Мечи и темная магия - Эриксон Стивен - Страница 52

— Речь идет, как я понимаю, о Белом мече? — Фернрат обвела усталым взглядом картины страшного опустошения.

— Верно! — Мунглам явно удивился ее догадливости. — Эта Ксиомбарг ничего другого не брала, а время поджимало.

То, что случилось после этих слов, поразило всех.

Никогда, даже обнажив Буреносец и погрузившись в восторг кровопролития, Элрик такне смеялся.

ТИМ ЛЕББОН

Дэл Бэмор становиться богом

Из истории города Эхо

(перевод Е. Большелаповой)

Ян Рей Марселлан всей душой желала, чтобы этого ублюдка без лишних проволочек пригвоздили к Стене. Она ненавидела поездки на другую сторону Марселланского кантона и вниз по течению: люди там жили грубые, неотесанные, бедные, по ее убеждению вполне способные нанести оскорбление жрице Ханхарана. Подобные поездки нарушали привычный порядок вещей, и даже охрана, состоявшая из тридцати Пурпурных Клинков, не позволяла Ян Рей чувствовать себя в безопасности. Ей казалось, даже воздух здесь пахнет по-другому, хотя, разумеется, это было не так. Виной всему было беспокойство, которое она неизменно испытывала, попадая в эти места.

Но Дэла Бэмора необходимо было препроводить в Десятую Тюрьму, где должен был состояться суд. О том, что на этом суде будет вынесен смертный приговор, было известно заранее. Тем не менее Ян Рей решила присутствовать на процессе.

Раздвинув занавески на переднем оконце кареты, она выглянула наружу и, устремив взгляд поверх голов четырех клыкастых свиней, из которых состояла упряжка, увидела дыбу, на которой было вздернуто тело Дэла Бэмора. Шесть Пурпурных Клинков волокли дыбу, и ноги заключенного оставляли кровавые следы на булыжной мостовой. Теперь, когда процессия оказалась за стеной, толпа принялась швырять в арестанта гнилые фрукты и камни. Стражники подняли капюшоны и опустили головы, хотя метальщики старались не попадать в них. Марселланские солдаты внушали жителям города ужас. Гнилые фрукты лопались, отскакивая от тела осужденного, камни издавали глухой звук, поражая беззащитную плоть, но Дэл Бэмор, казалось, ничего этого не замечал.

Губы Ян Рей тронула легкая улыбка. После того, что сотворили над Бэмором, дабы вырвать у него признание, будет странно, если он сумеет открыть глаза, когда в тело его вопьется первый гвоздь. Она вновь задернула занавески, откинулась на подушки и несколько раз глубоко вздохнула.

Снаружи донесся пронзительный вопль, и тяжелый удар сотряс землю. Ян Рей замерла, вцепившись пальцами в занавески и не решаясь раздернуть их.

Вокруг толпа — кровожадная, возбужденная толпа, от которой ее отделяют лишь несколько стражников. И совсем рядом — Бэмор, один из самых опасных злоумышленников…

Чья-то рука раздвинула занавески, и в окне появилось лицо Джейва, капитана Пурпурных Клинков, который пользовался особым доверием жрицы. Его плащ был усеян алыми брызгами свежей крови.

— Нас окружили Ниспровергатели, — бросил он. — Отодвинься подальше от огня.

С этими словами он исчез. Ян Рей сжалась в уголке кареты, прислушиваясь к доносившемуся снаружи шуму схватки. Она сожалела о том, что Бэмора не прикончили в подземной темнице.

Подземную темницу жрица Ханхарана посещала лишь в исключительных случаях. С самого начала она подозревала, что никогда прежде в этих стенах не содержался столь опасный преступник, как Дэл Бэмор.

Когда она явилась, чтобы допросить его, он пребывал в камере пыток уже три дня. Главному палачу было дано распоряжение пустить в ход все средства, способные развязать язык арестанту, но при этом непременно сохранить ему жизнь. Все, что говорил Бэмор, следовало записывать — для этой цели рядом с арестантом днем и ночью находился писец. Палачам не следовало доводить своего подопечного до бессознательного состояния, так как в любой момент у Марселлан могло возникнуть желание допросить его лично.

Ян Рей выполняла подобную обязанность с неизменным удовольствием. Визиты в тюрьму позволяли отвлечься от ежедневной рутины, связанной с управлением жизнью города. Положение жрицы Ханхарана обязывало ее проводить большую часть времени так, как предписывали древние традиции и протокол. Она сознавала, что это необходимо, но подчас однообразие начинало ее тяготить.

Здесь, в подземной темнице, она могла стать собой, хотя бы на некоторое время.

Приближаясь к камере, она с удивлением отметила про себя, что никаких звуков оттуда не доносится. Ни стонов, ни рыданий, ни просьб о милосердии. Ян Рей уже начала тревожиться, что палачи пренебрегают своими обязанностями. Но когда она подошла к дверям, которые распахнул перед ней один из Пурпурных Клинков, все ее тревоги немедленно улетучились.

Бэмор был подвешен к потолку вниз головой. Тело его покрывали пятна засохшей крови и фекалий. На полу стоял большой таз, куда стекала кровь и прочие жидкости, извергаемые арестантом. Вне всякого сомнения, таз этот уже неоднократно опорожнялся. Тощий писец с серым лицом сидел на стуле чуть в стороне, в руке он держал перо, на коленях — книгу для записей. На чистых страницах не было выведено ни единой строчки.

— Тривнер, — произнесла Ян Рей.

И толстый человек, сидевший в углу, поспешно вскочил. Под его свободным одеянием перекатывались валики жира.

— Жрица! — воскликнул он, склонившись в низком поклоне. — Какая часть видеть вас здесь, среди нас, недостойных столь блистательного общества.

В его голосе слышалась легчайшая тень улыбки, но Ян Рей относилась к подобной вольности снисходительно. Главный палач был непревзойденным мастером своего дела. Эту должность он получил раньше, чем она стала жрицей, и занимал ее уже более сорока лет. Поговаривали, все это время он ни разу не видел неба.

— Доложите, что сказал заключенный.

— Ничего, жрица, — произнес Тривнер. — Ровным счетом ничего.

Ян Рей удивленно вскинула брови. Бэмор, казалось, смотрел на нее, однако она не могла утверждать это с уверенностью. В камере царил полумрак, а заплывшие глаза арестанта превратились в узкие щелочки.

— Ничего? — переспросила она, бросив взгляд на тощего писца.

Тот молча кивнул.

— Я начал с так называемых воздушных крыльев, — сообщил Тривнер.

Ян Рей знала, какого рода рассказ ей предстоит услышать. Палач имел привычку с упоением описывать пытки, которым подвергал своих подопечных, и с этой особенностью она была хорошо знакома. Рассказывая, он становился похожим на поэта, живописующего самую страстную любовь своей жизни.

— Первым делом я обработал его колени и локти, потом обе голени, — повествовал Тривнер. — Как всегда, действовал не спеша, сначала снял слой мяса, потом хорошенько раздробил кости. Они уже никогда не срастутся. Можете не сомневаться, каждое движение доставляет этому парню невыносимую боль.

— Превосходно, — изрекла Ян Рей. — Но не затягивай свой отчет, Тривнер. Я пришла сюда, чтобы побеседовать с арестантом. Возможно, мне удастся сделать то, что не удалось тебе, — получить ответы на свои вопросы.

Щеки палача на мгновение вспыхнули от обиды, и он несколько раз глубоко вздохнул, дабы обрести душевное равновесие.