидетелей? К тому же я не ведьма.

— Никакого уединения, — согласился Дайнуолд и махнул Эдмунду, чтобы тот ушел. — Иди понаблюдай за разгрузкой шерсти, только не балуйся. И кстати, следи за речью!

— Почему бы тебе, малыш, заодно не пообщаться с водой и мылом? — ехидно добавила Филиппа.

— Не стану я мыться, а ты страшная дылда с шерстяной головой!

— Противный тупой мальчишка!

— Хватит! Эдмунд, уходи отсюда, а вы, леди, держите язык за зубами, иначе пожалеете. — Дайнуолд демонстративно коснулся кинжала, и Филиппа, которой не нравились ни вид оружия, ни тон его владельца, опустила голову и поджала губы. Она с самого начала повела себя как наивная дурочка, так стоит ли продолжать?

— Мне очень нужна шерсть, — внезапно сказал Дайнуолд, взглянув на свои потрепанные брюки. — Я потерял сорок четыре овцы, и мы все ходим в лохмотьях. Поэтому я и взял две повозки. — Он посмотрел на Филиппу, не меньше ее удивленный своей неожиданной попыткой оправдаться.

— Потребность в новой одежде видна и невооруженным глазом, но воровство навлечет на тебя месть моего отца.

— Ты уверена? Тогда позволь мне кое-что объяснить тебе, леди Безмозглость. Эти бесстыжие крестьяне продолжат свой путь на ярмарку, продадут там шерсть, а выручку хорошенько припрячут. Затем, обливаясь слезами, вернутся к лорду Генри и расскажут, как отобрали у них все три повозки. И учти: они даже не подозревают, кто вор. А если я захочу получить за тебя выкуп, то всегда могу сказать, что нашел тебя на дороге. Неужели ты думаешь, что крестьяне подтвердят твои слова, когда ты расскажешь отцу правду? Да ни за что на свете — ведь тем самым они признаются в своей трусости и обмане! Я хотел отнестись к тебе как к гостье, но для женщины ты слишком дерзка и бесстыдна. Необходимо привить тебе хорошие манеры, и, возможно, я сам возьмусь за эту нелегкую работу. Ты останешься в Сент-Эрте до тех пор, пока я не решу, что мне с тобой делать. А сейчас убирайся с глаз моих долой.

— Я и сама мечтала убраться с твоих глаз и не останавливаться до самого Сент-Ивеса! Мой отец узнает правду и уничтожит тебя, как уничтожают любую заразу!

— Похоже на сказочку странствующих менестрелей, — ухмыльнулся Дайнуолд, — в которую не поверит даже самый глупый ребенок.

— Ха! Да ты сам последний глупец! Еще раз повторяю: мой отец не хочет больше меня видеть, и ты не получишь никакого выкупа!

— Тогда, возможно, стоит узнать имя мужчины, которого он прочит себе в зятья. Я могу послать этому болвану весточку, и тогда он выкупит тебя.

— Нет!

Она прямо-таки побелела от страха, отметил про себя Дайнуолд. Пусть хорошенько помучается. Интересно, кто же этот мужчина?

— Упрямый дурак! — выругалась Филиппа, оглядывая из узкого окна своей комнатушки внутренний двор. Всего несколько минут назад кончился дождь, и крепость обволокло белесым туманом.

Дайнуолд де Фортенберри шел через раскисший от дождя дворик к конюшне. У него в ногах путались три собаки, за которыми следовали два маленьких мальчика и взъерошенный цыпленок.

Дайнуолд приказал своему человеку с плоским носом, Нортберту, отвести ее в одну из комнат башни и запереть там. Комната! Это «роскошное» помещение скорее напоминало тюремную камеру. Хорошо хоть, что он не запер ее в амбаре!

Филиппа следила за Дайнуолдом, пока он не исчез в конюшне. Туда за ним прошмыгнул только цыпленок, детей и собак задержал конюх. Он громко кричал, называя малышей сумасшедшими, но Филиппа едва слышала его голос из-за шума, производимого другими обитателями замка. Господи, сколько их, и как все они вопят, визжат, пищат, кудахчут! Филиппа отвернулась от окна и оглядела комнату. Она была длинной и узкой, в углу притулилась грубо сколоченная кровать, на которую бросили отвратительный, набитый соломой матрас и одно одеяло. Ни подушки, ни воды для питья; под кроватью стоял ночной горшок. И больше ничего.