Мазепа - Костомаров Николай Иванович - Страница 36

По возвращении гетмана в Украину от царя вскоре началась у него хлопотливая возня с запорожским своевольством, которое час от часу все более разгоралось. Когда в начале 1701 года прибыл в Сечу генерал Кольцо-Мосальский с тем, чтобы разорить турецкие городки, запорожцы заартачились. Гетман приказал им содействовать доставлению орудий и боевых припасов из Таванска и устроить у себя в Сече склад для их хранения. Запорожцы с бесчестием встретили гетманских посланных, посылали гетману ворчливые ответы и хотя не отказывались, по приказанию царского генерала, беречь царскую казну, но не хотели допустить в Сечу ни единого из царских ратных людей, показывая к ним недоверие и нерасположение. Всего более пришлось запорожцам не по нраву то, что генералу князю Кольцо-Мосальскому дан был указ строить новые городки близ Сечи вместо прежних разоренных городков в низовьях Днепра. Место для постройки ближайшего городка было избрано у Микитина Рога (где ныне Никополь). Гетману указано было содействовать этой постройке, и он послал 6000 Козаков своего регимента на работы в прибавку к 3500 ратным, бывшим у князя Кольцо-Мосальского.

Запорожцы около того же времени наделали новых хлопот своими своевольствами. Толпа сечевиков напала на греческий караван. Турецкие подданные греки, торговцы, прибыли из своей страны в Очаков с товарами, оттуда поплыли вверх по Бугу, а потом, приставши к берегу, наняли у малороссиян, занимавшихся рыболовством, подводы и двинулись степью на Чигирин. За ними следила ватага запорожцев с атаманом Щербиною и асаулом Тонконогом. Они пригласили из ватажников, ловивших рыбу на реке Буге, несколько «легкомысленных» молодцов и напали на греческих торговцев, когда те, на пути своем к Чигирину, достигали до реки Ингула. Запорожцы ограбили весь караван, отвезли награбленные товары в Сечь, разрезали тюки и кипы (называемые гарары) и поделили товары, в числе которых находились драгоценные камни и жемчуг ценою в несколько тысяч талеров. Из Сечи получались вести, что запорожцы, поделивши по куреням награбленные товары, похвалялись поступать так же и с другими торговыми караванами, когда те будут проходить. Силистрийский сераскир-паша прислал к гетману жалобу и требовал вознаграждения за разграбление греков, турецких подданных. Около того же времени другая ватага запорожцев напала на селитренные майданы, заведенные из Гетманщины старшинами на берегах Самары, и разоряли их, забирая волов, казаны и всякую рухлядь. Запорожцы претендовали, что берега Самары, покрытые лесом (так называемая Товща Самарская), составляют давнее достояние Запорожской Сечи и заводчики не иначе могут держать там селитренные майданы, как платя в войсковой ссчевой скарб по 100 злотых от котла.

Гетман сообщил обо всем этом в Москву, я на то время туда приехали запорожские посланцы — бывший кошевой Крыса с товарищами. В Москве их задержали и стали допрашивать о греческих караванах и о селитренных майданах. Они отозвались незнанием дела. Московское правительство разослало запорожских посланцев по великороссийским городам и написало в Сечь, что если не будут возвращены награбленные товары и виновные не подвергнутся жестокому войсковому наказанию, то задержанные товарищи будут казнены смертью. Запорожцы от такой угрозы пришли в неистовство, отрешили своего кошевого Петра Сорочинского и выбрали Костю Гордеенка, человека крайне задорного, ярого ненавистника московской власти. Этот новый кошевой писал гетману такого рода объяснение: греки, следовавшие в караване, сами были виноваты; вопреки прежним обычаям ехать в Сечу, они хотели миновать ее и поехали дикою степью. Сечевики, ездившие на промыслы, узнавши о том, хотели только загородить каравану неправильный путь, но греки стали в них стрелять; тогда сечевики позвали других товарищей, бывших на рыбных промыслах, и «большим собранием» заворотили караван к Сече. Атамания и всe сечевое товариство поделили между собою из греческих товаров только красные кумачи, а дорогие вещи: камни, жемчуг и деньги возвратили торговцам и сами проводили их до великороссийских городов. В этих оправданиях была чистая ложь; ни гетман, ни московское правительство не могли поверить этому, да и сам сообщавший такое оправдание, конечно, знал, что ему не поверят. Не теряя времени, запорожцы, подущаемые притом приезжавшими в Сечу татарами, послали в Крым посольство к хану просить возобновления прежнего союза, старинного «братерства» и помощи против москалей, а тем временем самые отважные составили ватагу в числе шестисот — настоящую разбойничью шайку: в вершинах реки Вовчей не было от них ни прохода, ни проезда людям Полтавского полка, ездившим на пасеки и на рыбные ловли.

Более всего раздражала запорожцев в то время постройка городка недалеко от Сечи. Отважнейшие грозили выйти с оружием на строителей. Гетман посылал в Сечу требовать, чтобы запорожцы не мешали царским ратным ломать камня у Каменного Затона для постройки крепости, а кошевой атаман от имени всего товариства написал такой ответ, обращенный к лицу царя: «Объявляем вашему царскому величеству все мы единогласно, что совершенно не хотим оного города близ нас на Днепре иметь и камня на строение брать не дозволим. Еще и города не выстроили, а мы уже терпим убытки и неправды в вольностях наших, чего напредь сего ни от кого не видали по данным нам монархами грамотам, теперь же дознались напустнаго утеснения товариству нашему, ходящему для своих добыч и промыслов. Мы на бой против бусурман по вашему царскому указу идти всегда готовы, а города строить не позволяем».

Однако попытка запорожцев сойтись с татарами во вред России не удалась. Запорожские послы, отправленные в Крым, встретили хана недалеко от Карасубазара и предлагали прежнее «братерство», как было при Хмельницком. Хан призвал какого-то старого татарина, помнившего времена Ислам-Гирея, делал ему расспросы и потом стал держать совет с своими мурзами. Некоторые заявляли охоту открыто подать помощь запорожцам, другие же опасались, что запорожцы, надеясь на одних охотников пристать к их замыслу, которых в Украине найдется немного, опять подведут татар, как уже было недавно с Петриком и еще ранее с Суховеенком. Хан решил спросить об этом своего верховного повелителя, турецкого падишаха, а до получения ответа мурзы убеждали запорожцев не сноситься с Москвою.

Но в самом запорожском товаристве возникло раздвоение. Самые задорные ненавистники Москвы кричали: «Лучше навеки поддадимся турку, а не останемся в московской неволе». Другие представляли такое хитрое соображение: «Если орда с нами теперь не пойдет воевать Москвы, а на нас опал царский станется за сношение с татарами, то мы отпишемся, что ничего о том не знали, скажем, что нам приказал так чинить с ордою гетман. Вот его, гетмана, возьмут в Москву, а нам будет милость монаршая». Гетман заранее обо всем этом узнал и отправил к хану за объяснениями посла своего Завидовского. Хан принял гетманского посла ласково и объявил, что ни за что не станет нарушать мира с московским царем. Гетманский посланец от имени гетмана жаловался на грабежи, учиненные татарами над русскими торговцами в Кубанской и Ногайской орде. Хан приказал тотчас учинить розыск и воротить награбленные товары; сверх того он дал строгий приказ не поступать вперед таким образом. Тогда же хан хотел окончить размен полоненников так, чтобы уже ни русских в Крыму, ни татар в России в плену не оставалось. Это не так скоро могло окончиться, так как русских полоненников отпускали не иначе, как в обмен за татарских или за выкуп деньгами. Некоторые русские в это время получили свободу, и. в числе их был князь Юрий Четвертинский, взятый в плен во время нашествия Петрика с белогородскою ордою. Силистрийский Юсуф-паша продолжал требовать вознаграждения за ограбленный караван, и гетман не без труда упросил присланного от паши «агу» взять вознаграждение жалованьем, которое по обычаю каждый год присылалось от царя запорожцам сукнами, камками, атласами и соболями. Такие вещи приняты были но оценке в десять тысяч левков; гетман прибавил еще 640 рублей деньгами и, сверх того, отдал греческим купцам, потерпевшим разорение от запорожцев, 400 рублей, собранных с переволоченского перевоза на Днепре, составлявшего собственность Запорожской Сечи.