Наполеон. Последняя любовь - Костейн Томас - Страница 39

Кроме того, там стояла жуткая мебель. Стены покрасили в ярко-синий цвет. Потертый ковер красного цвета был слишком истрепан (он был куплен в городе на барахолке). Овальный стол окружали старые стулья, которые качались под весом любого, кто на них садился. В комнате также был сервант, и буфет. Буфеты, как правило, являются весьма уродливыми сооружениями, и этот буфет красного дерева не был счастливым исключением. Когда в комнате читали молитвы, то стол отставляли в сторону и на буфете зажигали свечи. Они догорали до конца, и часто огарки оставались на буфете весь день, даже когда Киприан открывал дверь, чтобы объявить:

— Ваше Величество, обед подан!

Как все это отличалось от роскошных залов и великолепных столов, за которыми привык ужинать император! С чудесно исполненных алебастровых ангелов свисали сверкающие канделябры. Потолки были разрисованы святыми, и тысячи горящих свечей сияли как звезды. Стены разрисованы фресками и украшены панелями из ценных сортов дерева. Фрески исполняли знаменитые художники. Стол казался бесконечным, и на нем сверкало и переливалось серебро, золото и хрусталь. Красивые яркие мундиры мужчин и роскошные туалеты женщин, драгоценности, пудреные волосы и веселые звуки скрипок и виолончелей подчеркивали торжественную обстановку.

Эта неприятно пахнущая и темная комната походила на карикатуру, действовавшую на нервы и мешавшую наслаждаться едой и вести легкий разговор. В первый раз, когда Наполеон занял свое место во главе стола, он оглянулся и сказал:

— Здесь, в столь вульгарной обстановке, мы станем ужинать и обедать.

Но этим утром он быстро говорил и живо сел на свое обычное место.

— Внимательно проверьте бутылки, Бертран. На одной из этикеток должно быть сальное пятно.

Маршал сразу нашел эту бутылку и аккуратно вытащил пробку. Потом по указанию императора он начал разрезать пробку острым ножом и почти сразу что-то почувствовал.

— Сир, вот письма! — радостно воскликнул Бертран.

Внутрь пробки были засунуты несколько листов тончайшей бумаги. Наполеон расправил их на столе и быстро пробежал взглядом.

— Это — важное послание, оно от аббата, как я и надеялся, — шепнул он.

— Значит, письмо из Америки?

— Да, мой брат, король Испании, уже начал действовать. Он купил отрезок земли на имя графа де Сюрвелье вдоль реки Делавэр, недалеко от места под названием Бордентаун. Там он собирается построить большой дом, чтобы хватило и нам места, если нам удастся удрать отсюда.

Под основными комнатами он собирается построить подземные помещения, связанные подземными переходами, которые выведут к берегу реки и к искусственному озеру в парке. Это мудрая предосторожность против нападения. Кроме того, с помощью подземных переходов, если возникнет необходимость, можно будет покинуть дом.

— Сир, кажется, это неплохое начало.

Наполеон прочитал последние страницы письма.

— Здесь описан план нашего побега с острова. Явно, его составил мой дорогой братец [46], и в нем ни тени практичности. У дорогого Жозефа полностью отсутствуют воображение и изобретательность, хотя он уверен в обратном. Аббат прислал этот план только потому, что брат на этом настаивал. Это легко можно прочитать между строк.

Наполеон некоторое время помолчал и нахмурил лоб, размышляя о чем-то. Затем он взял письмо и начал рвать его на мелкие кусочки.

— Я запомнил письмо от слова до слова, поэтому будет лучше, если я сам уничтожу оригинал. Вы должны меня простить, дорогой Бертран, если я как-то задел ваше чувство преданности. Я в вас верю, как в никого иного. Позже я вам расскажу, что еще было написано в письме. Но, — он понизил голос до шепота, — мне кажется, что среди моих людей имеется парочка шпионов. Любой намек на то, что мы получаем письма, полностью разрушит все наши будущие планы. Я уверен, что вы со мной согласны.

— Безусловно, сир.

Пленник положил себе в карман обрывки письма и кусочки пробки.

— Прикажите принести два бокала, и мы попробуем это вино. Мы должны будем с вами посидеть за этой бутылочкой, как парочка скудоумных англичан, которые, как нам известно, могут пить портвейн в любое время суток. Прикажите у меня в спальне разжечь огонь. — Он похлопал себя по карману с отрывками письма. — Когда я приду к себе, то все сожгу.

Бертран вернулся. Наполеон неспешно расхаживал по комнате. Он настолько погрузился в мысли, что не сразу заметил Бертрана. Наконец он остановился и снова сел, жестом показав маршалу, чтобы тот сел рядом.

— Я должен вам еще кое-что рассказать. Аббат мне написал, что занимался вопросом А и В. Пока мы будем разговаривать, мы с вами выпьем. Налейте мне и себе по бокальчику. Фу, я не в восторге от вкуса доброго аббата. Но нам все равно придется пить это вино, потому что в будущем мы его будем получать в больших количествах. Теперь я вам должен объяснить проблемы А и В. Бертран, вам известно, что пока я занимал императорский трон, мне приходилось прибегать к услугам двойников?

— Сир, об этом кое-кто болтал.

— Всего их было четверо. Я их использовал для того, чтобы они совершали прогулки в императорской карете, когда мне не хотелось, чтобы кто-либо знал о том, что я на самом деле делаю. Один из четверых даже иногда принимал парады. Этот двойник был умным малым и очень мне предан. Мы были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Он был французом, и я всегда при виде его вспоминал о Железной Маске [47]. Его звали Роберо. Когда его в первый раз привели ко мне в кабинет, я сразу решил, что его можно прекрасно использовать.

У нас часто были визитеры — дипломаты из других стран и высокопоставленные гости, мы их не хотели обижать отказом, если они изъявляли желание повидать меня за работой. Их отводили в помещение, откуда под особым углом можно было видеть подобие моего кабинета. Они видели, как Роберо корпел над письмами и документами, сидя за столом, который был копией моего стола. Он о чем-то думал, иногда расхаживал по комнате, сложив за спиной руки. Он был хорошим актером, и люди уходили в полной уверенности, что видели меня.

— Двое из двойников умерли, — продолжал Наполеон. — И еще один исчез, но нам здорово повезло, потому что четвертый — это наш Роберо. Аббат с ним связался и уговорил его занять мое место на острове, если мы сможем провернуть переезд.

Бертран не смог скрыть удивления.

— Вы хотите сказать, сир, что этот человек останется здесь, возможно, на всю жизнь, чтобы помочь вам убежать с острова?

— Я вам уже говорил, что он мне очень предан. Но его судьба не будет такой суровой, как вы себе ее представляете. Если я смогу выбраться с этого острова, об этом вскоре станет известно всему миру. Я уверен, что главы союзных правительств, в чьих руках окажется судьба Роберо, не посмеют его наказать слишком сурово, чтобы не покрыть себя позором в глазах всего мира. Вот так обстоят дела, — продолжил Наполеон. — Теперь еще одна проблема. Вы, наверно, помните Анри Ратафи из Парижа?

— Это тот человек, что готовил оперных исполнителей и драматических актеров?

— Это был великий учитель. Моя пухленькая мадемуазель Жорж тоже обучалась у него. Его таланты были обширны: он также изготавливал бороды и парики.

Аббат с ним связан, и сейчас он тайно готовит все, чтобы никто меня не мог узнать. У Роберо шикарные густые темные волосы, он отпустит их подлиннее. Кроме того, он сейчас отращивает бороду.

— Так что я должен разрешить самую сложную проблему, — сказал Наполеон, — как нам отсюда выбраться.

Бертран вздохнул и покачал головой.

— Боюсь, что вы себе не представляете того, насколько строго вас охраняют.

— Конечно, нет. Сам вид караульных мне противен, не хватает еще думать обо всех их хитростях! Вам известно, что я отказался обсуждать все меры моей охраны? Но сейчас мне, видимо, лучше знать эти подробности.

— Первое, сир, военные корабли патрулируют остров. Даже самому маленькому судну не позволено приближаться сюда. Как говорит адмирал Кокберн, если даже пьяная женщина в тазике окажется в открытом море, ей все равно не позволят подойти к острову. Членов экипажа военных кораблей не выпускают в увольнительную на остров. Купцы из Англии, которые привозят на остров грузы, могут приближаться к острову, но им также не позволено сходить на берег. Грузы забирают с кораблей при помощи лодок. Ни при каких обстоятельствах никому не позволено плыть на торговых суднах, исключение сделано для тех, кто возвращается в Лондон по приказанию губернатора.