Какое надувательство! - Коу Джонатан - Страница 72

Усевшись в купе шеффилдского поезда и дожидаясь, пока он дернется и поедет, я ворочал в голове это унизительное происшествие и проклинал собственную невезучесть — если виной ему была она, — навеки заклеймившую меня как человека воображения, а не действия. Я проклят, как Орфей, обреченный вечно скитаться в преисподней фантазий, а мой герой Юрий тем временем не сомневался и дерзко вознесся к звездам. Несколько тщательно подобранных слов — вот и все, что мне требовалось, однако в голову ни одно не пришло; мне, признанному писателю, черт возьми. Вместо этого я торчал пень пнем и сочинял сценарии один глупее другого. Согласно последнему, объект моего интереса вдруг понимает, что пропустила свою станцию, выскакивает на «Каледониан-роуд», ловит такси и успевает на мой поезд, едва тот отходит от перрона. Душераздирающе. Я закрыл глаза и попробовал думать о другом. В кои-то веки — о чем-нибудь полезном. Слово — вот на чем нужно сосредоточиться, неуловимое слово… Крайне важно придумать последнюю фразу до того, как я доеду до Шеффилда.

…необходимое изящество… необходимая пикантность… рисовка…

Выбранная стратегия оказалась на удивление полезной. Я так увлекся, что не услышал свистка кондуктора; едва заметил, как поезд тронулся; только чуть уловил, как дверь вагона скользнула вбок, внутрь просочился запыхавшийся возбужденный человек и обессиленно рухнул на сиденье в нескольких рядах от меня. И лишь когда мы, набирая скорость, уже проезжали пригороды Лондона, я осознал чье-то присутствие, поднял голову и увидел темноволосую женщину из метро. Неизбежную дрожь возбуждения, вспыхнувшую на долю секунды, сменило нечто более мощное — эмоциональная взрывная волна фантастической силы, состоявшая из восторга, смятения и на первых порах — упрямого неверия. Ибо как такое вообще возможно — женщина, судя по всему, читала… нет, не газету, а тоненький роман в твердом переплете, и на обложке красовалась моя фотография.

Наверное, это мечта каждого писателя. А поскольку такое случается нечасто даже в жизни литературной знаменитости, вообразите, насколько бесценно это для автора молодого и неизвестного, вроде меня, кто изголодался по любым признакам того, что работа его хоть как-то отпечаталась в сознании публики. Краткие и уважительные рецензии, которые мне уделяли газеты и литературные журналы, — некоторые я заучивал чуть ли не наизусть — бледнели по сравнению с этим нежданным намеком: в реальном мире может таиться такое, о чем я даже не подозревал, нечто живое и произвольное — читатели. Таким было первое ощущение. Вслед за ним, конечно, пришло осознание: наконец-то мне представилась долгожданная возможность, безупречный предлог, идеальный путь к разговору. Разумеется, невежливо будет не представиться в подобных обстоятельствах. Оставался единственный вопрос — как и когда сделать ход.

Меня переполняла решимость сделать его ненавязчиво. Никуда не годится просто вылезти, хлопнуться на сиденье напротив и изречь грубую банальность:

«Я вижу, вы читаете одну из моих книг». Или того хуже: «Восхищаюсь женщинами с хорошим вкусом к литературе». Гораздо лучше устроить все так, чтобы открытие сделала она. Ну, это несложно. Через несколько нерешительных минут я поднялся и, прихватив сумку, пересел на место прямо напротив женщины, через центральный проход. Одного этого хватило, чтобы она оторвалась от книги и с удивлением взглянула на меня; может, и с досадой. Я произнес:

— Там солнце припекает.

Замечание совершенно бессмысленное, если учесть, что на новом месте солнца было ровно столько же. Женщина ничего не ответила, лишь вяло улыбнулась и вновь погрузилась в книгу. Я видел, что дошла она примерно до пятидесятой страницы — где-то четверть; лишь несколько страниц осталось до самой, на мой взгляд, уморительной сцены во всем романе. Я откинулся на спинку и стал опасливо наблюдать за женщиной краем глаза, одновременно прилагая все усилия, чтобы ей открывался на меня хороший вид — если она вдруг решит оторваться от книги снова, — в особенности на мой профиль: именно такой ракурс выбрал фотограф той студии, куда я обратился за свой — причем немаленький — счет. Вот перевернуто десять или двенадцать страниц (приблизительно за столько же минут), и по-прежнему — никаких симптомов веселости; ни малейшего оттенка улыбки, не говоря о приступах неконтролируемого хохота, которые я с любовью воображал у будущих читателей этого эпизода. Да что же с ней такое, в самом деле? В твердых переплетах мои романы продавались жалко — ушло экземпляров 500-600 или около того. Как же этот попал в руки человека столь очевидно глухого к тональности и приемам автора? Впервые присмотревшись к лицу женщины, я отметил отсутствие всякого юмора в ее глазах и жесткой линии рта, а со лба морщинки мрачной сосредоточенности, казалось, не сходили никогда. Она читала дальше. Я подождал еще минут пять или чуть больше; нетерпение мое возрастало. Я демонстративно ерзал по сиденью, даже вставал два раза — якобы достать что-то из сумки, закинутой в багажную сетку, — и наконец опустился до симуляции приступа громкого кашля. Он продолжался до тех пор, пока женщина настороженно не взглянула на меня и не спросила:

— Простите, вы что — пытаетесь привлечь мое внимание?

— Нет-нет, что вы! — пролепетал я, с ужасом понимая, как неистово зарделись щеки.

— Может, вам дать леденец от кашля?

— Нет, спасибо, все хорошо. В самом деле.

Она вернулась к чтению, не сказав больше ни слова, а я погрузился в озадаченное молчание, едва в состоянии признать, что затея оказалась гораздо сложнее. Из неловкой ситуация быстро перешла в разряд непроходимой глупости. Мне осталось последнее средство, и я прибег к нему:

— Э-э… знаете, я действительно пытался привлечь ваше внимание.

Женщина подняла голову от книги, ожидая разъяснений.

— Все дело… в той книге, которую вы читаете.

— И что с ней?

— Вы ничего не замечаете в фотографии на задней стороне обложки?

Она перевернула книгу:

— Нет, я не вижу… — И, переводя взгляд с меня на снимок, со снимка на меня, расплылась в недоверчивой улыбке: — Н-ну, черт бы… — Она осветила все ее лицо, эта улыбка, — изменила все сразу, женщина потеплела и просияла. И расхохоталась. — И вы тут просто сидите… то есть, это невероятно. Я ваша большая поклонница, знаете ли. Я прочла все ваши книги.