Через вселенную - Рэвис Бет - Страница 10

Орион качает головой.

— Но только не последняя. Она открыта. И там — второй лифт.

Снова смеюсь.

— Нереально. Если бы там был тайный лифт, ведущий на тайный уровень, я бы знал.

Орион просто смотрит на меня. В его молчании читается сомнение: знал бы?

Старейшина и раньше много что от меня скрывал. Может, на корабле и вправду есть еще уровень.

7

Я что-то слышу.

Скрип. Дверца открывается, дверца моего маленького морга открывается, и тьма отступает — сквозь запечатанные веки прорывается свет, и что-то, кто-то вынимает мой хрустальный гроб.

Меня поднимают; в животе екает, словно я взлетаю вверх на качелях. Цепляюсь за это ощущение, уверяя себя в его реальности. Неужели крышка открывается? Я слышу — слышу! — сквозь толщу льда приглушенное гудение голосов. Все громче! Это не просто вибрация льда, это звуки голосов! Там кто-то разговаривает!

— Еще немного, — произносит голос, похожий на голос Эда.

— Лед быстро тает.

— Это… — Слов не разобрать за свистящим шипением.

Тепло. Впервые за триста один год я чувствую тепло. Это не лед… с легким покалыванием меня обволакивает ощущение, с которым я уже простилась навсегда. Тепло!

— Почему она не двигается? — снова говорит первый голос. Теперь он напоминает не резкий и безразличный голос Эда, а более мягкий — Хасана.

— Еще геля. — В кожу что-то втирают. Мне приходит в голову, что в первый раз за три столетия меня кто-то касается. Чьи-то руки мягко втирают в холодную плоть какую-то густую жидкость; напоминает согревающий лосьон от растяжений, которым я мазала колено после соревнований в беге по пересеченной местности, которое устроили в честь новичков. Я так счастлива, что, кажется, сейчас взорвусь.

И тут я понимаю, что не могу улыбнуться.

— Не действует, — произносит мягкий голос. Теперь он звучит печально. Разочарованно.

— Попробуй…

— Да нет, смотри, она даже не дышит.

Тишина.

Я приказываю легким вдохнуть воздух; приказываю грудной клетке подниматься и опускаться в унисон с биением жизни.

Что-то холодное — нет, я не хочу снова чувствовать холод — касается моей груди слева.

— Сердце не бьется.

Я сосредоточиваюсь на сердце — бейся, чтоб тебя! Стучи! Но разве можно заставить сердце биться? С таким же успехом я могла бы приказать ему остановиться в те дни, когда меня еще не заморозили.

— Может, подождем?

Да! ДА. Подождите… я сейчас. Просто дайте мне немного времени оттаять, и я встану со своей ледяной постели и снова буду жить. Я возрожусь, словно замороженный феникс. Только дайте мне шанс!

— Не.

Рот. Все силы, всю волю свою устремляю ко рту. Губы, двигайтесь! Говорите, кричите — вопите!

— Суй ее обратно.

Стол прогибается под тяжестью крышки, которой меня накрывают. Внутри все сжимается, когда хрустальный гроб снова убирают в ячейку морга.

Дверь со щелчком закрывается.

Я хочу кричать, но не могу.

Потому что все это не взаправду.

Это просто еще один кошмар.

8

В фойе Больницы Док помогает медсестре подвести к стойке регистрации старика, которого другая медсестра тут же начинает оформлять. Заметив мое появление, Док поворачивает ко мне.

— Не видел Харли? — спрашивает он.

— Нет, — не могу удержаться от улыбки. Харли вечно бегает от Дока, когда приходит время таблеток.

Док запускает пальцы в свои густые волосы, потом замечает мою улыбку и хмурится.

— Это не смешно. Харли необходимо регулярно принимать медикаменты.

Пытаюсь придать лицу серьезное выражение. Харли и вправду иногда становится нервным и мрачным, но мне кажется, что это всего лишь причуды творческой натуры, а никакое не сумасшествие, как считает Док. К тому же он мой лучший друг, и я не собираюсь его сдавать.

— И не подумаю! — кричит старик у стойки регистрации. Док резко разворачивается. Старик оттолкнул медсестру, которая поддерживала его, и теперь, наклонившись к той, что за столом, кричит: — Вам меня не заставить! Ничего я не болею и в больницу ложиться не собираюсь, так-то! — он завершает реплику резким кашлем и отхаркивается на пол.

— Ну, ну, спокойно, — увещевает Док, бросаясь к нему.

Старик поднимает взгляд — у него катаракта.

— Где моя жена? У вас?

— Стила не в Больнице, — Док кладет ладонь ему на руку. — Она здорова. А вот ты — нет.

— Ни черта подобного! — ревет старик, но буквально через мгновение глаза его стекленеют. Дыхание успокаивается, он горбится под тяжестью собственной одежды. И, когда Док убирает ладонь, я понимаю почему: он наклеил ему пластырь с успокоительным. Бледно-лиловый клейкий квадратик тут же начал действовать, сделав его смирным и кротким.

Устроив старика в кресле-каталке и отправив вместе с медсестрой к лифту, Док торжествующе ухмыляется в мою сторону. Я с трудом сглатываю. Док — хороший человек, но уж слишком привык все решать с помощью медицины. Он не жалует эмоции — любые. Ему нравится, когда все тихо, все под контролем.

Вот почему он так чертовски близок со Старейшиной. Они думают одинаково.

— Так что ты тут делаешь? — спрашивает Док, удостоверившись, что старик в лифте и уже на пути к лечению.

Ковыряю носком ботинка гладкий плиточный пол. Нет, я не собираюсь рассказывать о тайном лифте на четвертом этаже. Я даже сам не уверен, достаточно ли Орион убедил меня, чтобы попробовать отыскать его.

— Просто думал навестить Харли.

Док хмурится.

— Если найдешь его, отправь прямо ко мне. Уже давно пора принимать лекарства, — он бросает взгляд на часы на стойке регистрации. — Кстати, а ты свои принял?

Краснею. Не сказать, чтобы я особенно гордился тем годом, что прожил здесь. На третьем этаже, в Палате. Там лежат психически больные. Наверное, это меня жизнь с фермерами доконала. В детстве все было нормально, но чем дальше, тем острее я чувствовал, как отличаюсь ото всех — мне дела не было до зерна и коров.

(Помню, когда Док впервые прописал мне лекарства, я спросил: можно ли мне оставаться Старшим? В конце концов, это психическое расстройство! Целый год в Палате! Я уже был готов от всего отказаться, но Док со Старейшиной не позволили.)

— Утром принял, — пробормотал я. Лицо у меня пылало. Надеюсь, сестра за стойкой не слышала — что подумают о вожде, который сидит на лекарствах для психов?

Док вглядывается в меня.

— Все в порядке?

Звезды оказались фальшивыми, на корабле, видимо, есть тайный уровень, а Орион похож на меня сильнее, чем я готов признать, но да, все в порядке, потому что если Док решит, что что-то не в порядке, он просто даст мне еще таблеток. Киваю головой.

Кажется, Дока это не убеждает.

— Я знаю, тебе трудно. Ты другой.

— Не такой уж и другой.

— Другой, и сам это знаешь.

Пожимаю плечами. Лифт возвращается в фойе, и, к счастью, Док позволяет мне сбежать от разговора в пустую кабину.

Войдя внутрь, я поднимаю руку к круглой кнопке четвертого этажа, но потом все же нажимаю на третий. Прежде чем приниматься за поиски таинственного второго лифта, наверное, надо бы проведать Харли, раз он до сих пор не принял лекарства.

Настроение поднимается вместе с лифтом. Если забыть о Доке, Палата — мое любимое место на корабле. Здесь все мои друзья. Лифт чуть трясется, останавливаясь, и мягко открывшиеся двери пропускают меня в комнату для отдыха на третьем этаже. Я улыбаюсь так широко, что щеки болят. Хоть в Палате и живет полно психов, нигде больше я не чувствую себя дома.

На рукав капает краска. Поднимаю взгляд Харли, который, размахивая кистью, сражается с холстом. Место, где он сидит, окружено кольцом красных и синих брызг.

— Харли, привет. Тебя Док ищет.

— Не до него сейчас… — Бросает на меня взгляд. — Сорок девять, двести шестьдесят четыре. — И, снова повернувшись к холсту, атакует его кистью. Криво ухмыляюсь. Харли всегда точно знает, когда корабль прибудет на место назначения. Большинство здесь — в Палате я имею в виду — следят за этим сроком, но если спросить Харли, я уверен, он выдаст не только точное количество лет (сорок девять) и дней (двести шестьдесят четыре), оставшихся до посадки, но даже минут и секунд.