Король-крестоносец - Коссак Зофья - Страница 18

– Спрашивайте, ваше преосвященство, без стеснения.

Балдуин снова занял свое место. Лазариты, приблизившись было, чтобы свести короля с помоста, опять отошли вглубь зала. Все с любопытством глядели на чужого епископа, который, с трудом одолев свою робость, чуть ли не с плачем заговорил:

– Государь! Благородные господа бароны! Не достанет слов описать, с каким чувством спешили мы к вам, стражам Святого Гроба… Вы нам мнились архангелами, приставленными к раю земному… А прибывши сюда, очам своим перестал я верить. Тяжко, тяжко… Дома и рассказывать не посмею, чего я тут наслушался и навидался… Но в наихудшее не могу поверить… В голову не вмещается… Посему и решился я вопросить самого государя и благородный совет… По-христиански, по-рыцарски ответьте мне, правдив ли дошедший до меня слух, или же сие навет злобный?

– Какой слух, ваше преосвященство? Говорите яснее, и мы ответим по-рыцарски.

Епископ снова заломил руки. Слова застревали у него в горле.

– Сейчас, сейчас скажу… Вы же на мой вопрос не гневайтесь… Что вы нехристями не гнушаетесь, то я и сам с прискорбием наблюдал, в Иерусалиме их полным-полно… Но ходит слух, что в одном городе, городе… названия не помню…

– Сен-Жан д'Акр, – подсказал ему де Туар.

– Именно, Сен-Жан д'Акр! Так вот, будто бы в этом городе храм и мечеть, святыня христианская и языческое капище, местятся под одной крышей!

Горестно заслонив лицо ладонями, епископ ожидал ответа.

– Это правда, – смертельно усталым голосом ответил король. – Князь Триполи растолкует вам, в чем дело.

– Правда? – всхлипнул епископ из Бовэ. – Правда?

Он в отчаянии обратил свой взор на присутствующих духовных лиц. Все молчали. Раймунд заговорил обычным своим уверенным голосом.

– Успокойтесь, ваше преосвященство! Прибывшему из далекого края зачастую трудно бывает уразуметь вещи для нас вполне очевидные. С магометанами находимся мы в постоянной войне. Замиримся на два-три года, потом десять лет воюем. На войне же бывает по-разному, то одни берут верх, то другие, когда как. Некоторые города, в первый черед приморские, то и дело переходят из рук в руки. Посему установлен нами такой порядок: за изъятием Иерусалима, где иных святынь, кроме христианских, быть не может, оставляем мы в каждом городе по одной мечети, дабы мусульманам было где справлять свои службы. Соответственно и враги наши, когда нам изменяет удача и города переходят к ним, храмов наших не рушат и не возбраняют христианам молиться. Так уж у нас повелось… В городе Сен-Жан д'Акр мечетей нет, все спалены во время штурма, храм же весьма велик, к тому же из мечети и переделан. Вот я и выделил мусульманам один придел, с особым входом – христиане с сарацинами отнюдь не сталкиваются и вреда друг другу не учиняют… Мы по справедливости поступили, и Господь нам сего в вину не поставит…

Епископ из Бовэ снова закрыл лицо руками.

– Боже, Боже! – шептал он. – Значит, это правда, а я не хотел верить… Храм и мечеть… словно равные… Вера истинная и идольское нечестие…

– Магометане идолам не поклоняются, – возразил Раймунд, теряя терпение. – Они веруют в единого бога, как и…

Король стукнул о пол позолоченным посохом.

– Совет объявляю закрытым. Да хранит Господь Святую землю!

Ответили ему дружно и громко, с облегчением поднимаясь с мест. Выходили шумно, потягиваясь и стуча мечами о мрамор.

Епископ из Бовэ торопливо семенил рядом с надутым принцем Фландрским, жалостно причитая:

– Боже! Боже! И это христиане?… Хуже сарацин… Храм с мечетью!… До чего дошло!… Немедля возвращаемся домой, ваша светлость! Немедля!

– Они посмели не предложить мне корону! – гневно бурчал свое принц. – Я собирался от нее отказаться, а они посмели не предложить!…

Глава 6

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Агнесса всплеснула руками от удивления и ускорила шаг, направляясь к королевскому паланкину, ожидавшему ее на дворе. Слуги и братья-лазариты отошли к воротам. Невидимый за тонкими занавесками, Балдуин промолвил:

– Приветствую вас, любезная матушка. Да хранит Господь Святую землю!

– Радуюсь вашему здравию, сын мой и государь, – ответила она и тут же ужаснулась своим словам: надо же было брякнуть такое – радуюсь, мол, вашему здравию!

Хоть и было всем известно, что король давно ни в какие дома, кроме своего собственного, не заходит, Агнесса принялась горячо уговаривать сына оказать ей честь и посетить давно покинутые покои.

– Вы были бы в чрезвычайном затруднении, матушка, если бы я принял ваше приглашение, – холодно прервал ее Балдуин. – Мне надо поговорить с Сибиллой. Пусть она выйдет сюда.

– С Сибиллой?! Бедное мое дитятко! Голубка кроткая! Да сжалится над ней Господь… Такая нежная, такая чувствительная – и столько страданий… Она своего горя Не переживет, нет, не переживет… Где же справедливость Божья, если страдают даже безвинные агнцы?! Может, я поговорю с ней от твоего имени, милостивый сын мой и государь? Она беременна, и как бы…

– И как бы вид моего паланкина не причинил ей вреда? Но я же скрыт занавесками! Обещаю во время нашего разговора ей не показываться.

– Ах, да я совсем не об этом… Сибилла так впечатлительна, что любое волнение…

– Мне необходимо с ней поговорить, – промолвил король властным тоном.

Послав служанку за дочерью, Агнесса застыла в обиженной позе. Вся ее материнская нежность сосредоточилась на Сибилле, к сыну она теперь испытывала враждебность не меньшую, чем он к ней. Спесивый мальчишка, обиженный на нее за свою проказу, словно это не попущение Божие, словно в его недуге и впрямь виновна она!

Показалась Сибилла: она шла, вернее сказать, плыла по двору, изысканно покачиваясь в волнах своего пышного вдовьего одеяния. Ее сопровождала редкая в городе гостья – игуменья с Масличной Горы, бабка Иветта. Монахиня проследовала к мраморной скамье и уселась на ней, ожидая конца семейного разговора.

Сквозь узкие щели в занавесках Балдуин со вниманием приглядывался к сестре. В последний раз он видел ее на погребении зятя, и тогда она выражала буйную скорбь – рыдала, рвала на себе одежду, каталась по земле. Всего несколько недель прошло с того дня, но она, похоже, уже успела оправиться: вид, правда, несколько хмуроват, зато личико тщательно набелено и накрашено. Можно заводить разговор о новом супружестве.

При первых же его словах на лице сестры выразилось живейшее любопытство, но она тут же спохватилась и начала причитать:

– И слышать ни о чем не хочу! Оставьте меня в покое!… Ничего мне, кроме смерти, не надобно… Умру или в монастырь уйду… Нет, умру, родами умру, так лучше будет… Оставьте меня в покое…

– Надеюсь, ты не умрешь, но если такое случится, выбранного для тебя мужа мы передадим Изабелле, она уже вошла в возраст…

Сибилла аж подскочила от возмущения.

– Уже хоронишь меня?! – выкрикнула она. – О, ты бы рад был моей смерти, я знаю! Изабелла тебе милее меня, а мачеха милее родной матери! Безжалостный! Ну как же, ты ведь король, значит, можешь измываться над нами! Продолжай! Так кого ты мне подсовываешь в мужья? И когда? Прямо сегодня? Ну, кого? Такого же красавчика, как ты сам?…

– Этими словами ты унижаешь не меня, а себя!…

Сибилла от злости расплакалась, и Агнесса немедля заключила ее в нежные материнские объятия.

– Перестань мучить мою голубку. Ты и вправду безжалостный. Говорить о новом муже, когда у нее еще слезы не высохли от горя!…

– Слез я не заметил, а вот краски на лице многовато. Рад бы я оставить ее в покое, да дело спешное. Я держусь из последних сил. К тому же бракосочетание состоится не раньше, чем через год, сейчас от нее требуется только согласие.

– И кто же выбран в мужья? – с любопытством спросила Агнесса.

– Ибелин из Рамы.

Сибилла отерла слезы и вскинула голову.

– Простой рыцарь? – с презрением выкрикнула она. – Ибелин! Или в Европе не стало принцев? Бедный мой Вильгельм был в родстве с королем французским, приходившимся ему дядей, и с германским императором, который был ему…