Хозяин Вороньего мыса - Коултер Кэтрин - Страница 16

Повернувшись, он вышел из палатки.

Ларен слышала, как Меррик будит своих людей и они, кряхтя, подымаются. Она крепче прижала Таби к себе, наставляя:

– Ты не должен ничего говорить Меррику о нашей прежней жизни. Ты и не помнишь толком ничего, только запутаешь всех. Это было так давно, Таби, все уже в прошлом.

– Тогда почему тебе по-прежнему снится плохой сон?

"Ох уж эти дети, – подумала Ларен, целуя щечку малыша, – они сразу доберутся до самой сути”.

– Потому что нам выпали плохие времена, – честно ответила она, – плохие и страшные, но теперь мы в безопасности.

– Меррик позаботится о нас?

Ее огорчила уверенность, с которой Таби произнес эти слова, он слишком доверяется Меррику, а Ларен не могла полагаться на викинга, человека свирепого и беспощадного. Она не вручит ему ни свою безопасность, ни свои надежды, ни, тем более, будущее Таби. За два года она успела изучить мужчин, злобных, жестоких, коварных, они всегда брали то, чего им хотелось, не испытывая ни раскаяния, ни сожаления. И к тому же Ларен уже знала, что излишняя уверенность в ком-либо или в чем-либо ведет к смерти, а то и к более жалкой участи (впрочем, что может быть хуже смерти?). Она припомнила порку, которую задал ей Траско. Тогда она чуть не умерла. Машинально Ларен расправила плечи, потом легонько наклонилась вправо, влево. Рубцы еще чуть-чуть стягивали спину, но боль, гложущая боль давно прошла.

– Я не хочу, чтобы он заботился о нас, – сказала Ларен, обращаясь к Таби. Голос ее прозвучал чересчур резко, Таби отшатнулся. – Нет, мой хороший, Меррик вовсе не должен тревожиться о нас, он ведь – мужчина, а мужчины не любят отвечать за тех, кто не принадлежит к их семье. Пока Меррик кормит нас, это верно, а потом я возьму все в свои руки. Мы забрели слишком далеко от дома, но скоро, совсем скоро, вернемся.

Интересно, а сама она верит в это? Как же им вернуться, так и не узнав своего врага в лицо? И снова, уже в тысячный раз Ларен ломала себе голову, гадая, во что мог превратиться ее родной дом за эти годы.

С громкими радостными криками и благодарственной молитвой Тору мужчины наконец столкнули ладью в Рижский залив. Путь волоком занял неделю, их задержал свирепый ливень, подвергший испытанию и силы гребцов, и их стойкость, однако он продолжался лишь полтора дня, правда, это было крайне неприятно, но не так уж страшно. Ладья закачалась на ровных водах залива, и все, не исключая Ларен, с облегчением вздохнули.

Никто не пытался напасть на них в пути. Тор позволил им совершить безопасный переход, они выручили много денег за свои товары, и все восхваляли богов. Вечером, когда они разбили лагерь, Ларен взялась приготовить нечто вроде праздничного ужина.

Спина у Ларен зажила, но она по-прежнему быстро уставала, и эта слабость раздражала девушку, ей казалось, что ее тело ей неподвластно. Меррик расхохотался, услышав, как Ларен клянет себя за недомогание, подбирая выражения столь же цветистые, как пестрые птички, которых они повстречали в лесу. Зато теперь Ларен могла глядеть на Таби и не огорчаться, его впалые щечки уже округлились, он распрямился, голод теперь не скрючивал его, глазки засветились, ушла тупая покорность судьбе и немой жалобный вопрос, на который старшая сестра не могла ответить. Она слышала смех брата, и это казалось ей самым прекрасным. В ту минуту, когда мужчины праздновали благополучное прибытие, Меррик внезапно подхватил Таби, подбросил его высоко в воздух, раскачивая у себя над головой. Таби хохотал и визжал от восторга, а Ларен стояла подле, наблюдая за ними, прислушиваясь к веселью своего братика. К ужину мужчины доставили дичь. Ларен порезала мясо толстыми ломтями, приправила ягодами и можжевельником и, завернув его в широкие листья клена, смазанные жиром, потушила.

Набив брюхо, сытые и довольные викинги потребовали, чтобы Деглин завершил повесть о Грунлиге Датчанине.

Однако Деглин нынче пребывал не в духе. Несколькими днями раньше Меррик поручил ему смотреть за шкурами, вытряхивать их и хранить в чистоте, а главное, следить, чтобы они не намокли на дне ладьи. Деглин считал подобное поручение для себя унизительным, но Меррик настоял на своем, и Деглин подчинился и, выполняя приказ, ворчал без устали, так что товарищи начали уже покрикивать на него, а Меррик с трудом удерживался от желания свернуть ему шею.

Поэтому вечером Деглин отказался рассказывать, пояснив, что сочинять истории ему помогает его гений, а теперь гений утомился, выбивая и чистя шкуры, поскольку подобная работа недостойна его ремесла я таланта. Скальда надо уважать, а не принуждать его трудиться, точно раба, – тут Деглин покосился на Ларен, которая хлопотала, добавляя к мясу овощи, и прибавил: вот она – рабыня, стало быть, ей и следует поручить заботу о шкурах.

– У нас не так уж много мехов, – возразил ему Меррик, – мы оставили их в подарок своим родным. Я поручил тебе легкую работу, Деглин, и притом очень важную.

Но Деглин расфыркался и сказал, что у него кишки болят от “ее” мерзкой стряпни, – с этими словами он удалился в сосновую рощицу и там облегчался по меньшей мере в течение часа. Мясо получилось на редкость вкусным, но Ларен не пыталась возражать Деглину – Мужчины и так сердились на него. Кое-кто из них принялся швырять в море камешки, соревнуясь в меткости. Все они изнывали от скуки.

И тогда Ларен сказала:

– Я много думала о Грунлиге Датчанине. Быть может, мне удастся продолжить историю, которую начал Деглин.

Мужчины уставились на Ларен так, словно та лишилась рассудка. Это ведь всего-навсего женщина. Она умеет готовить – замечательно, однако…

Ларен угрюмо глядела на них, храня молчание. Таби, устроившийся на коленях у Меррика, удобно прислонившийся к его груди, попросил:

– Расскажи, Ларен. Ты замечательно рассказываешь сказки!

– Да, – без особого энтузиазма подхватил Олег, – делать нам все равно нечего. Расскажи, как сумеешь.

– Я набил себе брюхо дичиной, и мне все равно, чем наполнятся теперь мои уши, – отозвался старый Фиррен. – Давай, малышка.

Меррик не проронил ни слова. Викинг держал на руках Таби и молчал, но Ларен понимала, что он, как и все остальные, уверен: женщина не в состоянии сплести историю, которая представляла бы интерес для мужчин. Все знают, что женщины не обладают таким даром. Скальдом должен быть мужчина и только мужчина, это всем известно.

Ларен понизила голос, наклонилась поближе к слушателям, чтобы завладеть их вниманием (так всегда делали сказители во дворце ее дяди). Слова гладко " полились с ее языка:

– Грунлиг сказал: руки мои умерли. И все его люди опечалились, увидев, в какие страшные, жалкие закорючки превратились его пальцы. Казалось, пришел конец могучей силе и дивной отваге, воина. За несколько месяцев Грунлиг даже в росте уменьшился, потому что ходил теперь сгорбившись, опустив голову и уставившись в землю: в сердце его не осталось надежды, и он не желал обратить свой взор к небу.

Все его друзья умолкали, когда Грунлиг проходил мимо. А потом Грунлиг куда-то исчез. Многие решили, что он ушел умирать, ведь ничто больше не привязывало богатыря к жизни. Он лишился своей силы, утратил гордость, а они-то и составляли его достоинство, благодаря им он верил в собственное величие. Однако тремя днями позже Грунлиг возвратился, все такой же бледный и молчаливый.

Враги ликовали, хотя и боялись еще открыто проявлять свое торжество, поскольку многие – и ближние соседи и дальние – любили Грунлига, и не стоило при них радоваться постигшему Датчанина несчастью. Однако злые люди уже составляли собственный план, потому что низким завистникам честь неведома. То были не викинги, отважные воины, а саксонские разбойники, трусливые и жадные, они думали только о предательстве и измене, им хотелось прибрать к рукам все богатство Грунлига.

День за днем они уводили его боевые корабли и его рабов, растаскивали золото и серебро. Они убивали людей Грунлига и угоняли скот. Один из них возмечтал даже похитить жену Грунлига, красавицу Селину.