Кольцо Соломона - Страуд Джонатан - Страница 28

Слева от меня медленно и мучительно приводил себя в порядок Факварл, управившийся наконец со своим козлоглавым противником. Из глубокого пореза на груди сочилась сверкающая сущность, но в остальном он, похоже, был невредим.

Недурно, однако! Мы вдвоем уложили пятерых утукку и двух из трех идумейских волшебников. [49]Можно было считать, что проблема с разбойниками на Соломоновых дорогах решена.

Да, кстати! Третий волшебник! А где, собственно…

И в это время поблизости раздался голос, пронзительный и властный:

— Стойте, демоны! Не смейте ни двигаться, ни говорить без нашего повеления, разве что затем, чтобы униженно простереться в пыли перед верховной жрицей Солнца из благословенной страны Химьяр! Я представляю свою царицу и говорю от ее имени и от имени всего Химьяра. Я требую, чтобы вы назвали себя, кто вы такие и какова ваша природа, под страхом нашего гнева!

Хм. Мне кажется или достаточно было бы простого «здрасьте»?

16

Бартимеус

Не то чтобы я не заметил, что мы не одни. Просто мне было не до того. В разгар битвы думаешь только о самом насущном, а именно: как выпустить кишки врагу и при этом не дать ему оторвать тебе руку и шарахнуть ею же по башке. Если и остаются в запасе какие-то силы, они уходят на ругань. Простираться в пыли перед незнакомыми наблюдателями — это, мягко говоря, не главный номер твоей программы. Особенно когда ты их же и спасаешь.

Поэтому я не стал торопиться. Сперва я хорошенько отряхнул с себя песок пустыни и исследовал отдаленные районы своей сущности, а потом уж обернулся и посмотрел, кто это там разговаривает.

Не далее чем в двух пядях от себя я обнаружил физиономию, взирающую на меня с презрением, насмешкой и желанием пожевать чего-нибудь сочного и зеленого. Это был верблюд. Проследив направление его шеи, я обнаружил красную с желтым шелковую подушку, приделанную к его седлу. Ниже свисали кисточки чепрака; выше, покосившись на сломанных шестах, болтался балдахин, ныне, увы, обгорелый и порванный.

А на седле восседала очень молодая женщина, почти девочка. Ее черные волосы были зачесаны назад и почти не видны под шелковым платком, однако брови у нее были изящные и насмешливые, а глаза черные, как оникс. Лицо узкое, точеное, цвет кожи смуглый и ровный. Человек, пожалуй, назвал бы ее красивой. Мой опытный глаз заметил также признаки своеволия, острого ума и суровой решимости, а уж украшало это ее или портило — не мне решать.

Девушка сидела на верблюде очень прямо, опустив одну руку на переднюю луку из акациевого дерева, а другой небрежно придерживая поводья. На ней был конопляный дорожный плащ, окрашенный в охристый цвет ветрами пустыни и местами опаленный пламенем утукку, и длинное шерстяное одеяние, вытканное геометрическими красно-желтыми узорами. Одеяние облегало ее торс, а ниже пояса было свободным. Она сидела в седле боком, и ее ноги были обуты в аккуратные кожаные сапожки. На тонких обнаженных запястьях позванивали бронзовые браслеты. На шее у нее висела серебряная подвеска в форме солнца.

Ее прическа слегка растрепалась — несколько прядей выбились и падали на лицо, — и под глазом у нее виднелся небольшой свежий порез, однако в целом она, похоже, выбралась из этой передряги целой и невредимой.

Короче, рассказывать все это куда дольше, чем увидеть. Я посмотрел на нее пару секунд.

— Это кто говорил, — спросил я, — ты или верблюд?

Девушка насупилась.

— Я!

— Ну надо же, а ведешь себя как верблюд. — Я отвел взгляд. — Мы только что перебили утукку, которые на тебя напали. Вообще-то это тебе полагается коленопреклоненно благодарить нас за спасение. Верно, Факварл?

Мой соратник наконец подошел поближе, осторожно ощупывая зияющую на груди рану.

— Вот козел! — буркнул он. — Пропорол мне грудь рогом как раз в тот момент, когда я душил двух других. Трое на одного! Хорошенькое дело! Некоторые джинны просто не имеют представления об элементарной вежливости… — И только тут он заметил девушку. — А это кто такая?

Я пожал плечами.

— Выжившая.

— Еще кто-нибудь жив остался?

Мы окинули взглядом жалкие останки каравана, рассеянные по ущелью. Все было тихо, никакого шевеления, если не считать пары оставшихся без всадников верблюдов, что бродили неподалеку, и лениво кружащих в небе стервятников. Других выживших было не видать.

Как и еще кое-кого: сбежавшего идумейского мага. Мне внезапно пришло в голову, что было бы неплохо притащить его в Иерусалим живьем. Соломону было бы интересно узнать из первых рук причины появления разбойников…

Девушка (которая так нас и не поблагодарила) восседала на верблюде, созерцая нас с Факварлом большими темными глазами. Я сухо сказал ей:

— Я ищу одного из разбойников, которые напали на ваш караван. Он сбежал по скале вон оттуда. Ты должна была его видеть. Не подскажешь, куда он девался, — если тебя это, конечно, не затруднит?

Девушка лениво указала на большой гранитный валун на противоположной стороне дороги. Из-за валуна торчали ноги. Я бросился туда — и обнаружил лежащего идумея. Из середины лба у него торчал серебряный кинжал. Аура серебра вызвала у меня тошноту; тем не менее я его потряс, на случай если он всего лишь в обмороке. Нет, без толку… Вот тебе и живой свидетель, которого я рассчитывал представить Соломону.

Я подбоченился и посмотрел на девушку.

— Твоих рук дело?

— Я — жрица храма Солнца из благословенного Химьяра. Демоны этого человека уничтожили моих спутников. И я должна была оставить его в живых?!

— Ну, было бы неплохо, если бы он прожил чуть подольше. Соломон наверняка захотел бы с ним познакомиться.

Несмотря на разочарование, я, помимо своей воли, посмотрел на девушку с уважением. Жрица она или не жрица, а попасть в бегущую мишень, не сходя с верблюда, — это очень и очень недурно. Хотя признавать это вслух я не собирался.

Факварл тоже разглядывал девушку, довольно задумчиво разглядывал. Он кивнул в ее сторону.

— Что она там говорит, откуда она?

Девушка услышала и срывающимся голосом сказала:

— Повторяю, о демоны, я — жрица Солнца и представитель…

— Из Химьяра она.

— А это где?

— В Аравии где-то.

— Великого и царственного рода правителей Химьяра! Я говорю от имени царицы и всего ее народа, и мы требуем…

— Понятно…

Факварл поманил меня в сторонку. Мы отошли подальше.

— Я вот что думаю, — вполголоса сказал он, — раз она не израильтянка, значит, запрет на нее не распространяется, верно? [50]

Я почесал бороду.

— Верно…

— А в стены Иерусалима она пока не вступила.

— Нет.

— Молоденькая, аппетитная…

— Эй, демоны! Я требую меня выслушать!

— Очень аппетитная! — согласился я. — И легкие у нее хорошие!

— А мы с тобой, Бартимеус, мягко говоря, утомились после наших трудов…

— Демоны! Вы меня слушаете или нет?

— Могу смело утверждать, что оба мы изрядно голодны…

— Демоны!..

— Погоди минутку, Факварл. — И я обернулся и сказал арабской девушке: — Не будешь ли ты так любезна не употреблять больше этого слова? «Демон» — это весьма уничижительный термин. [51]Меня это оскорбляет. К нам следует обращаться, например, «достопочтенный джинн», или «грозный дух», или как-нибудь еще в этом роде. Договорились? Спасибо.

Девушка выпучила глаза, но ничего не сказала. И то хорошо.

— Извини, Факварл. На чем мы остановились?

— Мы оба голодны, Бартимеус. Ну, что скажешь? Никто ведь ничего не узнает. А потом с триумфом полетим обратно к хозяину. К ночи уже будем на Храмовой горе, уютно рассядемся у костерка… А Хаба тем временем вернет себе расположение Соломона, отзовет эту свою тень и пощадит твою жалкую шкуру. Ну, как тебе это?

Звучало совсем недурно, особенно то, что касалось тени.