Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Багирова Марина - Присвоенная Присвоенная

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Присвоенная - Багирова Марина - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Марина Багирова - Нина Бархат

Присвоенная

Часть первая

 I put a spell on you

 Because you're mine...

 (Joe Cocker)

 Он был в моей жизни всегда.

 Пытаясь найти свое первое воспоминание о нем, я поражаюсь невозможному: вот я, бессловесная кроха, в просторе своей колыбели. Той единственной, которая может утешить одним звуком своего голоса, рядом нет. Вместо нее надо мной навис кто-то огромный, закрывающий собой мир. Все, что он делает - смотрит на меня. Просто смотрит, неподвижный. Но, хотя я еще ничего не понимаю, мне страшно...

 С самых ранних дней страх стал моим главным чувством.

 Будто для малыша недостаточно вокруг ужасного, глупые родители пугают его ведьмами, дядьками, злодеями - в зависимости от богатства своей убогой фантазии.

 Мой страх был реален. И стоило мне услышать его имя - Кристоф, как я начинала плакать. Но очень скоро, убедившись, что до моих слез никому нет дела, я перестала выпускать их наружу, собирая бездонное озеро внутри...

 В нашем богатом доме было все, что нужно для счастливой жизни ребенка. Комната, в которой я жила, - огромная, светлая, полная очаровательной мебели и игрушек - могла бы послужить образцом девичьей мечты. Красивая и дорогая одежда воспринималась мной как норма. За порядком в доме следила многочисленная прислуга, тихая, профессионально-незаметная, а штат поваров без устали изобретал новые блюда каждый день.

 И здесь мое счастье обрывалось.

 Семье я была не нужна.

 Познавший власть и деньги в полной мере, мой отец был надменным, суровым человеком. Давление его непростого характера испытывал на себе каждый человек в доме, за исключением, разве что, горячо любимой жены. Но стоило ему увидеть меня, и он взрывался совершенно неконтролируемым раздражением. Если же я пыталась заговорить с ним, разговор неизменно заканчивался криком.

 Мама, такая нежная и ласковая с другими - и даже со слугами! - сторонилась меня, словно прокаженной. Ровный, безразличный тон, с которым она обращалась ко мне в случаях, когда этого невозможно было избежать, сводил с ума. А ее объятия так и остались для меня недостижимой детской мечтой.

 В веселых играх сестры Наташи и брата Павла с любимым дядей я никогда не участвовала - меня не замечали. И только к Лидии, своей тете, я испытывала что-то, похожее на признательность, за ее улыбку и теплый взгляд.

 Мне казалось, что все меня ненавидят.

 И я не могла понять - за что?...

 Кристоф приходил в наш дом два раза в год, и был невидим для окружающих. Без единого слова, он властно открывал дверь и шел, сопровождаемый волной ужаса, бегущей от него подобно цунами: потупленные взгляды, замирающие разговоры, шарахающаяся во все стороны прислуга и тишина.

 Мертвая тишина.

 Только Павел с Наташей иногда проявляли чудеса смелости и пробовали с ним заговорить. Эта любознательность была, пожалуй, единственной провинностью, за которую их наказывали почти так же сильно, как меня за любую оплошность.

 Он направлялся в мою комнату, и я покорно следовала за ним. Всегда. Было в Кристофе что-то, удерживающее от необдуманных поступков, таких как побег... или нож в спину. Даже ребенком я чувствовала - это неизбежно. Ничто и никто мне не поможет. Мне все равно придется остаться с ним наедине. А потом он закрывал дверь, поворачивался ко мне, подходил вплотную, и его взгляд резко менялся. Я боялась этого момента больше всего. Было такое чувство, будто он рукой хватал меня за горло, вытряхивая последние крохи сопротивления. Под этим бесконечным взглядом само время переставало существовать, и я летела, летела в бездонную пропасть и никогда не могла достичь дна, чтобы разбиться, наконец, о черный гранит и получить избавление от моего мучителя... Но тут меня проглатывала темнота, и это было почти приятно. Я лишь боялась, что однажды останусь в этой тьме навсегда.

 Когда я просыпалась, его уже не было рядом. На шее или руке я иногда находила маленькие темные точки, которые потом тщательно, с непонятным для самой себя стыдом, маскировала. Едва заметные, будто след от укола, они слегка беспокоили при нажатии, но не более того. А вот голова просто разрывалась от боли, надолго укладывая меня в постель. Обычно мне требовалось несколько дней, чтобы окончательно прийти в себя после этих «визитов»...

 Все попытки пожаловаться родителям на боль, которую причинял мне Кристоф, наталкивались на глухую стену. В назидание, чтобы больше не тревожила запретную тему, меня оставляли саму в закрытой комнате, и спустя долгое время, измученная беззвучным плачем, я засыпала, усвоив еще один урок неизбежности.

 Но, к сожалению, и это было не все.

 Полгода ожидая с замиранием сердца приближения черного дня, я, тем не менее, в течение всего этого времени ощущала чужое присутствие. Сначала, познакомившись со страшными сказками, я принимала его за призрака - невидимого и всемогущего, следящего за каждым моим шагом. Позже, с течением лет, когда реальность стала терять мистические черты, приписываемые ей детством, я просто считала это игрой больного воображения, уже тогда прекрасно понимая, что здоровым оно у меня быть не может.

 Иногда, в очередной раз покорно следуя за Кристофом, я пыталась найти смелость, чтобы заговорить. Мне хотелось узнать, что он делает со мной, парящей в темноте забвения, и больно ли это. Мне хотелось объяснить, как сильно я его боюсь, рассказать о ночных кошмарах, в которых главным - и единственным - действующим лицом всегда был он. Мне хотелось хоть как-то пробиться к нему...

 Вот только я не знала - зачем.

 Но, стоило увидеть его нечеловечески-холодное лицо и взгляд, проникавший гораздо глубже, чем возможно было выдержать, и от моей решимости не оставалось и следа.

 И я снова шла за ним - обреченно...

 Да, у меня было очень странное детство.

 ** ** **

 В день пятнадцатилетия мне устроили торжество, чего никогда не делали раньше. Вместо того, чтобы задаться вопросом, что же изменилось, почему вдруг мои безразличные родители решили проявить заботу, я, юная и наивная, искренне обрадовалась известию. Кипя от возбуждения, я сновала из комнаты в комнату, наблюдая за приготовлениями.

 Это был праздник - такое малознакомое мне слово и еще менее знакомое состояние. Я пригласила всех, кого только хотела, и даже тех, кого приглашать не следовало - друзей, подруг, знакомых и почти незнакомых, завистников, соперниц, сплетниц... Всех.

 К вечеру дом был полон.

 А мои родители с братом и сестрой уехали.

 Если это и шокировало гостей, то я, привычная к равнодушию - как демонстративному, так и незаметно-повседневному, только зло ухмыльнулась - к этому времени я уже знала, что такое ненависть.

 Ничто не испортит мой день рождения, ничто - поклялась я себе.

 И было здорово!

 Мы веселились, как могли - орали песни, соревнуясь, кто громче, танцевали в комнатах, на балконах, на столах. Открыв все окна, впускали душную ночь разделить наш праздник. Как истинные медвежатники, мы взломали хитрый замок бара, и добавили еще несколько градусов нашему веселью. Из пустых бутылок вышли отличные кегли - в ход шло все...

 Прислуга ворчала под нос что-то про «распущенную золотую молодежь», но порой мелькала и добродушная улыбка. Я была по-настоящему счастлива. Впервые.

 И - как можно было бы догадаться - пришел он.

 Друзья не понимали, почему я стала такой бледной, ведь никто из них не слышал звука подъехавшей машины - я же прислушивалась к нему всегда, с раннего детства. Меня успокаивали и спрашивали о чем-то, но это было так неважно, так ненужно. А я шептала себе с горькой иронией, нетрезво покачивая головой в удивлении:

 - Забыла, впервые в своей жизни я забыла...

 Он вошел в дом, чеканя шаг, почти торжественно, не удивляясь ни своре малолеток, ни моему лицу, лишенному любых красок.