О чем лают собаки - Котенкова Е. В. - Страница 53

Через некоторое время я решила проверить, насколько случайной была эта защита. При следующей попытке нападения нашего приятеля не было рядом. Я позвала его: «Помоги! Защити!» И мой верный друг, примчавшись откуда-то со стороны, повторил приём и опять защитил нас.

Теперь я была уверена, что это умная собака с врождёнными качествами охотника и добрым собачьим сердцем.

Терпимость

Она любила животных с рождения. И не боялась их. Едва научившись ходить — а это произошло на даче, — она исчезла. Родители, все дачники сбились с ног: вокруг лес, рядом речка. Поиски не дали результатов. И тут один наблюдательный человек, пробегая в очередной раз мимо дачи, где на цепи сидела злая собака, заметил, что она почему-то сидит рядом с будкой, время от времени заглядывая внутрь (в это время у неё были щенки). Необычное поведение собаки привлекло его внимание. Позвали хозяина, потому что к цепной собаке да ещё со щенками никто не смел приблизиться. Хозяин заглянул в будку и… рассмеялся: среду щенков мирно спала та самая пропавшая девочка. В будке стало тесновато, и собака терпеливо ждала снаружи, оберегая сон своих щенков и маленького человека.

Опекун

Жил у меня фокстерьер Дик. И породой не вышел, и родословная неизвестна: я нашла его умирающим поздней осенью возле лётных уже заколоченных на зиму дач. Видимо, поиграли летом со щенком, а в город брать не стали и выбросили, забыв о том, что щенки тоже умеют страдать. Найдёныш сразу стал членом нашей семьи, всеобщим любимцем.

Как-то к нам приехал родственник из другого города, а с ним — месячный щенок карело-финской лайки. Мой Дик начал опекать малыша. Пустил его на свой коврик, принёс ему свои игрушки. Дверь на балкон мы закрыли, потому что балкон у нас с большими щелями, а щенок был подвижный и везде совал свой маленький носик.

Мы сидели в другой комнате. Вдруг слышим лай Дика и визг щенка. Бегу на шум. И что же? Оказывается, открылась дверь на балкон. Щенок устремился туда. Но Дик, мой умный Дик, встал в дверях балкона, хотя сам очень любил сидеть на балконе и наблюдать с нашего десятого этажа за жизнью двора. Они меня не заметили. Щенок разбегался и пытался проскочить мимо Дика, но опекун ловко ловил его за нос и откидывал от двери. Щенок визжал, Дик в это время лаял — звал нас. Приземлившись, щенок устремлялся к балкону, и все повторялось: Дик ловил его на нос и откидывал, щенок визжал, Дик лаял. Тут мой умный пёс увидел меня, а щенок, ничего не замечая, уже мчался на него. Дик на этот раз поймал его не на нос, а взял за шкирку и отшвырнул от двери так, что тот проехал несколько метром по полу. Я закрыла дверь балкона. Дик в изнеможении повалился на бок, а упрямец уже бежал к нему. Тогда Дик обнял его лапами и начал переваливаться с одного бока на другой, крепко и любовно прижимая малыша к груди, а тот сразу затих и заснул.

К. А. Роговин, кандидат биологических наук

ЙОВЕЙ

То были настоящие звери. Пять огромных лохматых псов наводили ужас на всех, кто вторгался в их земли. В сущности, власть их распространялась на территорию небольшой фактории, затерянной среди бескрайней тундры Ямала. Несколько бревенчатых домиков, два десятка чумов приютились на берегу северной речки, а вокруг, куда ни взглянешь, — равнина от края до края, и не счесть больших и малых озёр. В тундре, куда псы уходили кормиться, они вели себя совсем по-другому: были трусливы и убегали при малейшей опасности. Если не считать внушительных размеров, во внешности этих собак было мало привлекательного: обвислые уши, довольно тупые морды, злобный, голодный взгляд… Впрочем, нрав псов определялся, скорее всего, воспитанием. Их здорово били. Собаки принадлежали старику ненцу по имени Сатака, служившему на фактории водовозом. В гололёд, когда лохматый, кожа да кости, мерин Бурый бессилен был втащить от реки по взвозу наполненную водой бочку, старик ловил псов и впрягал их в сани в помощь коню. В это время его хлыст нещадно гулял по спинам и бокам зверей. Конь, сверкая бельмами глаз и дрожа больше от страха, чем от натуги, с грехом пополам вёз сани в гору, а собаки помогали ему, подгоняемые хлыстом старого ненца. Морды их были упёрты в снег. Из раскрытых пастей с вывалившихся языков стекала слюна. Они глухо храпели, взвизгивали и отрывисто лаяли. В это время в их пёсьих душах, наверное, копилась лютая злоба. Они вымещали её на бродячих собаках, время от времени появлявшихся на фактории. Не однажды, по рассказам Сатаки, его псы разрывали в клочья этих приблудившихся чужаков.

И только один пёс сумел выжить, противопоставив злобной силе своры свой гордый независимый нрав, ловкость и безусловную смелость.

Когда мы пришли на факторию, он уже жил там, прикипев к магазину. Это был маленький пёсик, весёлый и шустрый. Размером он походил на нашу карело-финскую лайку, но был более коренастым и обладал длинной, густой рыжевато-бурой шерстью. Звали его старинным именем Йовей (вероятно, искажённая транскрипция ненецкого слова). Говорили, что в тот день, как он осел на фактории, собаки Сатаки пытались разорвать его, но он ловко уворачивался, сочетая отступление с короткими контратаками. Эти выпады маленького наглеца обескураживали псов, давая ему секундные передышки, во время которых он пытался удрать. Однако этим он провоцировал все новые и новые атаки разъярённых собак. Когда казалось, что кровавый конец неизбежен, на пути ему встретился штабель дров у стены магазина. Пёсик забился под поленья и прожил там неделю, зализывая раны и набираясь сил. Поначалу заведующий магазином, он же продавец и сторож (ненцы называли его Большим Бородатым Володей), приехавший на Ямал за длинным рублём, в отношении пса настроен был прагматически. Вечером, после того как собаки Сатаки задали чужаку трёпку, заведующий пытался извлечь полуживого пёсика из-за поленницы исключительно ради целей скорняжного промысла, но, получив довольно недвусмысленное предупреждение на собачьем языке, решил обождать — пусть, мол, подживет шкура. Швырнув за поленницу рыбьих потрохов, Володя забыл на время о собачонке. Так Йовей выжил.

Спустя три дня он уже выбирался из-за поленницы и бродил по фактории, когда собаки Сатаки спали. По утрам были видны его следы на снегу. А в один прекрасный день он появился как ни в чём не бывало на пороге магазина, дружелюбно виляя хвостом: «Может быть, впустишь погреться?», — говорил его взгляд, обращённый к Володе. И Большой Бородатый Володя, поразмыслив, впустил пса, а потом и вовсе сменил гнев на милость, забыв о затее употребить собачонку на шапку. Пусть живёт в магазине, какой ни есть, а всё-таки сторож.

Но Йовей не сделался домашней собакой, хотя и научился вскоре исполнять порученную ему работу; он стал чем-то вроде звонка в магазине Володи. Иногда он уходил в тундру и пропадал там день-другой, самостоятельно добывая себе пропитание. Иногда отсутствовал по нескольку дней подряд, и никто не мог сказать, жив ли он или погиб в схватке со сворой. Но спустя некоторое время Йовей вновь появлялся в магазине, довольный и подобревший. В отличие от большинства домашних собак, у него не было того жалостливого, молящего о прощении, в сущности, рабского взгляда, которым так часто восторгаются люди в своих холёных аристократических и бесполезных собаках. Йовей был независим.

Нужно сказать, что нравы на фактории царили весьма жестокие (была середина семидесятых годов). Большой Бородатый Володя вёл себя как хозяин не только в отношении к не принадлежавшему ему магазину. Он держал в кулаке окрестных спившихся ненцев и коми, которые за бутылку водки выкладывали шкурки песцов, пыжиков, попадали к завмагу в кабалу. Как говорится, до бога высоко, до царя далеко… Мне самому пришлось видеть, как Большой Бородатый Володя раздавал тумаки несчастным пьяницам, которые плохо ему сослужили, или вышвыривал их пьяных на двадцатиградусный мороз из магазина, и они, кубарем скатившись с крыльца, тут же засыпали в снегу в своих малицах. Было в поведении Володи много отвратительного, может показаться даже, малореального для наших дней, что-то скорее напоминавшее персонаж рассказов Джека Лондона… Увы, Север есть Север, и он далеко не всегда влечёт к себе сильных и смелых, а главное, чистых духом людей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что и с Йовеем Большой Бородатый Володя был тоже не мягок. Не однажды его тяжёлый сапог готов был опуститься на голову пса. Но в том-то и состоял секрет кобелька, что он всегда выходил сухим из воды. Ловко уворачиваясь от ударов, он забивался то под шкаф, то под лавку и, улучив момент, выскакивал на двор. Порой, почувствовав недоброе в настроении Володи, заранее исчезал с глаз долой скитаться по тундре. Словом, Йовей не считал Володю хозяином. Он жил в магазине как бы по договору, как это делает не собака, а кошка, которая ловит мышей в уплату за проживание.