Король-крестоносец - Коссак Зофья - Страница 5

Хорошо, что кроме письма имелся посланец: он-то наверняка доскажет то, о чем умолчал Амальрик. Позвали паломника за господский стол и приступили к расспросам. Человек с виду бывалый, он, к великому огорчению госпожи Бенигны, до Святой земли не добрался. Как в воду глядел осторожный Бертран! Письмо от Амальрика привезли генуэзские купцы, доставлявшие почту, и отдали епископу из Пуатье, который и переправил его сюда с первым же бродягой, угодившим под руку.

– Нечего мне там и делать, в Святой земле, коли я про нее поболее любого паломника знаю, – похвалялся бродяга. – Спрашивайте, ваши милости, о чем хотите.

– Откуда же, коли сам не бывал, знаешь? – сомневался отец Гаудентий.

– У меня, ваше преподобие, брат родной то и дело туда наведывается. Да и в книгах сколько о тех местах понаписано!

На книгочея он, правду сказать, вовсе не походил, зато историй о Святой земле и впрямь мог поведать немало. Наверное, были они не вполне правдивыми, зато увлекательными и яркими, а главное, такими именно, каких чаяло их наивное благочестие. Вот она, настоящая Святая земля, столь скудно описанная Амальриком!

– Сто лампад неугасимых днем и ночью теплятся у Святого Гроба, – повествовал бродяга, – сто рыцарей днем и ночью караулят Его, крестом простершись на земле. А как сходятся на совет бароны иерусалимские, Святой Дух, воочию видимый, парит над ними. Однажды, пролетая над городом, уронил Святой Дух перышко, и досталось оно моему брату. Пушистое, точно облачко, серебром отливает. Я видел его собственными глазами, уж поверьте мне. В Великий Четверг огонь предивный бывает ниспослан свыше, чтобы запалить свечу патриарху, и многие это чудо зрели. От свечи патриарховой возжигаются все иные свечи: каждый несет в свой дом святой огонь и блюдет его целый год. Девицы иерусалимские видом прекрасны, словно лилии Сарона. Кто их любви домогается, должен собственноручно убить сто язычников…

– То же самое, слово в слово, рассказывал нам год назад заезжий вагант, – заметил Вит.

– Вот и довод, ваши милости, что я говорю чистую правду.

Бродяга, конечно, весьма ловко нашелся с ответом, но все-таки тут же перевел рассказ в новое русло, вопросив почтенную публику, слыхала ли она про двух братьев – золотильщиков из Пуатье, что ходили в Иерусалим прошлым годом? Перед тем как в путь тронуться, меньшой возьми да и признайся старшему, что несет с собой деньги, которые он скопил, чтобы пожертвовать на Гроб Господень. Сумма оказалась немалая, вот старшего и толкнул бес под ребро: как только вышли они из города, на первом же ночлеге убил негодяй родного брата и забрал себе дукаты. Вскинул на плечи труп, чтобы в речку сбросить, подошел к воде, дернул мертвеца – а тот ни с места. Уж он и так и этак исхитрялся – никакого проку! Прирос! Накрепко прирос труп к плечам! Ошалев со страху, кинулся он в лес, там его на другой день и нашли добрые люди да повели обратно в город – к епископу. Горожане тотчас же золотильщика признали и хотели его растерзать на месте, как Каина, но епископ не разрешил: повелел убийце идти вместе с мертвяком в Иерусалим. Он и пошел. Идет, на плечах труп высохший, почернелый, сам чуть ли не в скелет обратился, люди шарахаются от него в превеликом ужасе. Целый, год шел, наконец добрался. И как только стал на колени у Пресвятого Гроба Господня, тело брата с его плеч соскользнуло, и понял он, что Бог ему вину отпустил. Тут же и сам он преставился – отошел с миром. Рассказывали про то люди, которые там были, на их глазах смерть эта приключилась. Там, у Гроба Господня, и дня без таких чудес не проходит…

– И дня без многих таких чудес не проходит… – эхом отозвалась госпожа Бенигна.

«…И дня не проходит… – думала она. – Так почему же Амальрик ничего не пишет об этом? Постоянно среди святых мест пребывая, он небось многого навидался!…»

– Время уже позднее, – промолвила она вслух, – пора на покой.

Время и вправду было позднее. Давненько в замке Лузиньянов не засиживались до такого часа. Все дружно встали, с шумом отодвигая стулья. Капеллан забрал посланца с собой, надеясь порасспросить его еще кое о чем. Старый сеньор, сопровождаемый оруженосцем, удалился в свои покои. Мать осталась в зале наедине с сыновьями.

– У меня из головы не выходит письмо Амальрика, – обратилась она к Биту. – Не мешало бы и тебе на мир взглянуть, тем более брат сам к себе зазывает…

– Никуда мне ехать не хочется. С чего это вам вздумалось, матушка, из дома меня прогнать?

– Прогнать? Тебя? Бог ты мой, да я с тоски без тебя зачахну!

Госпожа Бенигна тут же пожалела о сказанном: негоже сыну слышать такие речи. Но Вит не обратил на ее слова никакого внимания. Он старательно пытался представить себе далекую землю, однако перед глазами отчего-то вставали родные леса и луга, тополя над ручьем, дубравы… и охотничьи забавы, и девушки, и песни жнецов… Юноша блеснул зубами в улыбке:

– Даже если королевство мне посулят, не поеду!

– Ладно, нечего наперед загадывать, – рассудила мать. – Поглядим, что ты через год скажешь. Гасите огонь, спать пора… Куда это ты собрался на ночь глядя?

– К Блажею, посмотреть на змею.

– И думать не смей! Завтра отец Гаудентий покропит там святой водой, а покамест чтоб в коровник ни ногой!

– Да я только разведать, может, старику почудилось… Не бойтесь, матушка, мы с Мелюзиной столкуемся и обид друг другу учинять не станем!

И Вит, разразившись веселым смехом, вышел вон. Хромой Бертран закрыл дверь за братом, ворча на свою злосчастную долю.

В эту ночь долго не спалось госпоже Бенигне – видно, сказалось непривычное для нее обилие впечатлений. Жизнь в их глуши всегда текла неспешно, и вдруг сразу столько событий: змея в коровнике, письмо от Амальрика… письмо длинное, ученое, странное… А еще… убийца с приросшим к плечам мертвецом… а главное, возможный отъезд Вита на чужбину… надо, надо ему поехать… Амальрик так добр, что о брате печется…

А когда же она наконец уснула, ей приснился кошмарный сон. Змея уползла из коровника! «Нет у меня змеи, нет! – кричит старый пастух. – Она уже в замке!» Госпожа Бенигна рванулась было бежать, но ноги от ужаса приросли к полу. А змея тем временем добралась до рыцарской залы – огромная, головой потолочных балок касается… И вдруг гадина обернулась женщиной, принялась обнимать кого-то… Амальрика?… Нет, Вита! Вита! А он смеется, глупый… Мелюзина любит пригожих молодцов, это всем известно! Женщина же, обняв Вита, снова превратилась в змею, оплетая его все крепче, обвивая скользкими кольцами… Мать глядела на все это и не могла двинуться с места…

Госпожа Бенигна пробудилась с криком, вся в холодном поту.

– Святой Мамерт, святая Радигонда, не оставьте нас своим попечением!

Глава 2

НА НОВОЙ РОДИНЕ

В Храме Гроба Господня, достроенном и освященном двадцать восемь лет назад, в пятидесятую годовщину взятия Иерусалима, гасили свечи – служба уже закончилась. Голубоватые струйки дыма тянулись к высокому куполу. Хотя на улице сиял яркий солнечный день, в храме было сумрачно и прохладно. Поблескивали во мраке богатый алтарь, надгробья шести почивших в Святой земле иерусалимских королей, образа и дары, принесенные в храм по обету. Через распахнутые настежь двустворчатые медные двери волнами выливалась королевская свита, строясь в надлежащем порядке на выложенном мраморными плитами дворе.

Красивый двор был перерезан наполовину разобранной стеной, выстроенной на скорую руку из кирпича и камня. Неприглядного вида стена, к которой прихожане уже привыкли, имела свою неприглядную историю. Несколько лет назад обычные свары между церковнослужителями и рыцарскими орденами обострились до такой степени, что приняли вид настоящих военных действий. Иоанниты (иначе – госпитальеры) спешно возвели эту стену и, укрывшись за ней, разили стрелами священников и монахов, пытавшихся проникнуть в храм. На поле боя прибыл для вразумления враждующих сам патриарх, но также был закидан стрелами – старец насобирал их целый пук и вывесил у Гроба в назидание злодеям. Патриарх послал жалобу папе, но вскоре умер в великом сокрушении, так и не дождавшись ответа из далекого Рима. Король твердо державший сторону патриарха, приказал иоаннитам стену разобрать, но тоже умер, а когда на трон вступил его четырнадцатилетний наследник, рыцари тем более не стали спешить с разборкой своей городьбы. Безобразная стена так и осталась стоять посреди двора, только в самом центре ее был сделан пролом, позволявший богомольцам проходить в храм.