В Милуоки в стикбол не играют - Коулмен Рид Фаррел - Страница 14

– Ни то ни другое. – Она подмигнула. – Думаю, он не любит евреев.

– Точно!

Я погнался за ней и толкнул в сугроб. С чувственной улыбкой она поманила меня к себе. Когда я приблизил к ней лицо, Кира набила мне рот снегом. Я все равно поцеловал ее, но когда поднялся, чтобы глотнуть воздуху, заметил футах в двадцати от нас синий фургончик, припарковавшийся у кромки тротуара. Выступать перед публикой у меня желания не было, поэтому я поднял Киру, и мы пошли завтракать.

– Не хочу совать нос в твои дела, – сказала она, ерзая на своем стуле, – но тот факс у тебя на столе имеет какое-то отношение к Заку?

– Нет, только косвенно. Это просто кое-какие исследования для моей новой книги, – непонятно зачем солгал я. При свете дня это получалось у меня лучше. – И ты не суешь нос в мои дела. Я рад, что кто-то в этом проклятом месте искренне интересуется Заком.

– От него ничего нет?

Я знаком попросил у официантки еще кофе.

– Нет, но я думаю, что существует какая-то связь между исчезновением Зака и судом над Валенсией Джонс.

– Почему ты так думаешь?

Я помедлил, дожидаясь, пока официантка нальет кофе и уйдет. И рассказал Кире об убийстве детектива Калипарри и газетных вырезках в его банковской ячейке.

– Значит, прямой связи нет? – задала она очевидный вопрос.

– Пока нет, но у меня не было возможности установить ее. И теперь из-за ограничений декана Далленбаха… – Я глянул в окно на мои тени в фургончике. – Ты не знаешь, мой племянник и Валенсия Джонс не были знакомы?

– Извини, не знаю.

– Не переживай. В любом случае это пока что выстрел наугад. Но дело в том, что враждебное отношение всех и каждого в Риверсборо к Валенсии Джонс заставляет меня думать, что я на что-то наткнулся.

– Может, и так. – Кира постаралась, чтобы голос ее звучал обнадеживающе, но опущенные уголки губ выдали ее.

– Если такая связь существует, я найду ее, несмотря на этот город.

Мы закончили завтрак в относительном молчании. Но наша официантка была не из тех, кто любит тишину, и решила завести разговор:

– Какой кошмар насчет того паренька в Сайклон-Ридж, а?

– Что за Сайклон-Ридж? – поинтересовался я. – Лыжный курорт сразу к северу от города, полепила Кира.

– Ну, в общем, – не унималась официантка, – этот мальчишка здорово набрался в баре и поехал ночью один кататься на лыжах по «Твистеру». Это самый крутой спуск, дорогуша, – поставила она меня в известность.

– Он сильно пострадал? – спросил я.

– Нет, дорогуша, убился насмерть. Шея сломана в трех местах. И сосна сильно поцарапана. – Официантка прищелкнула языком. – Вот ваш чек. И не забудьте хорошо провести день.

– Думаю, ты не собираешься вдруг захотеть покататься на лыжах, – изобразила разочарование Кира.

– На лыжах! Еврейские мальчики из Бруклина на лыжах не катаются. Наше самое близкое отношение к горам – это рытвины на Плоской авеню. Да и те заделали, когда мне было восемь лет. В любом случае мне нужно заняться кое-какими делами.

– Я пойду с тобой.

– Эти дела мне лучше сделать в одиночку, – сказал я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. – Не надо меня ненавидеть.

– Я бы не смогла.

– Что сегодня вечером?

– Увидим, – ответила она. – Увидим.

Она выхватила у меня чек и ушла. Я смотрел в окно, не заинтересуются ли ребята из фургончика Кирой. Нет, они не шевельнулись. Слежка велась только за мной.

Коп, сидевший впереди, разгадывал кроссворд. По двум своим предыдущим посещениям полицейского участка Риверсборо я его не узнал, а он даже если и узнал, то виду не подал. Когда же он снизошел до того, чтобы спросить, что мне надо, я ответил, что хотел бы навестить одного заключенного.

– Извините, – сказал он, – только что заступил.

Он продолжил, говоря, что у них уже две недели не было задержанных. Мои объяснения, что накануне я сам был у них задержанным, не произвели на него впечатления.

– Кто вас доставил? – спросил он.

– Охранники кампуса.

– Вам предъявили официальные обвинения?

– Нет.

– Тогда, – ответствовал коп, – вас можно не считать, верно?

Я сказал ему, что это его дело, считать меня или нет, но в настоящий момент я себя не интересую. В камере предварительного заключения сидел еще один парень, объяснил я, и он витал где-то очень далеко – между Луной и Сатурном. Ворча, коп защелкал клавишами своего компьютера.

– Имя заключенного?

Я сказал, что не знаю. Мои слова подействовали на него как палка, сунутая в муравейник.

– Послушайте, мистер, вы бы лучше не тратили мое время, не то живо окажетесь заключенным в этой самой тюрьме.

Вопреки своим словам он продолжал тыкать по клавишам. Думаю, прежде чем окончательно разъяриться на меня, он хотел убедиться, что я ошибаюсь. Чтобы я мог видеть, он развернул ко мне монитор. На экран были выведены бухгалтерские списки и списки арестованных за две недели. Только на одном бланке значилось имя. И это имя было мое. Жирным шрифтом под ним было напечатано:

ОТПУЩЕН К ДЕКАНУ ДАЛЛЕНВАХУ. ОБВИНЕНИЙ НЕ ВЫДВИНУТО

– Но я же говорю вам, – не отставал я, испытывая судьбу, – со мной в камере сидел еще один парень: блондин, длинные волосы, сережка в ухе, двадцать, может, двадцать один год.

– Ну, меня там вчера не было, а этот экран – все, чем я располагаю.

Когда я попросил разрешения встретиться с полицейским, который был на дежурстве, когда задержали меня, парень за пультом ответил:

– Невозможно. Сержант Уик вчера вечером уехал на соревнования по подледному лову на север Онтарио.

Другие полицейские, с которыми я виделся, когда только приехал в город, тоже оказались недосягаемы. Как удобно для всех, кроме меня, подумал я. Я всего-то хотел спросить у своего сокамерника, где он раздобыл «Изотоп». Теперь, похоже, галлюцинации начались у меня. К сожалению, в этой игре мне было уже поздновато жить ретроспективой. Мне морочили голову насчет чего-то отвратительного. Но у данной заморочки была и обратная сторона. Это означало, что в Риверсборо имеются люди, которым есть что скрывать. Может, в число того, что надо скрывать, входил и мой племянник. Настало время вызвать сюда Макклу.

– Спасибо, офицер.

– Это все? – Казалось, он огорчился, что я ухожу.

– Видите этот плоский участок? – показал я на свой лоб. – Я заработал его, когда бился головой об стену. Я усвоил, когда надо остановиться.

Теперь, когда Киры со мной не было, я был готов растерзать портье в «Старой водяной мельнице».

Его не оказалось на месте. Вероятно, уехал на подледный лов. Я забрал оставленные мне сообщения – звонили Макклу и Джефф. Ни один из них не требовал немедленно перезвонить. Взяв в холле местную газету, я поднялся в свой номер, чтобы урвать несколько часов нормального сна. Страсть – это чудесно, но обычно она нарушает привычное чередование сна и бодрствования.

Растянувшись на большом стеганом одеяле, я принялся листать газету. Дошел до фотографии на третьей странице. Она представляла собой увеличенный снимок с водительских прав лыжника, погибшего в Сайклон-Ридже. Звали его Стивен Маркем, безработный механик кресельного подъемника из Платсберга, штат Нью-Йорк. Но мне он был знаком под именем Капитана «ЛСД».

Некая романтика

Макклу приехать согласился. Он полагал, что я двигаюсь вперед. Если то, что из-за тебя погиб человек, можно считать прогрессом, тогда он прав. Мне это движением вперед не казалось. Трудно определить, чем это кажется, когда в тебе шесть банок пива и полбутылки водки. Я не очень умею смягчать боль алкоголем. Думаю, это вообще мало кто умеет. Но есть люди, такие, как Макклу и мой дядя Сол, которые достигают некоего временного катарсиса путем разгула. Даже в тошнотворном похмелье следующего дня они находят недоступное мне странное удовлетворение, некую романтику. Но я искал не романтики.

Я не мог оторвать взгляда от газеты, от бесстрастного лица Стивена Маркема. Я благодарил Бога, что за неимением лучшей альтернативы фотография оказалась не из числа снимков с пронзительным взглядом. Глаза его не были ни всевидящим оком, ни глазами, что пригвождают вас, извивающегося, к стене. Это были глаза, уставшие постоянно держаться начеку в машинном отделении подъемника. Я выпил за Стивена Маркема. Мы составляли ту еще пару, Маркем и я, немой и еще более немой. Немоту недооценивали.