Волшебное преображение - Кросс Кэролайн - Страница 18

— Гейб…

Голова Мэллори туманилась, память отказывалась помнить, ум — размышлять, мир мог быть познан лишь через ощущения.

— Ты пленительное создание, такая мягкая, податливая. Ты сводишь меня с ума, — шептал Гейб.

Мэллори отдавалась на его милость, удовольствие выстраивалось медленно, словно здание — сначала фундамент из быстрых коротких поцелуев, затем нежное трепетание от прикосновений, прерывистого дыхания, глубоких стонов. И стройные стены из всепоглощающего желания обладать…

Им, только им, навсегда.

— О, Габриэль… — Мэллори чувствовала себя свечой на ветру. Его руки сжали ее бедра, толчки стали глубже и быстрее. Мэллори крепко стиснула ноги и руки за его спиной. — Не останавливайся, не… — Она задыхалась, потому что он губами закрыл ей рот. Ее крики потонули в бесконечном поцелуе. Когда их губы разъединились, она услышала, как он выкрикнул ее имя.

Через минуту они в томном беспамятстве упали на подушки.

— Мэл? — позвал Гейб, прижимаясь губами к ее влажному виску.

— Гм?

— Несмотря на обстоятельства, я рад, что ты здесь.

— Я тоже, — честно призналась она.

— Об остальном не беспокойся. Мы все уладим.

Мы. Она слушала мирное дыхание мужчины и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Ей не хотелось анализировать слова, произнесенные Гейбом перед тем, как сон сморил его. Мэллори могла лишь наслаждаться покоем и гармонией, потому что она сделала еще одну глупость.

Она влюбилась.

Глава девятая

— Мы оба знаем правила, — просияла Мэллори, когда мяч, брошенный Гейбом, ударился о ребро корзины и упал на землю, — ты смухлевал, а значит, — она победно улыбнулась, — я снова выиграла.

Гейб упер руки в бока и затряс головой, делая все возможное, чтобы выглядеть рассерженным. Чертовски трудно сердиться на хрупкое создание, которое мило хлопает ресницами. С сияющим лицом, волосами, убранными в конский хвост, тонкая длинноногая фигурка в спортивном костюме смотрелась трогательно и невероятно женственно. Мэллори казалась легче пера, что не помешало ей выиграть у него две игры, в то время как это не удавалось ни одному брату.

Он никогда не проводил столько времени с женщиной, да что там говорить, он не приглашал ни одну из них остаться на ночь. Гейб вырос в большой семье и много лет отдал армии, поэтому высоко ценил личное пространство.

А с Мэллори все шло иначе. Она прожила в его доме уже неделю, и ее появление было ему вовсе не в тягость. Она осторожно обращалась с вещами, регулярно платила за стол и комнату, продолжала ездить в офис на автобусе, подолгу работала и не требовала ничего — ни внимания, ни восхищения.

В то же время она внесла в его жизнь мягкость, нежность и легкомыслие, по которым он, сам не зная того, очень скучал. Она постоянно удивляла его своими комментариями по поводу новостей в разных областях — от космоса до шоколада — и могла выглядеть принцессой с обложки журнала, несмотря на изнурительный темп работы.

— Твой проигрыш означает, что ты сегодня дежурный по кухне, — заметила Мэллори, перебрасывая мяч из одной руки в другую.

— Учитывая, что я уже поставил ужин в печь до того, как мы вышли сюда, я выживу, — поддразнил ее Гейб.

— За что я тебе безмерно благодарна. — Девушка бросила мяч и снова попала в корзину. — Если бы приготовление еды зависело от меня, мы бы умерли с голоду.

— Не стоит беспокоиться. — Он поймал отскочивший мяч. — Я люблю готовить.

— Знаю. И в этом что-то не так. — Мэллори наклонилась к нему, как только он обнял ее за плечи. — Мужчины… — она поцеловала его в щеку, и они побежали к дому, — не могут адаптироваться к кухне.

По пути Гейб бросил мяч в контейнер, стоящий в открытом гараже.

— Я оказался перед выбором: либо научиться готовить, либо голодать.

— А есть в городе можно было? — спросила она, расширив глаза.

— Ограниченный бюджет и много ртов не позволяли нам ходить в кафе и рестораны.

Мэллори помолчала.

— Лайла сказала мне, что ты потерял маму в подростковом возрасте. Это было трудно.

— Не сложнее твоей жизни, — легко произнес он и, увидев удивление в глазах, привлек ее к себе и поправил завиток, выбившийся из хвоста. — Тебя часто не замечали.

— О, идея хорошего воспитания по Калебу Моргану — это наличие у ребенка няни. Впрочем, твоя мама… — Мэллори прошла на кухню и вымыла руки, принюхиваясь к аппетитному запаху жарившегося цыпленка, — вряд ли бы согласилась доверить своих детей чужой женщине. Она была из другого теста.

— Верно, мы всегда находились в поле ее внимания. Она была отличной мамой: умной, строгой, организованной, но смешной, всегда знала, что нужно сказать, как утешить. Иногда была чувствительной, даже сентиментальной, но могла вести себя как сержант с солдатами, что необходимо, когда ведешь такой огромный дом, как наш. Она была нашим солнцем, без которого мы бы зачахли.

Гейб подошел к раковине, тщательно вымыл и вытер полотенцем руки.

— Уже двадцать лет прошло, Мэл. Всем было трудно по разным причинам, но не так, как для Таггерта. Он был ближе всех к ней и потерялся без нее. А Доминик решил никогда ни с кем не встречаться: если у тебя нет близкого человека, ты не можешь его потерять. То, что они нашли свою вторую половину — Доминик Лайлу, а Таггерт Женевьеву — чудо.

— А ты? Не можешь же ты сказать, что потеря матери никак не отразилась на тебе.

— Отразилась, но я был слишком занят заботой о младших детях и много времени тратил на них. Я не мог пойти собственным путем, как Доминик, или рисковать и противопоставлять себя обществу, как Таггерт. Я нес на своих плечах ответственность за других.

— Поэтому ты выбрал военную службу, — понимающе кивнула Мэллори, заканчивая сервировать барную стойку.

— Это часть моей натуры. Я сделал нечто важное в своей жизни и не могу жаловаться.

— А как же отец?

— А что насчет него?

— Тебя не волнует, что он позволил совсем юному парнишке взвалить на свои плечи такую ношу, как ведение хозяйства?

Гейб пожал плечами, вспомнив поведение старика. Получив лицензию на вождение автомобиля в шестнадцать, Гейб несказанно обрадовался, поскольку теперь мог свободно забирать отца из любого бара. Тот быстро забыл о своей обычной агрессивности, стал сентиментальным и слезливым во хмелю и увяз в жалости к себе. Гейб видел, как убивался отец, поэтому решил посвятить себя какому-нибудь делу, которое заставит его забыть о своих чувствах.

— Каждый выбирает тот путь, который способен выбрать, — пробормотал Гейб. — Он сделал свой выбор, я — свой. Я предпочитаю думать, что моя судьба в моих руках.

Мэллори помолчала.

— Знаешь, мне тоже хотелось бы так думать. Я никогда не заведу детей, если не буду знать, что воспитаю их лучше, чем мои родители. Околачиваться в баре низкое занятие. — Жалостливая улыбка коснулась ее губ.

— Ты станешь хорошей матерью. — Он искоса взглянул на нее. Мэллори сидела за столом, подпирая подбородок рукой. Вдруг у него в голове всплыл образ — ее лицо, радостное и взволнованное, обращено к маленькому темноволосому мальчугану.

Господи, откуда взялся этот мираж? Гейб постарался стряхнуть наваждение.

— Как ты научилась играть в мяч?

— Каждое лето я проводила в лагере, потому что мой отец не знал, что со мной делать. Я отлично управляюсь с луком и стрелами и играю в уличный баскетбол.

— Впечатляющая характеристика для нынешней королевы общественных подиумов.

— Ой, перестань. — Она щелкнула пальцами. — Одно удачное шоу вряд ли дает право для коронации.

Они оба знали, что она преуменьшает свои заслуги. Даже без ссылки на хвалебные статьи в утренних газетах, вердикт участников и учредителей, вынесенный вчерашнему событию, был впечатляющ. Его можно было выразить двумя словами: оглушительный успех.

Место, оборудование, интерьеры, еда и одежды были великолепны. Эбигейл Соммерс, строгий судья подобных мероприятий, рассыпалась перед Мэллори в комплиментах.