Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга II - Ховисон Дэл - Страница 11

Нырнувший пес догнал его и вцепился зубами в длинные волосы. Еще рывок, и пряди остались в чудовищной пасти, а Джим снова оказался на свободе.

Поверхность. Нужно подняться. Воздуха почти не осталось.

Джим вынырнул, но как только его голова очутилась над поверхностью, завопил. Пес вцепился в его ногу прямо под коленом и теперь тянул вниз. Боль была сокрушительной. Джим чувствовал, как смещаются кости. И едва успел вдохнуть, как его снова поволокло вниз.

«Как? — подумал он. — Как эта псина может одновременно дышать и кусаться? Ну как? Как вообще такое возможно?»

Боль немного стихла, и Джим заметил темную тень, плывущую мимо него к поверхности.

«Ну наконец-то, — подумал Джим. — Демонам тоже нужно дышать».

Он нырнул и поплыл к темнеющему в воде пирсу. Шевелить ногами было больно, но альтернатива была хуже боли. Доплыть до пирса Джим не успел, что-то опять схватило его за ногу, срывая кроссовку. Он развернулся и посмотрел назад.

Снова пес. Джим различал его очертания, видел белую кроссовку, вырывающуюся из пасти животного и опускающуюся на дно.

А в следующий миг ступня взорвалась болью: пес схватил не только обувь.

Собака рванулась к его лицу, как дельфин.

«Хватит, — подумал Джим. — Хватит».

И когда пес приблизился, вцепился в глотку животного двумя руками. Но зверь продолжал двигаться, выворачивая голову, как акула, готовая перекатиться и схватить добычу. Мощные челюсти сомкнулись на лице Джима. Кости сместились под давлением собачьих зубов, скула начала проламываться внутрь. Джим замолотил по псу кулаками.

Челюсти сжались сильнее.

Джиму удалось нащупать собачий глаз и вогнать в него палец изо всех оставшихся сил. Пес задергался, пытаясь стряхнуть человека, но Джим не отпускал, загоняя большой палец все глубже в глазницу. Голову жгло, легкие готовы были разорваться, но он не разжимал хватки.

Пес отпустил его первым и затрепыхался, пытаясь подняться на поверхность.

Джим поднялся вместе с ним, вынырнул на поверхность, глотнул воздуха и сжал руки на шее пса. А зубами вцепился в мохнатое ухо, заполнившее рот дрянью, которой он и представить себе не мог. А затем в горло потекла кровь. Джим вгрызся сильнее и дернул головой, отрывая кусок уха. Пес коротко гавкнул и попытался вырваться, но Джим обхватил его ногами, сжал руками изо всех сил, поерзал, стараясь добраться до собачьего горла.

Пес бился и извивался в воде, клацал челюстями, опускаясь вместе с Джимом на дно.

Они одновременно коснулись песка, и Джим разжал руки, пытаясь подняться вверх, глотнуть воздуха, но что-то схватило его за штанину и дернуло вниз. Поначалу он подумал о собаке, но это просто водоросли обернулись вокруг его лодыжки.

Пес развернулся к нему. Джим попытался ударить животное, но вода гасила удар. Он увернулся, обхватил пса за шею и прижался щекой к горлу твари под челюстью. Пес был силен, но разжать хватку ему не удалось. Псина рванулась вверх. Джим держался. Водоросли, обвивавшие его ногу, слетели от собачьего рывка.

Они оказались под солнцем. Джим вцепился зубами в собачью глотку, мотая головой из стороны в сторону. Из его горла донеслось рычание. Пес тоже рычал, снова и снова перекатываясь в воде, но Джим сжимал руки и зубы, чувствуя во рту горячую кровь.

А потом движения прекратились, пес конвульсивно вздрогнул и застыл. Джим отпустил его горло и попытался взобраться сверху, как на плот, нанося животному удары по ребрам.

Пес начал погружаться в воду.

Джим замолотил руками и ногами и опустил лицо, глядя вниз.

Огромная собака медленно тонула спиной вниз. Джиму показалось, что он заметил желтый свет в уцелевшем глазу, но это, скорее всего, была иллюзия, потому что в следующий миг силуэт животного коснулся утонувшего велосипеда, перевернулся и медленно поплыл прочь, повинуясь подводному течению.

Джим с трудом доплыл до пирса, но взобраться на него не смог — опоры были слишком высокими. Отдохнув у столба, он добрался до берега, вылез на мокрый песок и обнаружил, что не может идти. Лодыжка была сломана. Кости стопы тоже. Правое колено не сгибалось, лицо горело, а челюсть скрипела и стреляла болью при каждом движении. Джим пополз по песку до пирса, добрался до края и посмотрел в воду.

Пес не появился.

Джим улыбнулся, скрипнув сломанной челюстью. В зубах застряли ошметки темной собачатины.

«Джим Победитель», — подумал он.

И испустил дикий, первобытный, леденящий душу вопль, который эхом разнесся над озером и всколыхнул ветви деревьев.

ДЖОН ХАРРИСОН

Аккомпаниатор

Никогда не думал, что стану об этом рассказывать. Я же убедил себя, что никто мне не поверит. В лучшем случае мою историю посчитают выдумкой, в худшем — галлюцинацией. Но настоящей причиной моего молчания было, скорее всего, то, что я хотел сохранить случившееся как свою личную, драгоценную, нетронутую чужими тайну. Минуло почти семьдесят лет, и не было ни дня, когда бы я не возвращался мысленно в тот декабрьский вечер.

Теперь же, когда Либерти ушла, а мои дни сочтены, мне нет резона хранить эту тайну. К тому же я слишком стар, чтобы меня волновало чужое мнение. Мне едва хватает сил удерживать в пальцах этот проклятый карандаш.

Когда я с ним познакомился, мне было восемнадцать. Я как раз нанялся в питсбургское отделение страховой компании «Тихая жизнь» учеником счетовода. То были чудные деньки для молодежи вроде меня. Страна процветала, жизнь кипела благодаря новым возможностям, удача сама шла в руки. Но и опасностей было немало, больше, чем мы тогда подозревали. Все стремились в будущее. Семена экономического хаоса и социальных потрясений уже пустили корни в плодородную почву амбиций и самоуверенности. Вскоре нам суждено будет пожать славный урожай с этих полей.

Первым чувством, которое он у меня вызвал, было любопытство, и это еще мягко сказано. Наш управляющий, Зак Смит, сказал мне:

— Мэттью Пердью тебе понравится. С цифрами он ладит, как никто. Возможно, это лучший наш счетовод. Но при этом он немного, как бы это сказать, рассеян. Однако учитель из него превосходный, не сомневайся.

И я ожидал увидеть милого пожилого джентльмена в очках с толстыми стеклами и слабым голосом. Но представили меня мужчине лет тридцати, с глазами ясными, как алмазы, и взглядом, пробирающим до костей; с гривой непослушных волос, которые, как я позже заметил, странно шевелились, когда он говорил.

— Скорее всего, он у нас ненадолго, — с искренним сожалением предупредил меня Смит. — Боюсь, его… э-э-э… привычки не отвечают нашим стандартам.

— Привычки? — спросил я, опасаясь… нет, надеясь услышать какую-нибудь скандальную деталь. В восемнадцать я с ума сходил от всего необычного и запретного.

— У него ненормированный рабочий день…

«Ага!»— радостно подумал я.

— И я нанял его только потому, что он действительнопрофи и, честно говоря, он мне нравится. Но стоит позволить работникам такой индивидуализм, и управлять конторой станет невозможно. Это плохо сказывается на трудовой дисциплине.

К концу его речи я был окончательно заинтригован, и первый же взгляд на мистера Пердью ничуть не убавил моего любопытства. Он сидел за высоким столом, методично постукивал по стопке учетных книг и казался композитором, полностью ушедшим в сочинение сложной мелодии. Он даже не слышал наших шагов. Просто смотрел в окно, постукивал карандашом, слегка покачивался из стороны в сторону и тихонько мурлыкал. Помню, тогда это показалось мне больше похожим на заклинание. Мы остановились, глядя на него, и я заметил, что Смит восхищенно улыбнулся.

И прочистил горло.

Пердью развернулся, и, клянусь, когда он нас увидел, волосы у него встали дыбом.

— Это Джастин Реддинг, мистер Пердью, тот молодой человек, о котором я говорил.

Пердью мягко улыбнулся и подошел ко мне.

— Да, конечно, — сказал, точнее, почти пропел он.