Наследие 2 - Тармашев Сергей Сергеевич - Страница 55

Марина осмотрелась вокруг. Двенадцать коек, все заняты, но в помещении стояла тишина. Кто-то спал, кто-то нет, но разговоров не велось, словно тут собрались не счастливые молодые матери, а давно недолюбливающие друг друга сослуживцы. Около часа к ней никто не приходил, после чего в палату заявился целый консилиум из врачей и людей в штатском, облаченных в медицинские халаты и лицевые повязки. В руках у них имелись папки с какими-то бумагами и планшеты для письма стоя, с укрепленными в них документами. Оказавшись внутри, вся группа направилась к ней.

— Госпожа Акимова Марина Вячеславовна, я — ваш лечащий врач, Эмиль Эрнестович! — представился первый из них. — Это господа из социального комитета при мэрии Москвы по вопросам, связанным с Лицами, Имеющими Генетическую Инвалидность. Прошу прощения за несвоевременность нашего визита, я понимаю, что вы чувствуете себя сейчас не лучшим образом, но таков закон и мы обязаны…

— Что с моим ребенком? — оборвала его Марина. — Где мой сын? Почему мне не приносят его на кормление?

— Ваш ребенок в настоящий момент находится в блоке интенсивной терапии, — ответил Эмиль Эрнестович. — Мы двое суток боролись за его жизнь, но теперь опасность миновала, и он идет на поправку.

— Что с ним, доктор? — она вновь попыталась подняться.

— Лежите, лежите! — поспешил успокоить её врач. — Вы ещё слабы, ближайшие два дня вам показан постельный режим и нельзя кормить грудью! Ваш ребенок пока находится на искусственном кормлении. У него обнаружена генетическая инвалидность, патологии внутренних органов и волосяной покров на нёбе. С большой долей вероятности, он сможет жить без систем жизнеобеспечения, но трудоспособным не будет. Кроме того, на текущий момент невозможно определить степень его дееспособности. В связи с этим, согласно Конвенции Организации Объединенных Наций «О добровольной эвтаназии», мы должны задать вам вопрос, желаете ли вы подать прошение?

— Я хочу увидеть своего ребенка! — твердо заявила Марина. — Я не желаю никаких прошений! Принесите мне сына! Позвольте мне хотя бы посмотреть на него!

— Сожалею, но доступ в блок интенсивной терапии категорически воспрещен, — покачал головой Эмиль Эрнестович. — Вам придется потерпеть два дня, после чего мы вас выпишем, и вы с ребенком вернетесь домой.

— Марина Вячеславовна, — вмешался в разговор кто-то из людей в штатском с планшетом для письма и ручкой в руках. — Я обязан задать вам вопрос: вы отказываетесь от подачи прошения или желаете взять паузу для размышления? Возможно, после выдачи ребенка ваше мнение изменится…

— После «выдачи»?! — окрысилась Марина. — Это вам не груз! Это мой сын! Я сказала, что не собираюсь его убивать! Это вам понятно?! Мне не нужны ваши паузы!

— Я вас понял, Марина Вячеславовна, — терпеливо согласился тот. Судя по отсутствию у него какой-либо эмоциональной реакции на происходящее, ему приходилось задавать подобные вопросы десятки раз в день. — Тогда подпишите здесь и здесь, — он протянул ей планшет с официальными бланками мэрии и указал нужные страницы. — А так же вот тут, тут, вот здесь и на нижнем поле под каждой страницей.

— Что это? — Марина с подозрением поглядела на него. — Что вы хотите заставить меня подписать?

— Добровольный отказ от эвтаназии, конечно же. Вы знаете об этой процедуре, один раз вы её уже проходили, пять лет назад. — Всё так же спокойно ответил сотрудник мэрии. — Прочтите, если желаете. Здесь сказано, что вы отказываете в эвтаназии рожденному вами ребенку, имеющему заведомо нетрудоспособную форму генетической инвалидности, находясь в трезвом уме и без принуждения или иного воздействия со стороны. Подобные документы обязаны подписывать родители лиц, имеющих генетическую инвалидность.

— Давайте ручку! — Марина зло выдернула из руки мужчины планшет. — Я подпишу!

Она некоторое время ставила подписи в заранее отмеченных галочкой местах, после чего вернула документы и спросила:

— Вы разговаривали с моим мужем? Насчет этого? Что он сказал? Я хочу с ним поговорить! Пусть мне вернут мой телефон!

— Он тоже отказался, — без эмоций ответил мужчина, наскоро пролистывая бумаги и убеждаясь, что она не пропустила ни одной подписи. — Всё в порядке. — И, переведя взгляд на лечащего врача, добавил: — Почему у госпожи Акимовой изъяли мобильный телефон?

— Мы ничего не изымали, — оскорбился доктор. — Это родильный дом, а не какой-нибудь следственный изолятор! Телефон просто выключили и забрали на хранение, пока Марина Вячеславовна находилась без сознания! Его сейчас же принесут. Сестра! — он нашел взглядом одну из своих сопровождающих и кивнул: — Будьте добры, принесите пациентке её мобильный телефон.

Из роддома её выписали даже раньше, чем обещали. Уже на следующий день Марине сообщили, что ребеночек более не нуждается в интенсивной терапии и наутро они могут вернуться домой. Ей даже разрешили посмотреть на него через стеклянную стену палаты для младенцев, указав на крохотную куколку, спящую среди десятка точно таких же.

— После кормления малыш может отрыгивать кровью, — объясняла ей стоящая рядом доктор, — для него это, к сожалению, нормально. Желудок имеет патологию, язвы будут кровоточить всегда, он будет плакать, пока пища не покинет желудок. Кишечник поврежден не так сильно, и боли прекратятся…

Полночи Марина простояла возле стеклянной стены, не сводя глаз с тонкого шланга капельницы, тянущегося к крохотной ручонке, на фоне которой он казался таким огромным… Потом её вежливо, но настойчиво проводили в свою палату. Утром Марине, наконец-то, отдали сынишку. Запеленатый младенец спал, и она бережно, боясь потревожить ребенка, взяла его на руки.

— Он проспит часа три, — сообщила медсестра. — Потом действие обезболивающего препарата прекратится, и ребеночек может проснуться. Покормите его. Список необходимых лекарств мы уже передали вашему мужу, он ждёт вас в холле.

Марина с ребенком на руках спустилась к выходу из роддома и увидела Александра с букетом цветов в руках.

— Наконец-то! — он поспешил ей навстречу. — Мы уже заждались вас! — он стянул с лица фильтр-повязку, коротко поцеловал жену и потянулся к сыну: — Ну, показывай же скорее Юрия Александровича!

— Тише! — шикнула на него она, стараясь не шуметь. — Куда полез? Он спит, разбудишь! Не снимать же ему лицевой фильтр прямо здесь! Дома насмотришься! Поехали, мне почему-то не по душе от этого места…

Домой добрались быстро, и следующие пару часов Марина не отходила от спящего младенца, пока Александр гордо выкладывал перед ней свежеприобретенные памперсы, соски, погремушки, детские рожки и множество других необходимых мелочей.

— Мама, это мой братик? — шептала Даша, старательно ступая костыликом по ламинату так, чтобы не греметь пластиковой подошвой. — Такой маленький! А я тоже была такой маленькой?

— Тсс! — Александр приложил палец к губам. — Тоже, Дашуля, тоже. Только немного побольше, как мне кажется. Пока Юра спит, давай приготовим ему игрушки! Осторожнее с погремушками, чтобы не шуметь!

Малыш проснулся спустя пять минут после появления её родителей и сразу же заплакал каким-то больным, неровным и прерывистым плачем, словно даже этот процесс причинял ему боль. Марина предложила ему грудь, но ребенок есть не стал, лишь кашлянул, пуская розовую слюну, и заплакал ещё сильнее.

— Надо дать ему обезболивающее, — робко предложил Александр. — С молоком… Принести грудоотсос?

— Сначала памперсы и пеленки поменяю, — Марина принялась распеленывать младенца. — Надо переодеть его из больничного в нормальное! Ему мокро, наверное, вот он и недоволен.

Она сняла с малыша больничные тряпки и принялась надевать на него памперс. Внешне младенец был хилый и не мог лежать ровно на нездорово округлой спинке. Марина осторожно подложила ему под голову маленькую детскую подушечку и начала надевать ползунки на крохотные пяточки. Внезапно что-то словно укололо её в сердце, и она опустилась на пол перед детской кроваткой.

— Марина! Что с тобой?! — Александр подхватил её, не давая упасть.