Какое надувательство! - Коу Джонатан - Страница 17

Вне всякого сомнения, день складывался весьма необычно, и я усугубил его необычность еще одним поступком. Вышел на прогулку.

Квартира моя располагалась в глубине большого многоквартирного дома, фасадом выходившего на парк Баттерси. Хотя это послужило чуть ли не главной причиной ее покупки лет семь или восемь назад, преимуществами географического положения я пользовался редко. Обстоятельства иногда вынуждали меня ходить через парк, это верно; однако сознательно спуститься в парк ради удовольствия или размышлений — совсем другое дело. Прежде я не обращал ни малейшего внимания на окружавший меня пейзаж, правда, как выяснилось, делать этого не собирался и сейчас, поскольку на прогулку отправился, в первую очередь надеясь прийти к определенному решению, которое, как и многое другое в жизни, откладывал слишком долго. Но оказалось, что в своем заново пробужденном состоянии я менее обычного способен игнорировать окружающий мир, а потому поймал себя на том, что проникаюсь расположением к этому парку, который доселе отнюдь не считал самым привлекательным в Лондоне. Трава пожухла, клумбы на солнце потрескались и посерели, но их краски изумили меня все равно. Я словно увидел их в первый раз. Под небесами невозможной голубизны орды загорающих подставляли себя яркому солнцу; их порозовевшие тела местами были прикрыты кричаще-яркими лоскутами одежды, а головы покачивались в такт солнечным лучам и отупляющим ритмам магнитофонов-»мыльниц» и плейеров. (В воздухе мешалась самая разная музыка.) Урны были переполнены бутылками, банками и обертками от сэндвичей. Казалось, я очутился на каком-то празднике, где напряжение и негодование маячат далеко на заднем плане, и то, вероятно, лишь потому, что жара, как обычно, граничила с невыносимой, а скорее всего — просто потому, что в глубине души все мы знали, что парк Баттерси — далеко не самое лучшее место, чтобы жарой этой изо всех сил наслаждаться. Интересно, сколько еще человек мечтают сейчас оказаться в деревне, среди настоящей природы, рядом с которой парк — лишь непристойная пародия? В его северо-западном углу, недалеко от реки, кто-то попытался воссоздать отдельный садик и обнести его стеной. Пока я несколько минут сидел там, мне этот уголок напомнил сад за фермой мистера Нутталла, где мы играли с Джоан. Но здесь вместо зачарованной тишины, которую в детстве мы принимали как вещь совершенно естественную, я слышал громыхание грузовиков и гул пролетающих самолетов; и с деревьев за нами наблюдали не воробьи и скворцы, а заносчивые городские голуби да жирные черные грачи размером с приличную курицу.

Что касается моего решения, то пришел я к нему довольно быстро. В начале недели я получил уведомление из банка, сегодня утром распечатал конверт и без особого удивления обнаружил, что на балансе у меня большой перерасход. Остается только что-то сделать с той глыбой рукописи, что лежит у меня на столе. Если повезет — и, возможно, если случится чудо, — на ней удастся что-то заработать, но в любом случае прочесть ее следует как можно быстрее, чтобы понять, как подступаться к издателям.

Вернувшись домой, я не мешкая взялся за дело. Мне удалось одолеть около семидесяти страниц, когда в дверь позвонила Фиона. День уже клонился к вечеру. В руках Фиона держала два больших бумажных пакета с ручками, из одного торчали зеленые листья.

— Вот те на! — сказала она. — А вы изменились. (Помню я эти ее довольно нелепые восклицания — до сих пор помню. «Вот те на!» было одним; другим — «Это ж надо!».)

— Правда? — спросил я.

— Так я вас просто в неудачный вечер застала, да? Вчера, я имею в виду?

— Наверное. Сегодня я… больше в себе.

Она поставила пакеты на пол:

— Я вам вот чего принесла. Их нужно пересадить. Можно, я их тут пока оставлю, а сама зайду к себе, немного приведу себя в порядок и все такое, а потом вернусь и помогу вам?

Когда она ушла, я заглянул в пакеты. В одном были растения, в другом — довольно внушительные керамические горшки с блюдцами, а также какие-то свертки и газета. В последний раз я заглядывал в этот таблоид очень давно, но, вспомнив, что сегодня пятница, вытащил газету из пакета и быстро пролистал примерно до середины. Найдя что искал, я улыбнулся и принялся читать заметку — сначала без особого интереса, но через несколько строк уже нахмурившись: в памяти что-то тренькнуло. Я сходил в свободную спальню — комнату, где устроил кабинет и куда никогда не заглядывал, — и вынес большую коробку, набитую газетными вырезками. Когда вернулась Фиона, я рылся в бумажках.

Фиона забрала пакеты, ушла в кухню и занялась пересадкой. Было слышно, как она передвигает что-то, открывает и закрывает краны. Через какое-то время она произнесла:

— Должна сказать, кухня у вас до ужаса чистая.

— Я сейчас помогу, — отозвался я. — Большое вам спасибо. Я должен вернуть вам деньги.

— Не говорите глупостей.

— Ха!

Я нашел вырезку и с этим торжествующим восклицанием вытянул ее из коробки. Явное свидетельство того, что память моя по-прежнему крепка — помимо всего прочего. Разложил газету на обеденном столе, открыл на нужной странице, рядом пристроил вырезку и тщательно перечитал обе заметки. И нахмурился еще сильнее. Войдя в комнату с горшком в руках, Фиона сказала:

— Знаете, я бы не отказалась выпить.

— Простите. Конечно. Я просто искал ее колонку. Что скажете?

Увидев, что я читаю ее газету, Фиона принялась оправдываться:

— Понимаете, я ее не покупала. Нашла в метро. — Потом взглянула на одинаковые фотографии Хилари Уиншоу наверху обеих страниц и скривилась: — Кошмарная женщина. Надеюсь, вы не из числа ее поклонников?

— Вовсе нет. Но у меня к ней профессиональный интерес. Вы почитайте, пока я вам что-нибудь приготовлю, а потом скажете, что думаете.

Колонку печатали уже больше шести лет, и она по-прежнему называлась «ПРОСТОЙ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ». Фотография тоже не изменилась. Каждую пятницу видный телевизионный магнат и любимица средств массовой информации высказывалась на любую тему, которая захватывала ее воображение: с равной убежденностью она могла разглагольствовать о чем угодно — от государства всеобщего благоденствия и международного положения до длины юбок членов королевской фамилии на последних светских приемах. Бесчисленные читатели за много лет, казалось, прониклись очарованием милой привычки Хилари Уиншоу признаваться в практически полном незнании предмета, о котором она бралась рассуждать; особенно показательна в этом отношении была ее склонность к весьма резким суждениям, касающимся самых противоречивых книг и кинофильмов. При этом она радостно сообщала, что времени прочесть или посмотреть их у нее так и не нашлось. Еще одной выигрышной чертой Хилари была ее способность великодушно включать любого читателя в свой круг посвященных — она с готовностью и в мельчайших подробностях описывала свои хозяйственные мероприятия, возносясь до праведного негодования, если речь велась о выходках строителей, сантехников и декораторов, казалось нескончаемой чередой сменявших друг друга в ее огромном доме в Челси. Интересный, но малоизвестный факт — за свой поток чепухи мисс Уиншоу получала гонорар, раз в шесть превышающий жалованье квалифицированного школьного учителя и в восемь — штатной медсестры Национальной службы здравоохранения. Доказательства этому у меня тоже имелись.