Наследие 2 - Тармашев Сергей Сергеевич - Страница 72

Наутро город окончательно превратился в кошмар. Брошенные на произвол судьбы люди сбивались в банды, стремящиеся выжить за счет других, многие пытались отгородиться от внешнего мира дверьми и оружием. Человеческая жизнь перестала что-либо стоить, и малейшее подозрение на инфицированность становилось поводом для убийства. Банды вламывались в квартиры в поисках воды и пищи, магазины и склады разграблялись, на улицах появилось множество трупов, и в летнем воздухе запахло вонью разлагающихся мертвецов. Жить на ближайших к земле этажах жилых домов стало опасно, они подвергались нападению в первую очередь. В их подъезде оставшиеся мужчины организовали дежурства, дважды заканчивавшиеся стычками с налетчиками. Однако вскоре симптомы «желтого» гриппа обнаружились сразу у нескольких мужчин, и добровольная охрана развалилась. Никто не желал заразиться, и теперь люди пытались выжить по принципу «каждый за себя». Запасы воды и пищи заканчивались, и соседи из вчерашних приятелей превратились в потенциальных врагов, тщательно таящихся друг от друга. Стучать в двери с просьбой о помощи стало не только бесполезно, но и опасно.

Два дня назад Светику внезапно стало хуже. Она слегла, не в силах держаться на ногах. Дочурка почти не ела и едва дышала, жалуясь на боли в разных частях тела, и постоянно просила пить. Пока что им везло и воду удавалось доставать, но вчера утром Павел проснулся опухший, с воспаленными глазами и лимфоузлами, увеличившимися до размера шарика для пинг-понга. До вечера он ещё чувствовал себя более-менее, ходил на поиски еды и даже добыл кошку, но сегодня обессилел и едва мог шевелиться. Градусник показывал температуру тела в тридцать семь градусов ровно, никакие лекарства не помогали. Олеся поила мужа пятикратной дозой «Панацеи», но таблетки заканчивались, а улучшений не наступало. И сейчас ему явно стало ещё хуже, когда она уходила, он ещё мог держать в руках оружие, теперь у него не получается даже поднять голову.

— Я… ног не чувствую… — Павел оставил попытки посмотреть на неё. — А вообще… терпимо… Светик… пить просит… я к ней боюсь заходить… вдруг сделаю хуже…

— Я достала воды! — Олеся подбежала к мужу и положила руку ему на лоб, пытаясь проверить температуру. Лоб был покрыт холодным липким потом. — Потерпи немного, я напою тебя чаем, станет легче!

— Не… подходи ко мне… — он слабо дернул головой. — Мало ли… К Светику сходи…

Она поставила на пол бутыль, скинула промокшую грязную куртку и, схватив свечу, побежала в детскую. Светик лежала в постели, смотрела в потолок пустым безразличным взглядом и машинальным движением терла опухшие губы. Олеся опустилась на колени перед кроватью, осторожно взяла её за руку и заглянула в глаза.

— Милая, как ты себя чувствуешь? — она коснулась дочкиного лба губами. Температуры не было.

— Мама? — Светик посмотрела невидящим взглядом куда-то мимо неё. — Ты здесь? Почему ты не зажжешь свечку? По окнам снова стреляют?

— Нет-нет, всё хорошо! — Олеся с трудом сдерживала слезы, стараясь сохранять бодрый голос. Она поставила свечу на трюмо у изголовья кровати. — Просто сейчас ночь, папа спит, я не хотела ему мешать. Хочешь, я принесу свечу и почитаю тебе перед сном?

— Не надо, — едва слышно выдохнула дочка. — У меня ушки болят… Мама, а у нас есть водичка? Можно мне попить… горлышко жжет…

— Конечно! — Олеся стерла катящиеся по щекам слезы. — Я принесла воды, надо только прокипятить! Потерпи немного, солнышко, хорошо? Я быстро!

— Не хочу… горячую… — губы Светика едва шевелились. — Больно пить… Можно холодной?

— Я остужу! — Олеся спешно поднялась на ноги. — Но закипятить надо обязательно, чтобы не заболеть! Это быстро!

Она схватила свечу и выбежала из комнаты. Несколько минут Олеся возилась с бутылью, сливая грязную воду по кастрюлям сначала через полотенце, затем через простыню. Вроде бы так надо проводить первичную очистку. Иметь бы ещё обеззараживающие препараты, да где там! Она слила пол-литра отфильтрованной воды в металлический кофейник и понесла его в гостиную. Там Павел собрал из кирпичей и походного мангала, с которым они раньше ездили на шашлыки за город, небольшой очаг. Топили обломками мебели, облитыми бензином для зажигалки. Хорошо ещё, что и бензина, и зажигалок в доме было достаточно, Павел много курил и коллекционировал всевозможные зажигалки… Олеся разожгла очаг и поставила на него кофейник. Пока вода закипала, она вернулась к лежащему в коридоре мужу и принялась обтирать ему лицо влажным полотенцем.

— Не подходи… — слабо запротестовал он. — Не… рискуй… если ты сляжешь, кто будет… за водой для… Светика… ходить… Дай, я… сам… — Павел попытался дотянуться до полотенца, но не смог.

— Лежи, отдыхай! — Олеся решительно нахмурилась. — Ничего со мной не будет. Я же русская!

— А я… «Панацею» горстями… глотал… — он криво усмехнулся. — И что?.. не рискуй… не надо…

— Не болтай, не трать силы зря! — оборвала она мужа. — Ты справишься! Ты же у нас сильный! Спи, во сне выздоравливать легче. Я закипячу чаю и разбужу тебя!

Олеся вернулась в гостиную. Кофейник закипел, и она разлила кипяток по двум кружкам. В одну из них она положила чайный пакетик, другую принялась помешивать ложкой, дуя на кипяток. На улице снова загремели выстрелы. На этот раз стреляли из автоматов, и Олеся торопливо накрыла горящие дрова куском брезента, который Павел использовал для тушения очага. Если со двора заметят свет в окне, к ним могут вломиться, а что она сделает одна с дробовиком против автоматов? Ей стрелять-то за всю жизнь доводилось раза два, да и то по баночкам, на семейных пикниках. Стрельба разгоралась, где-то внизу послышался звон бьющегося оконного стекла, кто-то истошно закричал. Крик перешел в хрип, и Олеся услышала издевательский смех. Потом стрельба зазвучала уже в подъезде, на лестнице загрохотали тяжёлые шаги множества ног, и она в ужасе задула свечу. Внезапно совсем рядом раздалась автоматная очередь, затем другая, третья, и несколько грубых голосов угрожающе проорали ругательства. Олеся на ощупь проползла в коридор и уткнулась в Павла. Она попыталась нащупать его дробовик, в заполненном паническим страхом мозгу билась одна мысль: надо спрятать Светика под кровать, чтобы не нашли!

— Тихо… — присвистывая прерывистым дыханием, прошептал Павел. — Не… дергайся… услышат ещё… — он коснулся её рукой. — Под нами… дверь ломают… ствол не могу… поднять… помнишь как… стрелять учил?

Олеся нервно закивала в ответ, запоздало понимая, что в такой темноте он не видит её жестов.

— Помню, — шепнула она, стараясь говорить как можно тише. — Может, обойдется…

Внизу грохотали долго. Железную дверь, похоже, отпереть не смогли и потому выдолбили из стены вместе с дверной рамой. Ворвавшись в квартиру, снова стреляли, отчетливо слышался женский крик и детский плач. Потом стрельба стихла, но шаги и шум опрокидываемой мебели не стихали минут двадцать. Затем разноголосый шум вернулся на лестницу, судя по довольным интонациям, бандитам удалось чем-то поживиться. После того как грохот шагов стих внизу, Олеся ещё некоторое время не решалась зажечь свечу, опасаясь, что налетчики не успели отойти от дома достаточно далеко. Наконец она щелкнула зажигалкой и поспешно прикрыла огонек свечи одной рукой. Павел лежал в забытьи, неровно дыша, и Олеся заторопилась за водой для дочери.

— Светик! — она вошла в детскую с остывшей кружкой в руке. — Я принесла тебе попить! — Олеся поставила свечу в изголовье и поднесла кружку к губам ребенка. — И водичку остудила, как ты хотела, больно не… — она осеклась и на мгновение замерла, с ужасом вглядываясь Светику в лицо.

Девочка лежала неподвижно, остекленевшие глаза смотрели вверх, из носа по мертвенно-бледному лицу к подушке протянулась тонкая красная струйка. Олеся выронила кружку и осела возле кровати. Потом она пыталась трясти Светика, убеждала проснуться и поговорить с ней и даже ругала дочь, не реагирующую на материнские слова, но всё было тщетно…

Когда сознание покинуло её, Олеся не помнила. Очнулась она от солнечного света, бьющего ей в лицо. Оказалось, что она полулежит на полу, навалившись на кровать Светика и уткнувшись лицом в безжизненное детское тело. Олеся попыталась встать, но ногу внезапно пронзила резкая боль, и она со сдавленным криком рухнула на пол. Раненная во время ночной вылазки за водой нога посинела и распухла, став размером с бревно. Бережно укрыв дочь одеялом, Олеся выползла из детской на четвереньках, подволакивая ногу, откликающуюся болью на каждое движение. Павел по-прежнему лежал в коридоре, холодный и твердый, словно камень. По его лбу лениво ползала муха. Насекомое, заметив приближение Олеси, остановилось, потерло друг о друга лапками и взлетело, принявшись кружить над трупом с громким жужжанием.