Какое надувательство! - Коу Джонатан - Страница 74

— Да, но мы публикуем ужасную чепуху. Кошмарные романы и скучнейшие автобиографии… То, что приличные книжные магазины на пять миль к себе не подпускают.

— А вы редактируете эту белиберду?

— Понимаете, мне со всеми этими чокнутыми авторами приходится иметь дело — разговаривать по телефону и уверять, что книги их — дело стоящее. Что, разумеется, неправда. А иногда нужно самой искать авторов, и это работа похитрее: знаете, кому-нибудь хочется заказать книгу — историю своей семьи, например, или что-нибудь вроде, — и мы подыскиваем писателя, который согласен за это взяться. Вот сейчас я как раз таким делом и занимаюсь.

— Но каково нахальство этих ваших заказчиков — предполагать, что историю их семей стоит писать.

— Сплошь и рядом они бывают довольно знамениты. Вы же слыхали о семействе Уиншоу, правда?

— Уиншоу — это как Генри Уиншоу, в смысле? Тот маньяк, что никогда не сходит с экранов телевизоров?

Она рассмеялась:

— Именно. В общем, у Генри есть… тетушка, кажется, и ей хочется, чтобы кто-то написал о них книгу. Только ей хочется, чтобы занимался этим… понимаете, настоящий Писатель. Не какой-нибудь писака.

— Господи, каким мазохистом нужно быть, чтобы на такое пойти, как вы считаете?

— Наверное. Но вместе с тем денег у них куры не клюют, понимаете, — у всех, и она, похоже, готова платить какие-то невероятные суммы.

Я задумчиво потер подбородок, начиная улавливать, к чему она клонит.

— Знаете, звучит так… будто вы меня чуть ли не уговариваете.

Элис рассмеялась — словно мое предположение ее потрясло.

— Вас? Господи, да нет же. То есть, вы, конечно, настоящий писатель, знаменитый, но я даже мечтать об этом не могла…

— А разве вы могли мечтать о том, чтобы встретиться со мной в поезде?

— Нет, но… Ох, ну это же просто смешно, даже говорить не стоит. У вас, должно быть, столько дел, столько замыслов новых книг…

— Так вышло, что в данный момент у меня нет никаких замыслов ни для каких новых книг. Несколько недель назад я разговаривал со своим редактором, и мы с ним, похоже, зашли в тупик

— Но… послушайте, вы же не хотите сказать, что это вас всерьез заинтересовало.

— Так ведь вы мне пока не рассказали, в чем суть.

Пока она говорила, я изо всех сил старался, чтобы глаза у меня не выкатывались из орбит, а челюсть не отстегивалась. Это было нелегко. В те первые несколько секунд, за которые следовало что-то понять, я старался выглядеть бесстрастным и уверенным в себе. Так — теперь я смогу выехать из квартирки в Эрлз-Корте, например, и купить свою собственную; на сумму, о которой она упомянула, каждый сумеет достаточно комфортно прожить несколько лет. Но требовалось выяснить еще одно, нечто более важное, пока меня не потащило дальше по этой опасной тропинке.

— А эта книга, — сказал я, — это ваш проект, правда? Ваш ребенок?

— О да, еще бы. Мы… ну, в общем, я думаю, работать над ней мы будем вместе.

В динамике раздался голос кондуктора: мы подъезжали к Кеттерингу. Элис встала.

— Ладно, мне здесь выходить. Очень приятно было познакомиться и… послушайте, не нужно со мной церемониться. Вам же на самом деле совсем не интересно этим заниматься, правда?

— Такой возможности нельзя исключать, да. Вполне вероятно.

Она снова рассмеялась.

— Не могу поверить, что это действительно происходит. Честное слово — никак. Послушайте, у меня тут где-то есть карточка… — Она порылась в сумочке. — Вот, возьмите и позвоните, когда у вас будет время подумать.

Я взял карточку: красными буквами выделялось название — «Павлин Пресс», а под логотипом — надпись: «Гортензия Тонкс, старший редактор».

— А кто это? — спросил я.

— О, это… моя начальница, наверное. Мне собственную карточку еще не заказали — я там относительно недавно. Но кто знает… — и здесь — я это отчетливо помню — она легонько коснулась моего плеча, — …возможно, вы окажетесь моим пропуском к повышению. Стоит мне им сказать, что в книге Уиншоу я заинтересовала самого Майкла Оуэна! Вот погодите… — Она перечеркнула незнакомое имя и вписала свое — крупными угловатыми буквами. А потом взяла мою руку и официально пожала. — Ну что ж. До скорой встречи.

Поезд уже тормозил у перрона, но я успел спросить:

— А сколько, вы говорили, вы пробудете у своей сестры?

Она обернулась, улыбаясь по-прежнему:

— Пару дней от силы. А что?

— Налегке путешествуете?

Просто я неожиданно заметил, что багажа с собой у нее не было — лишь маленькая дамская сумочка.

— О… у нее хранятся мои вещи. Там так мило — почти как мой второй дом.

Она отодвинула дверь, и перед глазами у меня остался ее последний образ — восторженная улыбка, взмах руки — образ, который медленно растворялся в пустоте восемь долгих лет, прошедших до того момента, когда я мельком увидел Элис Хастингс во второй — и последний — раз.

…необходимый блеск… необходимая дерзость…

Почти. Тепло, очень. Почти горячо.

Чем дальше я ехал, тем выше поднималось у меня настроение. Взятые в дорогу книги лежали нераскрытыми на столике, а я погрузился в мечтательное созерцание пейзажа за окном. Мы оставили позади Дерби, и краснокирпичные фабрики и склады, выходившие прямо к железнодорожным путям, уступили место густой зелени. Фризские коровы щипали траву на холмистых пастбищах, усеянных лишь симпатичными фермами из песчаника, да кое-где попадались деревеньки — дома из сланца в несколько рядов, уютно угнездившиеся по склонам долины. Потом, в Честерфилде, у самых рельсов начались огромные терриконы — мы въехали в страну угля; на горизонте теснились сначала краны и башни шахтоподъемников, а затем ни с того ни с сего вдруг возникла покосившаяся церковная звонница, и меня резко швырнуло в ностальгию: пятнадцать лет назад, не меньше — начальные титры глупенькой многосерийной комедии про священников, которую я подростком обожал смотреть по телику. Мы проезжали тоннели и длинные скальные вырубки, и меня увлекли воспоминания. Дальше железную дорогу плотно обступили деревья, и Шеффилд возник внезапно: длинные террасы домов на фоне неба средиземноморской синевы — и все это на краю хребта, на невозможной высоте, чуть ли не на самой вершине. Моим глазам с размаху открылся захватывающий городской пейзаж; литейные заводы и фабричные трубы у железной дороги показались крохотными и незначительными перед одной лишь высотой утесов, куда фалангами жилых кварталов дерзко возносился город. Я не был готов лицезреть столь внезапную и суровую красоту.