Ночной ураган - Коултер Кэтрин - Страница 42

— Благодарю вас, мистер Реймонд. Я все прекрасно понимаю.

Поднявшись, Джинни протянула руку несчастному адвокату, и тот, вопреки всем обычаям, пожал ее.

— У вас нет никаких вопросов, мисс Пакстон?

Девушка покачала головой и вышла из комнаты, даже не взглянув на Алека. Она выглядела просто ужасно в черном бомбазиновом платье, кожа отливает желтым, и, кроме того, платье слишком короткое, подумал Алек. Просто отвратительно!

— Милорд, у вас, конечно, есть вопросы…

Алек чувствовал, что потерпел поражение. Он был зол и готов ринуться в битву, но твердо взял себя в руки: в конце концов, адвокат ни в чем не виноват.

— Человек, которому я хотел бы задать вопросы, мертв, мистер Реймонд. Пожалуйста, оставьте копию завещания, чтобы я сам мог прочесть. Спасибо, что пришли, сэр. О, простите, у меня один вопрос: месяц со дня смерти или похорон?

Мистер Реймонд опустил глаза в исписанные мелким почерком страницы:

— Со дня смерти, милорд.

— Значит, остается двадцать семь дней. Еще раз спасибо, мистер Реймонд. Я провожу вас.

Почти пять лет прошло с тех пор, как умерла Неста. Пять лет, в течение которых Алек ни разу не подумал о женитьбе, по крайней мере серьезно. Он вспомнил Марию Кордову Санчес в Мадриде, графиню и очень богатую вдову, и как она безоглядно отдавалась ему, показывая такое… о чем он раньше даже не подозревал, а днем восхищалась и ворковала над Холли, пока девочку, совсем еще крошку в то время, не вырвало на самое нарядное платье графини. Алек ухмыльнулся. Больше Мария и близко не подошла к ребенку.

Нет, он не хотел жениться на графине. Вообще ни на ком не хотел жениться.

Но что ему все-таки делать с Джинни? Завещание Джеймса составлено таким образом, что вся ответственность ложится на Алека. Джеймс понимал, что Джинни не может унаследовать верфь, в противном случае не пройдет и нескольких месяцев, как наступит разорение. Подал Алеку, как говорится, на блюде и верфь, и весьма строптивую дочь.

Что ему делать? Джинни казалась призраком, отрешившимся от всего, от него, от окружающего мира, с той минуты, как умер отец.

Алек поморщился от боли, вспомнив прерывистую исповедь Джинни перед телом отца. Угрызения совести превосходили, казалось, все мыслимое и немыслимое, вина неотступно терзала ее. Алек искренне сожалел о собственной роли в том, что произошло, но так вышло, она была в его постели, и ничто не могло изменить этого.

Почему не жениться на ней?

Алек рассмеялся. Мертвец принуждает его, заставляет из могилы, и все же Алек не особенно огорчался. Он решил поговорить с Холли.

Алек нашел свою дочь в спальне на втором этаже восточного крыла. Холли, независимая и совершенно самостоятельная крохотная личность, сидела на полу, скрестив ноги, всецело занятая моделями кораблей.

— Холли, — тихо сказал он, чтобы не испугать девочку. Подняв голову, малышка взглянула на него не по возрасту мудрыми глазами.

— Здравствуй, папа. С Джинни все в порядке? Она такая бледная и печальная.

— Она здорова, малышка.

Алек сел на пол рядом с дочерью и поднял кораблик, крохотную четырнадцатипушечную бригантину.

— Это «Эглантина», папочка, французская. Затонула недалеко от Гибралтара, в 1804 году.

— Верно, — рассеянно подтвердил Алек, отложив бригантину. — Холли, я хотел бы поговорить с тобой насчет Джинни.

Дочь вопросительно склонила набок голову. Какая все-таки смышленая девчонка!

— Я выслушал сегодня завещание мистера Пакстона. Оно достаточно сложное, но, если говорить коротко, он хочет, чтобы я женился на Джинни. У нее не осталось никого из родных, ни одного человека. Я хотел бы, чтобы ты подумала над этой идеей, Холли.

— Ты обязан жениться на ней?

Алек отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — кивнула Холли, поднимая модель английского фрегата «Гальсион».

— Что именно?

— Ну… если бы ты чувствовал, что тебя вынуждают жениться, это было бы совсем плохо. Тогда ты не захотел бы жениться.

— А ты хочешь, чтобы я женился на ней?

— Мне нравится Джинни. Она даст мне маленьких братиков и сестричек?

— Вполне возможно. Мне бы этого хотелось.

— Ей сейчас ужасно плохо, папа.

— Знаю, Холли, знаю. Нужно ей помочь. Сделать так, чтобы она почувствовала себя лучше.

— Как думаешь, она захочет посмотреть мою коллекцию?

— По-моему, она будет очень рада.

Алек поужинал один, в столовой Пакстонов, испытывая странное ощущение, словно он владелец этого дома, которому воздаются едва ли не королевские почести. Мозес почтительно стоял у двери, ведущей в кухню, готовый исполнить малейшее приказание Алека.

Ему сказали, что Джинни попросила принести ей поднос в комнату.

Алек попробовал кусочек рагу из зайца. Неплохо. Немного переперчено, но неплохо. Он положил на тарелку нож с вилкой. Нет, он не голоден. И жажды не испытывает.

— Мисс Джинни поужинала, Мозес?

— Да, cap. Ленни отнесла ей поднос.

— Я скоро поднимусь к ней, — вздохнул Алек. — У нас некоторые затруднения, Мозес.

— Да, cap. Мисс Джинни… то есть она девушка стойкая, но… кроме ее папы… у нее никого не было, трудно ей пришлось, cap.

— Знаю. Наверное, я попытаюсь увидеться с ней сейчас. Если услышите звон разбитой посуды… не важно, Мозес, не обращайте внимания.

— Да, cap.

Через пять минут Алек остановился у двери спальни Джинни, поднял руку, чтобы постучать, но тут же опустил. Она плакала.

Он расслышал приглушенные всхлипы, и от этих жалобных звуков внутри у него все перевернулось. Она не плакала с той минуты, как узнала о смерти отца, по крайней мере он не видел ее плачущей. Хорошо, что она может немного облегчить скорбь. Однако Алек обнаружил, что не может вот так просто повернуться и уйти. Бесшумно открыв дверь, он вошел в комнату. На камине горел единственный канделябр, так что почти вся спальня была погружена в темноту. Несколько секунд Алек не двигался, выжидая, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Джинни сидела на подоконнике, подтянув колени к подбородку, прижавшись к ним лицом. Тело ее сотрясалось. Алек тихо подошел к ней и положил руку на плечо.

— Джинни!

Девушка вскинулась:

— Уходи, Алек. Немедленно! Оставь меня в покое!

— Не уйду. Хватит здесь места и для меня? Наверное, хватит.

Он подвинул девушку и устроился рядом.

— Вижу, ты совсем ничего не ела.

— Не люблю тушеного зайца.

Алек вынул из кармана носовой платок и, приподняв ее подбородок, вытер глаза.

— Что ты хочешь?

Алек, не отвечая, продолжал свое занятие, пока Джинни, вцепившись в его запястье, не отвела руку.

— Убирайся, Алек. Я больше не хочу тебя видеть.

— Выслушай меня, Джинни, — начал Алек, но тут же замолчал, увидев полные боли глаза. Господи, это уж слишком… так живо воскрешает те ужасные дни после гибели Несты…

Алек привлек ее к себе, положил голову девушки себе на плечо:

— Мне очень жаль, дорогая. Я знаю, это тяжело. Господи, я все знаю…

И эта нежность окончательно доконала Джинни, оказалась последней каплей. Джинни снова заплакала, тихо, безнадежно, покорно. Алек продолжал говорить с ней, сам не зная о чем, бормоча всякую бессмыслицу, давая ей выплакаться, вылить печаль, облегчить душу. Сам он не мог плакать, и лишь поэтому скорбь сжирала его многие месяцы.

Он продолжал прижимать к себе Джинни, пока рыдания не затихли, непрерывно гладя девушку по спине, по-прежнему что-то бормоча. И в какой-то момент она превратилась из маленькой девочки, нуждавшейся в его утешении, в женщину, желавшую его, готовую отдаться.

Подняв лицо, Джинни взглянула на него. Взгляд ее упал на рот Алека, и розовые губы слегка приоткрылись. Алек мгновенно потерял голову и начал целовать ее, страстно, безжалостно, проникая языком во влажные глубины, почти насилуя ее нежный рот. Она не застыла, не замерла, не отстранилась и с какой-то радостью приняла этот вторгшийся чужой язык, отдаваясь на волю Алека. И эта покорность, полное подчинение немедленно смягчили его.