Рождение победителя - Каменистый Артем - Страница 9

Таксист мне потом поведал об историческом событии — великой лондонской пьянке. Некие тщеславные пивовары соорудили рекордной величины чан. Но что-то не рассчитали, и он развалился. Выплеснувшееся содержимое разрушило соседние емкости, и на прилегающую территорию хлынуло пенное цунами. Несколько зданий и сооружений было сметено волной, при этом не обошлось без человеческих жертв. Стихия бушевала недолго, но — увы, это было лишь началом.

Со всего города в район бедствия набежал народ. И вовсе не для того, чтобы спасать пострадавших: люди пришли за халявой. Хлебали из болота, которое образовалось после разлива. Смесь всех сортов пива, в том числе недобродившего и бракованного, с грязью, мусором, блевотиной, растекшимся содержимым переполненных уборных и сточных канав. Ссорясь за лучшие места, захлебываясь в алкогольных омутах, расталкивая тела утонувших, размахивая кулаками и горланя развеселые песни. Этих страждущих граждан цивилизованной страны набежало столько, что их скопления затруднили работу спасателей.

Но на этом праздник не закончился. Пострадавших (а их количество увеличивалось с каждой минутой) начали развозить по больницам. Тамошние пациенты, почуяв притягательные ароматы, начали требовать аналогичного к себе отношения. Все как один почему-то решили, что кого-то здесь угощают пивом, а им почему-то ничего не достается. Видимо, от нестерпимой жажды возмутившиеся люди стремительно растеряли душевное равновесие и выразили свой протест посредством погромов. Несмотря на то что здоровых среди них, скорее всего, не было, бунт больных привел к жертвам и разрушениям. Из-за него пострадало больше людей и имущества, чем собственно из-за самой катастрофы.

Таксист, рассказывая об этом, ничуть не скорбел. Если в голосе его и отмечалась печаль, то лишь по поводу того, что ему не довелось поучаствовать в столь эпическом культурном мероприятии.

Что-то я начал с медведей, а закончил особенностями национального алкоголизма… К чему все это вспомнил? Мне кажется, что европейцы населили Россию явлениями, о которых сами еще не забыли (а некоторые и забывать не надо — пить они и сейчас профи). Попросту не могут это выбросить из народной памяти, но упорно отказываются считать, что все это не чужое — что водятся и за ними грешки. Ну никак не может цивилизованный человек иметь такие корни, причем не затерявшиеся в глубине веков. Лучше уж приписать весь негатив восточным варварам, отомстив хотя бы за то, что те, благодаря склонности к банным процедурам, ввели в обиход унизительный термин «немытая Европа». Чистая правда, но правда неприглядная. Такого не любят вспоминать. Прославлять надо великое и светлое, а не… Пусть народ помнит подвиги Нельсона и его романтические шашни с леди Гамильтон, а не то, как матросы вылакали ром, в котором хранилось тело павшего адмирала.

Эпидемии, войны, геноцид, перегибание палок во внутренней политике. В истории Европы не раз и не два случались периоды, когда отдельные регионы вымирали, а в остальных жизнь едва-едва теплилась. По улицам опустевших городов и деревень бродили волчьи стаи, медведи устраивали берлоги в садах, отупевшие от голода крестьянки относили беспомощных детей в лес, а пережитки людоедства давали о себе знать до начала промышленной революции. Череда апокалипсисов оставила след на генном уровне. Источники страха остались в прошлом, но память о них сохранилась. Невозможно поверить, что кошмар больше не вернется. Лучше считать, что где-то все это, пусть и не в прежних масштабах, но есть. В Бирме, России или тропических джунглях.

Интересно — в этом мире будет так же? То, что я видел в Межгорье, напоминало о самых мрачных страницах земной истории. Территория, на которой сохранились считаные проценты от прежнего населения. Вымерший край — от людей остались лишь дома и начавшие зарастать сорняками поля.

И еще здесь встречались серые тени, следившие за нашим отрядом с безопасной дистанции. Иногда это были запуганные до животного состояния люди, но чаще — волки или одичавшие собаки.

Летом, когда мы только сюда перебрались, живности было мало. Даже Люк — охотник от Бога — иногда мог полдня провести на холмах и возвратиться с пустыми руками. Удачным днем считался такой, когда удавалось взять полдюжины голубей, фазана или пару-тройку рябчиков. Но природа не терпит пустоты — животные, распуганные тьмой и армией, начали возвращаться. И, похоже, местные среди них были в меньшинстве. Альра уже не раз жаловалась, что столько волков она за всю жизнь не встречала.

Откуда хищники узнали, что место освободилось? У них свой телеграф есть? Или это просто закон природы?

Волк сам по себе не такой уж живодер. При желании может прожить на птичках, мышках, зайчиках и прочей мелочи. Даже лягушкой не побрезгует, а в голодные дни ему и майские жуки за деликатес. Но наибольший интерес у него вызывает наличие в ареале обитания копытных животных. Хватит и обычных косуль, но лучше подайте ему оленей или даже сохатых. Вот тогда начинается настоящая потеха — стайная охота. Стая — это серьезно: толпа серых может обнаглеть до состояния полной отмороженности. И тогда они не то что человека слопать готовы — медведей из берлог поднимают. Миша зверь серьезный, но при таких раскладах даже ему ловить нечего — порвут и схарчат без малейшего уважения.

Но это, конечно, крайние случаи. Для развеселой жизни волку не медведи и суслики нужны — подавай благородную дичь. Раз серые приходят в Межгорье, значит, она здесь есть, просто из-за природной осторожности и неприспособленности к новым местам старается вести себя тихо и не попадаться на глаза. А вот следов хватает. Оттиски разнокалиберных копыт и лап. Тут и сохатые поработали, и олени, и косули. Свинки бегают туда-сюда, в том числе и приличные. Зайцев и летом хватало, как и хитрых лисиц, а вот кошачьих лап не отмечалось.

Тигры? Рыси? Понятия не имею. Можно спросить, но не хочется рот раскрывать. Устал. Сижу в фургоне, под парусиновым тентом, закутанный в теплую одежду, но все равно дорога утомляет. Рессор нет, трясет неимоверно, сырость до костей пронизывает. Каково тем, кто верхом меня сопровождает? Хотя они-то здоровые, а не такие задохлики, как я.

Нет, пусть трудно, но ни о чем не жалею. Какая у меня альтернатива? Трястись от пронизывающих сквозняков в замке, выслушивая очередного шарлатана и замечая все новые и новые признаки телесного разрушения. Впервые поднявшись после комы, я смог сытно поесть, посетить баню, съездить на холм. Теперь мне и за три дня не управиться с таким «объемом работ». Процесс не останавливается — нехороший процесс. Надо что-то делать, но что? Может, я и сглупил, понадеявшись на одичавшего маразматика, который почти все позабыл (а скорее всего, и не помнил — с моим-то везением…). Но это шанс. Мизерный, но шанс. И я его не упущу.

Хуже всего, что послать к старику некого. А везти его ко мне опасно. Если верить епископу, тамошняя семейка запугана до такой степени, что боится нос из пещеры высунуть. Со временем, может, и улягутся страсти, но сейчас трогать аборигенов опасно. Дед может помереть от страха по дороге. И с чем я тогда останусь? С шарлатанами и рогами несуществующих волшебных зверей? Нет уж! И так иногда жалею, что не склеил ласты сразу, в том давнем бою у брода. Мог ведь остаться в памяти народной молодым и красивым, а не…

Поежившись от очередного порыва сырого ветра, я было собрался задернуть полог, из-за которого выглядывал на дорогу, но заслышал шум разговора. Рослый латник указывал рукой в сторону холма слева от дороги, а молодой, но удалой Мирул, в этом походе назначенный на роль заместителя командира (то есть меня), посматривал туда же.

Честно говоря, Мирулу в начальство выбиваться пока рановато. Нет у него авторитета, чтобы держать под ногтем два десятка неслабых вояк. Мал еще, хоть и небесталанен. В старшие выбился лишь благодаря отцу, героически погибшему при эвакуации со ставшего непригодным для жизни Бакая. Сержант Дирбз чуть колени не стер, умоляя взять его с собой, но я был непреклонен в своем решении. Дескать, поездка недолгая и проблем не предвидится, а вот в замке дел невпроворот и опытного латника отлучать от них даже на день нельзя.