Когда боги спали - Коул Аллан - Страница 7

— Они получились у тебя очень здорово, Сафар, — пробормотала она.

Мальчик ничего не сказал.

— Настолько здорово, что я сомневаюсь, были ли у тебя нехорошие намерения. Это правда?

Сафар кивнул. Накатила волна слез, но он одолел ее.

— Ну а коли так, — сказала она, — тогда не переживай. Просто будь поосторожнее. Обещаешь мне?

Она раскрыла ему объятия, и он со всех ног бросился в эту теплую гавань, спасаясь от наплыва чувств. Но с этого дня занятия магией ассоциировались у него с чем-то постыдным, с тем, чем занимаются грязные мальчишки. Стыд становился сильнее по мере того, как росло его мастерство, и все сильнее привлекали эти греховные занятия. Он ощущал себя стоящим особняком от остальных людей, добрых людей Кирании с их миндалевидными глазами и небольшим ростом.

Так что, когда старуха обругала Сафара голубоглазым дьяволом, она, и сама того не желая, угодила точно в цель.

Когда Сафар и его сестры добрались до храма, жрец, Губадан, уже рассаживал учеников по местам. Он был маленьким жизнерадостным человечком, с тем самым шишковатым носом, который и вдохновил Сафара на тот постыдный поступок. Выпирающий животик жреца натягивал материю желтой мантии. Во время произнесения речей, уперев руки в бока, он постукивал по животу большими пальцами. У него была бритая голова и седая борода, которую он содержал в опрятности.

Когда Сафар вместе со всеми совершил обряд медленных телодвижений и глубоких вдохов, способствующих, как их учил Губадан, избавлению от суетности, мешающей учебе, он огляделся в поисках нового юноши. И очень разочаровался, не увидев его.

Губадан, заметив его рассеянность, рявкнул:

— Ну-ка соберись, Сафар, или я тебя отстегаю.

Все рассмеялись, позабавленные такой угрозой. Губадан был безобидным человеком, для которого ударить кого-либо сравнимо было с осквернением алтаря Фелакии. Хоть он и обучал их боевому мастерству в схватке без оружия, мастерству, оставшемуся еще со времен Алиссарьяна, Губадан полагал, что все эти занятия все же в первую очередь должны быть направлены на очищение души, познающей себя.

Но смех вскоре стих, и все впали в дремотное состояние замедленных упражнений. Раз в неделю мальчики отправлялись совершенствовать свое мастерство в полевых условиях. Там ими руководил свирепый старик, бывший в молодости солдатом и теперь приводивший их в восхищение замысловатыми проклятьями и байками о тех временах, когда своим искусством он служил кровавым целям.

Удовлетворенный Губадан после упражнений повел их через древние порталы, на стенах которых Фелакия представала высеченной в различных видах — от изящного лебедя и нежной матери до девы в прекрасных доспехах, защищающей Киранию. Храм представлял собой разваливающееся строение, над которым после сезона ураганов трудилась вся деревня. Маленькая классная комната располагалась рядом с помещением, где хранились благовония, отчего в воздухе всегда витал божественный дух, заставляя даже самых шаловливых учеников прилежно заниматься.

Хотя Кирания считалась отдаленным районом и жители ее проводили год за годом в изнурительной полевой работе, они вовсе не были невежественным народом. Учебу они полагали священным долгом и гордились своими способностями читать трудные тексты, высчитывать непростые арифметические действия и писать так же красиво, как учили в лучших школах Валарии. Особенно гордились киранийцы своими способностями к языкам — каждый мог изъясняться, по крайней мере, на полудюжине чужих наречий. Эта традиция также восходила к Алиссарьяну, который был не только могущественным воинственным королем, но и, как гласила легенда, образованным человеком. Также легенда утверждала, что первая школа в Кирании была основана самим Завоевателем для оставленных здесь своих людей. Так оно было или иначе, но только на учебу в храме не посматривали как на праздное времяпрепровождение. Сообразительные умы и знание языков требовались киранийцам для общения с торговцами. Иначе купцы-пройдохи давно ободрали бы их, оставив без товаров. А вместо этого киранийцы получали прибыль от торговли, пусть и в результате ожесточенных торгов.

Но в этот день Сафар никак не мог сосредоточиться на учебе. Он заслужил несколько серьезных предупреждений от Губадана и запинался, когда был вызван, дабы перечислить ярчайшие созвездия весеннего неба. Он знал, что самое яркое называется Тигр, но именно в процессе ответа название вылетело из головы.

— Ты что же, шутки шутишь со старым Губаданом, парень? — нахмурился жрец. — Ты же мой лучший ученик. Все это знают. Твоя семья тратится, чтобы я занимался с тобой лишние часы и ты получил бы больше знаний. А ты насмехаешься надо мной. А насмехаясь надо мной, ты насмехаешься и над богами, наделившими тебя способностями. Или ты считаешь себя лучше других, Сафар Тимур?

— Нет, наставник, — сказал Сафар, смущенно опуская голову.

— Тогда зачем же ты намеренно изображаешь невежество? — загремел жрец. — Объясни!

— Я просто не мог сосредоточиться на ответе, наставник, — сказал Сафар.

— Значит, ты лентяй! — закричал жрец. — А это еще более серьезный грех, нежели насмешка. Насмешку я могу простить человеку высоких духовных устремлений. Но лень!.. Невнимание!.. Непростительно, парень. А ведь ты должен подавать пример остальным.

Сафар хотел сказать, что ничего не может с собой поделать, что мысли его устремлены к отсутствующему новому ученику по фамилии Протарус — так звали и короля в его таинственном видении.

Вместо этого он сказал:

— Простите, наставник. Я попытаюсь собраться.

И он пытался, а день тянулся очень медленно. Наконец занятия закончились, и Сафар со всех ног устремился прочь, не обращая внимания на свирепый взгляд, брошенный Губаданом в его сторону.

Сафар радовался тому, что отец нагрузил его работой и ему не надо идти вместе с сестрами домой и выслушивать насмешки над его поведением в школе. Он сразу же направился к залежам глины, где отец оставил ведра, чтобы сын принес домой свежего материала. Тропинка за храмом вела через благоухающий лес, где можно было бездумно насладиться чистым воздухом и мягким ветерком.

Выйдя из леса, и повернув к берегу озера, к залежам глины, он услыхал сердитые голоса. Голоса показались знакомыми, и он не удивился, когда слова сменились выкриками, а затем и звуками драки. Он взбежал на холм посмотреть.

Взобравшись на вершину, он глянул вниз и увидел клубок рук и ног. Четверо дюжих парней, прижав к земле пятого, немилосердно его колотили.

Нападавшими были братья Убекьян, считавшиеся первыми задирами в Кирании. Происходили они из бедной семьи, зимой бродившей по долине, собирая подаяние. Убекьяны претендовали на родство с киранийцами, и хотя родство было весьма дальним, но по закону оттолкнуть их и выгнать было нельзя. Ко всеобщему неудовольствию, семья поселилась в пещере близ главной долины и постепенно устроила себе временное жилище. Сделались они и основными источниками неприятностей для самих себя.

У Сафара было более причин, чем у большинства, не любить братьев Убекьян. Они постоянно и безжалостно высмеивали его необычную голубоглазую внешность. До их появления здесь никто не обращал на это никакого внимания. А теперь и другие, подобно той старухе у озера, начали преследовать его своими издевками.

Сафар отлавливал братьев по одному и задавал им трепку. И они перестали насмехаться над ним — по крайней мере, в его присутствии.

Сафар нисколько не сомневался, что в драке, которая развернулась внизу, виноваты были братья. Неприязнь к братьям плюс безрадостные события этого дня заставили вскипеть кровь, и он, сбежав с холма, врезался в свалку.

Его атака оказалась для них неожиданной. Но братья быстро пришли в себя и бросились на него. Сафару на мгновение пришлось тяжело, а от крепкого удара в нос перед глазами поплыли звезды, образовав созвездие Тигр.

Но тут жертва братьев вскочила на ноги и напала на них сзади. Все смешалось в мелькании кулаков, коленей, локтей и голов.