Мишень - Коултер Кэтрин - Страница 4

Рамзи нарезал один тонкими ломтиками прямо в овсянку и настороженно поднял голову. Она спустила воду в унитазе, но не торопится выходить. Неужели опять что-то приключилось?

Он подождал еще немного. Не стоит пугать ее стуком в дверь. Но время шло, а девочка не появлялась.

Рамзи легонько побарабанил костяшками пальцев по притолоке:

– Солнышко, с тобой все в порядке?

Тишина. Рамзи нахмурился. Ну и дурак же он! Малышка, должно быть, считает, что теперь она в полнейшей безопасности, и вряд ли вообще собирается выходить.

Он налил себе большую кружку черного кофе и уселся перед дверью ванной, вытянув длинные ноги и едва не упираясь ступнями в противоположную стену. Его черные поношенные сапоги потеряли форму и были удобны, как старые шлепанцы.

– Знаешь, – заговорил Рамзи, обращаясь к закрытой двери, – мне все же хотелось бы узнать твое имя.

«Солнышко», конечно, звучит неплохо, но одно солнце на небе уже есть. Ты, кажется, не можешь говорить, но это ничего. Я дам тебе бумагу и карандаш, и ты напишешь свое имя. Здорово придумано, как считаешь?

Молчание.

Он отхлебнул кофе, повел плечами и с удовольствием потянулся.

– Готов побиться об заклад, у тебя есть мама, которая скучает и плачет по своей пропавшей девочке. Если ты напишешь, как тебя зовут и где живешь, я позвоню ей, и она приедет.

Опять этот тихий плач.

Рамзи сделал еще глоток.

– Да, клянусь, твоя мамочка места себе не находит… Погоди-ка, может, ты слишком мала и не умеешь писать? Откуда мне знать? У меня нет детишек.

Ни звука.

– Ладно, потом решим, как быть. Выходи и поешь немного. Могу предложить овсяные хлопья и персик.

Только молоко обезжиренное, но по вкусу этого не скажешь. Правда, смотреть на него противно – синее и жидкое. Зато персик сладкий и спелый. Я съел целых четыре. Если бы знал, оставил бы тебе больше. Могу сделать тосты. Имеется еще клубничный джем. Давай выходи. Ты наверняка проголодалась. И послушай, малышка, я тебя не обижу. Вчера я принес тебя, умыл и покормил, верно? И сегодня утром пальцем тебя не тронул. Можешь мне довериться. Когда-то я был настоящим бойскаутом и теперь близко не подпущу того, кто бросил тебя в лесу. Если он вздумает забраться сюда, вышибу из него дух или пристрелю. Знаешь, мне не часто приходится разговаривать с ребятишками. У меня два племянника и три племянницы, но я вижусь с ними раз в год. Это дети моего брата. Прошлым Рождеством я научил девчонок играть в футбол. Любишь футбол?

Безмолвие.

Он вспомнил, как кричала и радовалась невестка Илейн, когда ее дочь поймала в зоне защиты поданный с десяти ярдов мяч.

– Я попытаюсь выбирать выражения. Но рассчитывай на меня. Если это чудовище посмеет подобраться к нам, он сильно пожалеет, что обидел тебя, обещаю. Пожалуйста, открой дверь. Солнце уже встало, и на лугу так хорошо. Хочешь посмотреть восход? Все небо в розовых, серых и оранжевых полосах. Еще несколько минут, и сама увидишь.

Замок щелкнул. Дверь чуть приоткрылась. Девочка стояла на пороге. Рубашка доходила до пят и едва не спадала с плеч.

– Привет, – весело воскликнул он, не пошевелив ни единым мускулом. – Хочешь овсянки?

Девочка кивнула.

– Не поможешь мне подняться?

Он протянул ей руку, и в ее глазах тотчас вспыхнул безумный страх. Она воззрилась на его руку, словно на кобру, готовую ужалить. Потом метнулась в кухню. Значит, он поторопился. Слишком рано вообразил, что она ему доверится.

– Молоко на столе, – окликнул он. – Сможешь сама налить?

И неспешно последовал за девочкой. Она сидела в углу, вжавшись в стену и вцепившись в тарелку с овсянкой. Голова низко опущена, растрепанные волосы закрывают лицо.

Рамзи молча налил себе еще кофе, сунул два ломтя хлеба в старомодный металлический тостер с длинной ручкой и положил на раскаленную конфорку. Через две минуты тосты были готовы. Он сел на один из кухонных стульев. Второй по-прежнему висел на дверной ручке.

И в этот миг он отчетливо осознал, что никому не отдаст девочку. Его долг – отыскать ее родных, и он пойдет на все, чтобы уберечь малышку от чужаков.

Страшно представить, что сделают с ней в больнице: доктора, сестры, лаборанты станут ее осматривать, вертеть из стороны в сторону, не щадя ее чувств, психоаналитики примутся показывать кукол и допрашивать, что сделал с ней похититель.., и никто из эскулапов не даст себе труда подумать, понять, что она не похожа на обыкновенных детей, что с ней не все ладно. Нет, только не сейчас. А шериф? Его необходимо известить. Так и быть, он поговорит с шерифом, но тоже попозже. Пусть для начала ребенок придет в себя, хотя бы немного проникнется к нему доверием.

– Хочешь кусочек тоста? Знаешь, я здорово наловчился управляться с тостером. Вот уже неделю как ни одного ломтя не сжег.

Девочка покачала головой.

– Ладно, съем все сам. Если передумаешь, намажу тебе хлеб чудесным клубничным джемом. Его варят внизу, в Дилинджере. Очень милая старушка, миссис Харпер. Прожила здесь шестьдесят четыре года. А я – всего две недели. Приехал из Сан-Франциско. Этот домик построил дед моего друга, а тот разрешил мне в нем пожить. Я никогда не бывал в этих местах. Такая красота! Может, ты все-таки скажешь, где живешь? Я хотел побыть тут один, отрешиться от всего на свете и пожить в полном уединении. Понимаешь, о чем я? Нет, разумеется. Это чересчур запутанно, даже для меня.

Кто сказал, что жизнь сложна? Наверное, так оно и есть, и я просто забыл, как это бывает. Столько всего может навалиться на тебя, когда вырастешь, и каждый ждет, что ты с этим справишься. Но ты всего-навсего малышка. Ничего плохого с тобой не должно стрястись.

Я попробую все уладить.

Но знаешь, – монотонно бубнил он, незаметно осматривая повязки на ее руках и ногах, думая о том, какие муки пришлось перенести ее крохотному истерзанному тельцу, – пожалуй, денька через два нам стоит повидаться с доктором, а заодно и с шерифом. Надеюсь, в Дилинджере есть шериф.

Девочка закашлялась и одновременно заплакала, удивительно напоминая выброшенного на улицу котенка.

Поставив тарелку на пол рядом с собой, она энергично замотала головой, а страшный, тоскливый вой все рвался из горла. У Рамзи мурашки пошли по телу.

– Ты не хочешь ехать к доктору?

Девочка сгорбилась, обхватила руками коленки и принялась раскачиваться.

– Хорошо-хорошо, мы никуда не поедем. Останемся здесь и будем сидеть тихо в своей норке. У меня полно еды. Разве я не сказал, что два дня назад ездил в Дилинджер? Там я купил такую еду, которую любят дети.

Даже сосиски! А еще вкуснейшие булочки, французскую горчицу и печеные бобы. Я порежу в бобы луковицу, добавлю горчицы и кетчупа и поставлю сковороду в духовку минут на двадцать. Неплохо, правда?

Девочка перестала раскачиваться, повернулась к нему лицом и откинула волосы на спину.

– Любишь сосиски?

Она кивнула.

– Здорово! Я тоже. Кроме того, где-то были картофельные чипсы, знаешь, такие жирные, после которых все руки блестят. Как насчет чипсов?

Она снова покачала головой и немного расслабилась. Слава Богу, хоть есть не отказывается.

– Не возражаешь против снятого молока?

Малышка покачала головой.

И что теперь?

– Тогда я, пожалуй, доем тосты, не то остынут.

И, не дожидаясь ответного знака, улыбнулся и начал намазывать тост маслом. Когда он положил сверху ложку густого джема, глаза девочки загорелись. Он протянул ей бутерброд:

– Хочешь попробовать?

Она долго смотрела на тост, с которого едва не падали капли джема.

– Давай я положу его на салфетку, – предложил Рамзи.

Она набросилась на бутерброд, как голодный волчонок, глотала, не пережевывая, и, только уничтожив добрую половину, стала есть медленнее. Закончив, она облизнула губы. Впервые за все это время малышка казалась почти счастливой.

– Ты давно не ела?

Она задумалась, прежде чем кивнуть.

– Я постараюсь задавать вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет». Сегодня ты получше себя чувствуешь?