Готическая архитектура и схоластика - Панофский Эрвин - Страница 6

В живописи мы можем наблюдать процесс прояснения, так сказать, in vitro («по живому»). Мы располагаем уникальной возможностью сравнить ряд миниатюр, созданных около 1250 г., с их непосредственными прототипами, созданными во второй половине XI века (возможно, после 1079 г. и, несомненно, до 1096 г.). Два из наиболее известных изображений представляют собой фигуры короля Филиппа, раздающего привилегии и дары, среди которых находим церковь Св. Самсона, пожалованную монастырю Сен-Мартен-де-Шан. Но если в Ранне-Романском прототипе, который представляет собою необрамленный рисунок пером, мы видим беспорядочную группу фигур, зданий и надписей, то в копии с него, сделанной в период Высокой Готики, мы уже видим тщательно организованное изображение. Здесь рамка собирает все в единое целое (внизу добавлено изображение церемонии освящения, что отражает недавно возникшую предрасположенность к реализму и общественному достоинству). Изображение разделено на четыре ясно обозначенных поля, которые соответствуют Королю, Экклезиастическим структурам, Епископату и Светской высшей знати, причем все элементы тщательно выделены. Изображения двух церквей — Сен-Мартен и Сен-Самсон — не только даны на одном уровне, но и показаны в виде сбоку, причем в несмешанной перспективе. То, что наиболее значительные лица, изображенные на миниатюрах, были ранее показаны фронтально и без фланкирующих фигур, а теперь, представлены в сопровождении менее значительных лиц и к тому же даны в движении и взаимообщении, усиливает, а не ослабляет их индивидуальное значение, а единственный церковный деятель, который помещен, по вполне резонным соображениям, среди графов и правителей, Архиепископ Дрого Парижский, теперь выделен из всей группы своим церковным облачением и митрой.

Но стремление к «прояснению» достигло своих величайших триумфов прежде всего в архитектуре. Подобно тому, как в Высокой Схоластике царил принцип manifestatio, так и в архитектуре Высокой Готики доминировало (так об этом писал Сюжер) то, что можно было бы назвать «принципом прозрачности». Предсхоластика отделила веру от разума непроницаемым барьером, подобно тому как постройка Романского стиля дает впечатление пространства четко определенного и непроницаемого, будь то снаружи или внутри здания. Мистицизм потопит разум в вере, а номинализм полностью отделит одно от другого; и тот, и другой подход, можно сказать, найдет выражение в церквах Поздней Готики. Сараеподобный экстерьер этих церквей часто заключает в себе экстравагантно живописный интерьер, который кажется безграничным, и таким образом создает пространство, четко определенное и непроницаемое извне, но неопределенное и проницаемое изнутри.

Философия Высокой Схоластики, однако, жестко отграничила святая святых веры от сферы рационального знания, но при этом настаивала на том, чтобы содержание этого святилища оставалось четко различимым. Так и архитектура Высокой Готики отграничивает объем интерьера от внешнего пространства, и все же настаивает на том, чтобы этот интерьер проступал, так сказать, сквозь окружающие его структуры; таким образом, например, поперечное сечение нефа может быть «прочитано» с фасада.

Подобно «Суммам» Высокой Схоластики, собор Высокой Готики стремился прежде всего к «тотальности», и, таким образом, здесь прослеживается тенденция приблизиться, через синтез и устранение всего мешающего, к совершенному и окончательному решению. Иными словами, мы можем говорить о едином плане Высокой Готики или о единой системе Высокой Готики со значительно большей определенностью, чем это можно было бы сделать по отношению к любому другому периоду. В своей образности собор Высокой Готики стремился воплотить всё Христианское знание — теологическое, естественнонаучное и историческое, где все элементы должны находиться каждый на своем месте, а все то, что еще не нашло своего определенного места, подавляется. В структурном плане отмечается также стремление синтезировать все главные мотивы, полученные по разным каналам, и это позволило, в конце концов, достичь невиданного ранее баланса между базиликой и центрально-плановой постройкой при подавлении всех элементов, которые могли бы угрожать такому балансу, т. е. речь идет о таких элементах, как крипта, галереи и башни, не считая двух фронтальных.

Второе требование Схоластических трактатов — «изложение материала в соответствии с определенной системой гомологических частей и частей частей» — находит свое зримое отображение в единообразном разделении и подразделении всех частей Готической постройки. Вместо разнообразия форм свода времен господства Романского стиля, когда это разнообразие могло проявляться в одном и том же здании (крестовый свод, нервюрный свод, барабаны, куполы и полукуполы), в Готике мы имеем усовершенствованный нервюрный свод, который теперь уже применяется повсеместно, так что своды апсиды, часовен и хора уже не отличаются от сводов, применяемых в нефе и трансепте. После собора в Амьене какие бы то ни было закругленные поверхности исчезают из храмов, за исключением, разумеется, распалубок сводов. Вместо контраста, который обычно наличествовал между трехрядными нефами и неразделенными трансептами (или между пятирядными и трехрядными трансептами), теперь, в Готической церкви, мы имеем как трехрядные нефы, так и трехрядные трансепты, и вместо различия между пролетами высокого центрального нефа и боковых нефов мы имеем «единообразную травею», в которой один центральный пролет с нервюрным сводом соединяется с каждой стороны с одним пролетом бокового нефа. Таким образом, целое составлено из наименьших единиц (сразу приходят на ум articuli Схоластических трактатов), которые гомологичны в том, что они треугольны в плане, и каждый из этих треугольников соприкасается сторонами со своими соседями.

В результате всех этих гомологических соответствий мы можем различить то, что соответствует иерархии «логических уровней» в хорошо организованном Схоластическом трактате. В разделении всей постройки (храма), как это было принято на протяжении всего периода Готики, на три главные части — неф, трансепт и «chevet» 12 , и в четком разделении внутри этих частей, между высоким центральным нефом и боковыми нефами, с одной стороны, и между апсидой, апсидной галереей и венцом капелл, с другой, мы можем увидеть следующие аналогичные соотношения: первое — между каждым центральным пролетом, всем целым центрального нефа и всем нефом, трансептом и пред-хором, соответственно; второе — между каждым пролетом бокового нефа, целым каждого бокового нефа и всем центральным нефом, трансептом и пред-хором соответственно; третье — между каждым сектором апсиды, целой апсидой и всем хором; четвертое — между каждой секцией обходной галереи, целой галереей и всем хором; и пятое — между каждой капеллой, всем венцом капелл и всем хором.

Невозможно здесь — да и нет такой необходимости — описать, каким образом этот принцип разворачивающейся подразделенности (или, если смотреть на это с другой стороны, множественности) во всё большей степени оказывал влияние на сложение концепции всего здания, вплоть до малейших деталей. На гребне этой тенденции опоры были поделены и подразделены на главные столбы, менее важные столбы и еще менее важные колонны; ажурность переплетений окон и трифориев и декоративные аркады подразделены на первичные, вторичные и третичные средники и профили; нервюры и арки подразделены на ряд лепных украшений. Можно упомянуть, однако, что сам принцип соответствия, который контролирует весь этот процесс подразделений, предполагает и обеспечивает относительное единообразие, которое отличает архитектурный язык Высокой Готики от Романского стиля. Все части, которые находятся на том же «логическом уровне» (и это особенно заметно в тех декоративных и репрезентационных чертах, которые в архитектуре соответствуют similitudines Фомы Аквинского), стали задумываться как члены одного класса, так что огромное разнообразие балдахинов, орнаментировка цоколей архивольт и, прежде всего, форма столбов и капителей подавлялись в пользу таких вариаций, которые имеют место в природе среди индивидов лишь одного вида. Даже в мире моды XIII столетие отличает умеренность и единообразие (причем и в том, что касается различий между мужскими и женскими нарядами), что не было свойственно ни предыдущему, ни последующему периоду.