Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Вечерний день - Климман Михаил - Страница 6


6
Изменить размер шрифта:

Вот так Палыч, сам не заметив каким образом, вместо того чтобы исследовать свою шкатулку, оказался на кухне Настиной квартиры.

Глава 6

Чай действительно был отменным.

– А что вы сюда добавляете? – вежливо поинтересовался Платонов. – С эклерами все понятно, а вот с чаем нет.

– Мяту и чуть-чуть душицы.

Про мяту Владимир Павлович слышал, а последнее слово было ему практически незнакомо. Да и вопрос он задал скорее для политеса, представить себя покупающим специально какую-то траву, затем как-то ее заваривающим? Он улыбнулся.

– Что вас рассмешило? – Анастасия обиженно глянула на него.

– Представил себя, заваривающим чай, – отмахнулся Платонов.

– И что? – не отставала она.

– Это невозможно…

– Почему?

«Вот зануда», – подумал про себя Палыч.

– Я не умею, – он опять улыбнулся.

– А я… – она вдруг понизила голос до шепота, – не умею жарить картошку. Только никому об этом не говорите, пожалуйста.

Надо было искать новую тему для разговора, и Платонов осмотрелся вокруг в поисках предмета. На холодильнике лежал небольшой томик – или детектив, или стихи.

– У вас в прошлый раз книга была в руках, – начал он. – Когда я вам соду приносил.

– Какая?

– Дэн Браун «Код да Винчи».

– Ах, эта, – она поморщилась.

– Не любите детективы?

– Очень люблю, не люблю продажность…

– О чем это вы? – не понял Владимир Павлович.

– Там столько ненависти к христианству и католичеству в частности, что хочется спросить автора, не одеты ли американские президенты на тех купюрах, что он получает в чалму? Да и в раскрутку этой галиматьи вложено немало денег – такая реклама даром не делается.

– Вы кто? Критик, издатель или в рекламе работаете? – спросил оторопевший Платонов.

– Вообще-то я – бывшая актриса, – засмеялась она. – А вот бывший муж занимался рекламой и издательским бизнесом, поэтому кое-что я в этом понимаю.

Владимир Павлович отметил про себя дважды произнесенное слово «бывший», но ничего уточнять не стал. Анастасия внезапно подняла руку и показала пальцами знак, которым во всем мире показывают «двойку». Но Платонов не понял:

– Что означает эта буква «в»? – спросил он. – В годы моей юности она символизировала победу.

– Среди моих орденов и нашивок за ранение еще два со словом «бывший».

Положительно с ней нельзя было разговаривать, она все замечала.

– Бывшая Жанна Д’Арк и бывшая прима-балерина «Метрополитен опера»? – спросил Владимир Павлович и смутился.

Он хотел сказать комплимент, а получилось неуклюже: она же актриса – вдруг играла Жанну Д’Арк или танцевала в Большом.

– Бывшая мать и бывшая жительница Барвихи, – она горько усмехнулась. – Барвиха-то, Бог с ней, а вот к сыну меня теперь не подпустят.

– В чем-то провинились?

Беседа начала приобретать «несветский» характер, что пугало и радовало одновременно.

– Застала мужа с секретаршей… – она смешно сморщила нос. – А в качестве отступного получила эту квартиру. У них теперь такая мода появилась – трахать секретарш. То есть раньше они тоже себе в этом не отказывали, но теперь это стало повальным и нескрываемым занятием. А у жены выбор: хочешь – терпи его выходки, не хочешь – пошла вон.

– У кого это у них? – Платонов действительно не понял.

– У богатых и влиятельных сукиных сынов, – жестко ответила Анастасия и тут же сменила тему: – Еще чаю?

– Я, пожалуй, пойду, – поднялся Владимир Павлович. Встал, а глаза опустил. – Дела, знаете.

А когда поднял, то увидел, что она, закусив губу, смотрит в стену. Бежать, срочно бежать…

– А вы чем занимаетесь в свободное от душицы и эклеров время? Расскажите мне что-нибудь…

Он остановился на пороге кухни: ни при каких раскладах нельзя обижать детей, стариков и животных.

– Я в цирке работаю, – пробурчал он.

– Дрессировщиком? Слезы вроде бы исчезли.

– Дрессировщиком, – согласился Платонов. – Пальто дрессирую, куртки, шубы. Иногда попадаются довольно опасные экземпляры.

Она несколько секунд испуганно смотрела на Владимира Павловича, потом до нее наконец дошло:

– А они вас не кусают?

– Бывает, но не так, как люди…

Он вернулся к столу, опять сел на свое место. Лучший способ отвлечь человека от жалости к себе – заставить его пожалеть другого.

«Пять минут и ухожу…» – решил он.

– Знаете, у меня есть приятель, серьезный историк, человек моего возраста, специалист по русской культуре восемнадцатого века. Он написал немало хороших книг, и как-то раз в одном магазине ему решили устроить презентацию. Я его просил, уговаривал не делать этого, но он отвечал, что люди сами предложили, и он не может их подвести. И вот в день презентации – слово-то какое странное – не понятно, кто, кому и что дарит, – я приехал в этот магазин. Поднимаюсь наверх и вижу: сидит мой приятель, грустный за столом, рядом пачка его книг и какой-то деятель, который безостановочно говорит в микрофон: «Сегодня мы представляем новую книгу знаменитого ученого такого-то. Вы можете познакомиться с Елпидифором Елпиди-форовичем, задать ему интересующие вас вопросы, а также получить его автограф. Подходите, и он ответит на все ваши вопросы и подпишет все книги». И сидит мой приятель и смотрит в пол, и ни один человек не останавливается, даже из любопытства. Я побежал, купил его книжку, благо тут же продавалась, подошел, даю ему, а он, не поднимая глаз, спрашивает: «Как вас зовут?» Я, практически не открывая рот, сквозь зубы говорю ему: «Максим Петрович». И он пишет мне на форзаце: «Дорогому Максиму Петровичу на память». Так и не понял, что это – я. А вечером я ему звоню и спрашиваю: «Как прошло?» А он мне отвечает, что один человек все же нашелся, поклонник его таланта…

Эту историю Платонов придумал только что, ну не всю, приятель у него такой был, да и презентация тоже, только не хватило ему тогда ума подойти под видом чужого человека или дать кому-нибудь из прохожих денег, чтобы подошел. Оба этих хода он придумал позже, а тогда так и не смог помочь.

– Понимаете, – Платонов сам не заметил, как завелся всерьез, – талант в искусстве, в науке практически не может пробиться сам, потому что для того, чтобы пробиться, нужен совсем другой талант. И этот последний, хотим мы того или нет, почти не совместим с талантом производительным, креативным, как сейчас модно говорить. Вот вы почему – «бывшая» актриса? Плохо играете?

– Да нет, – Анастасия с любопытством смотрела на него, – просто, раз муж выгнал, а он наш театр спонсировал частично, я теперь никому не нужна. Меня уже поставили в известность…

– И талант никакого значения не имеет! – Палыч направил палец на соседку. – А что я вам говорил?

– Да бросьте вы, Владимир Павлович, не брюзжите, – она протянула руку и погладила его по плечу. – Вы же совсем не такой.

– Какой не такой? – все так же возбужденно переспросил Платонов.

«Вот тебе раз, – подумал он, приходя в себя, – хотел ее перевести на другого, а сам на жалость напросился».

– Ну, перестаньте, помните, как сказано, – сказала она, – «И старческой любви позорней сварливый старческий задор…»

Глава 7

Платонов, нахмурившись, сидел на своем кресле, как всегда, положив ноги на стул, и собирался записать в толстую тетрадку события сегодняшнего дня, а перед этим просматривал предыдущие и пытался систематизировать всю информацию, чтобы прийти к каким-то выводам. В последнее время он выработал такую привычку, особенно если событий оказывалось много, а выводы были важными. В противном случае он мог легко забыть что-то существенное, как не раз случалось.

Кроме того, это оказалось довольно интересным занятием – вести дневник. В отличие от написания мемуаров, чем как-то раз Платонов пытался заполнить один из аккуратно нарезанных временных объемов, для этого почти не надо было напрягать память, да и писать можно было в любой форме – в конце концов, пишешь для себя, а не для читателя. Так что на запятые, литературное совершенство и просто дописывание слов до конца можно было не обращать внимания.