Господин военлёт - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 34

– Господа офицеры!

Машинально вытягиваемся. Полковник! Погоны, ордена, борода рогами вниз. За спиной «полкана» маячит поручик с аксельбантами, похоже, местные штабисты.

– Па-ачему одеты не по форме?

– Это наша форма! – пытается оправдаться Сергей. – Мы летчики!

– Кожаная куртка – служебная форма летчика. Покинув аппарат, летчик обязан ее снять! На вас должен быть китель либо парадный мундир.

Подкованный, зараза! Наверняка из московской комендатуры.

– У нас нет другой одежды. – Сергей совсем сник.

– Ежели нет, незачем появляться в публичных местах! Своим внешним видом вы позорите честь российского офицера!

Привлеченные скандалом, вокруг нас собираются люди. Попали! Пригнало на нашу голову! Загремим на гауптвахту!

– Николай Иванович! – Из толпы выступает немолодой господин в визитке. В петлице – орден Святого Станислава.

Полковник поворачивается к нему и улыбается:

– Евстафий Петрович!

– Давайте простим фронтовиков! – предлагает Евстафий Петрович. – Они денно и нощно льют кровь за Отчизну. Видите! – он указывает на наши кортики. – В окопах и траншеях не до уставных правил.

– Устав надо помнить всегда! – важно говорит полковник. – Ну да ладно! Не будь этого, – он тычет в темляки на наших кортиках, – поговорил бы я с вами!

– Благодарю, Николай Иванович! – Незнакомый Евстафий берет нас под руки. – Не составите компанию, господа?

Отказываться глупо. Евстафий ведет нас в буфет, к угловому столику. На стуле, спиной к нам, сидит женщина в лиловом платье. Она поворачивает голову на звук шагов. Колени мои слабеют. Большущие серые глаза под ресницами-опахалами, светло-каштановые волосы, забранные в высокую прическу, точеный носик, свежие губы… На тонком, безымянном пальчике обручальное колечко. Даже Сергей впал в столбняк, а уж он к своей Татьяне… Кем незнакомка приходится Ефстафию? Жена? Я мгновенно начинаю ненавидеть спасителя.

– Вот, Липочка! – говорит Евстафий. – Отбил у Штеймана! Едва не съел фронтовиков!

Липочка улыбается! Боже, какие зубки!

– Позвольте представить, господа, Олимпиада Григорьевна Невзорова, моя помощница по делам Земского союза.

Помощница…

– Меня зовут Семенихин Ефстафий Петрович. – Он выжидательно смотрит на нас.

Рекомендуемся. Моя фамилия не производит впечатления. Забыли: газеты давно обо мне не пишут.

– Рад познакомиться, господа! Присаживайтесь! – Евстафий делает знак лакею, на столике появляется шампанское, бокалы и конфеты в вазочке. Лакей разливает.

– За победу над супостатом!

Чокаемся. Олимпиада отпивает маленький глоток и ставит бокал. Мне очень хочется взять его и отпить со стороны, где касались ее губки. Едва сдерживаюсь.

– Нескромный вопрос, господа, – продолжает Семенихин. – Вам приходилось лечиться в госпиталях?

– Как же! – говорит Рапота. – Но я только раз, а вот прапорщик дважды. В последний раз долго лежал! У него часы из живота достали – осколком вбило. Покажи, Павел!

Чтоб тебе, болтун! Взгляды оборачиваются ко мне, нехотя достаю почтенные останки. Неудобно. Понятно, в чем был когда-то вымазан покойный «Буре». К моему удивлению, Олимпада берет часы и внимательно рассматривает. Евстафий тоже любопытствует. Мне возвращают «Буре», я зажимаю часы в кулаке. Искореженное серебро хранит тепло ее пальчиков, я это физически ощущаю. Возможно, я схожу с ума.

– Вы надолго в Москву? – Евстафий возвращает меня в реальность.

– Самое малое – неделя. За аппаратами приехали. Ждем, пока сделают.

– Тогда, господа, вам предложение. Земский союз помощи раненым и больным воинам собирает средства для госпиталей. Люди охотней жертвуют, когда видят тех, кто в госпиталях лечился. Тем более героев. Не согласились бы помочь? Всего лишь показаться публике, сказать два слова…

Сергей растерян. Олимпиада смотрит на меня. За такой взгляд! Незаметно толкаю Сергея ногой.

– Ну, для раненых… – выдавливает он.

– Замечательно, господа! – Евстафий сияет. – Вы где остановились?

– Меблированные комнаты в Сивцевом Вражке.

– Почему не в гостинице?

– Мест нет.

– Безобразие! – он искренне возмущен. – Отказать фронтовикам! Завтра… – достает часы и смотрит на циферблат. – Уже сегодня переезжаете в «Метрополь»! Все расходы – за наш счет! Олимпиада Григорьевна, займетесь?

Помощница кивает.

– Диктуйте адрес, господа! Утром автомобиль перевезет вас в гостиницу. Утренний чай в ресторане, в одиннадцать – первое выступление перед публикой. Затем завтрак, никак не привыкну, что обед здесь называют завтраком. В два часа – второе выступление. В четыре – еще одно, затем обед. Вечер в вашем распоряжении. По рукам?

Обмениваемся рукопожатиями. Надрывается третий звонок, Евстафий уводит Олимпиаду в партер. Сергей смотрит им вслед, я улучаю момент и словно невзначай беру ее бокал. Пью там, где пила она. Все, кажется, приехали. Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша…

Ранним утром нас перевозят в «Метрополь» – организация у Евстафия работает четко. Я слыхал, что «Метрополь» – первоклассная гостиница, но отведенные нам номера сражают. Они огромные. В каждом спальня и гостиная, комнаты обставлены роскошной мебелью. Паркет, драпировки на окнах. Но и это не все. В номерах холодильники – ящики со льдом, ватерклозеты, ванны, из кранов льется горячая вода. Для тех, кто месяцами спал на походной койке, не раздеваясь…

Сергей растерянно бродит по своему жилищу, все трогая, открывая и заглядывая, я, спохватившись, убегаю к себе. Первым делом, раздевшись, умываюсь горячей водой – в бане мы были давненько. Затем долго и тщательно бреюсь. Проще это сделать в парикмахерской, но искать ее некогда. После бритья наливаю в пригоршню одеколон и растираю по физиономии. Щедро лью одеколон на торс… Флакон я купил у портье, одеколон называется «Цветочный» и пахнет приятно. Не помню, когда я в последний раз подвергал себя воздействию парфюмерии, но остатки рассудка я утратил вчера и, кажется, навсегда. О моих снах этой ночью лучше не распространяться. Одеваюсь. В этот раз никаких кожанок, форменный китель с заботливо развешанными орденами. Дышу на свои крестики и протираю их носовым платком. Если уж записался в идиоты, так надо быть последовательным.

Спускаемся в ресторан, Олимпиада уже там. По очереди целуем нежную, белую ручку. Кожа руки ее гладкая и тонко пахнет фиалкой. Запах кружит мне голову, хотя кружиться в ней вроде нечему. Рассаживаемся, лакей приносит чай и выпечку. В этот раз чай настоящий, горячий. Кусок не лезет мне в горло.

– Вы не заболели, Павел Ксаверьевич? – заботливо спрашивает Олимпиада. – Совсем ничего не едите.

Я заболел, Липа, и насмерть! Только как об этом сказать? Бормочу нечто об отсутствии аппетита.

– Может, приказать шампанского? – не отстает она. – Для аппетита?

Энергично кручу головой – шампанское не поможет.

– Жаль! – искренне огорчается она. – Евстафий Петрович велел передать: для вас – все, что вы пожелаете!

У меня есть что пожелать! Только не в воле Евстафия это исполнить…

Сергей в отличие от меня на аппетит не жалуется и поглощает булочки одну за другой. Наверное, они вкусные. Хорошо, когда у человека есть невеста, осознание этого прочищает мозги. Однако невесты у нас нет, а мозги затуманены. Олимпиада, ввиду моего нежелания есть, занимает гостя разговорами. Спрашивает, понравились ли нам номера. Мы в восхищении! Рапота хочет подтвердить, но рот его занят, и Сергей закатывает глаза к небу.

– Как вам удалось снять? – спрашиваю. – Нам говорили, что мест нет.

– Их и не было, – подтверждает Олимпиада. – Евстафий Петрович распорядился освободить.

Это как?

– Гостиница принадлежит Семенихину, – поясняет Олимпиада. – Не вся, конечно, но у Евстафия Петровича крупный пай.

Кого, интересно, ради нас выкинули из номеров? Наверняка не унтер-офицеров. Чем мы интересны миллионеру? Только не говорите, что он любит фронтовиков, как родных!

Завтрак окончен, выходим в фойе. Гардеробщик ресторана летит к Олимпиаде с шубкой. Отбираю, укутываю сокровище в теплые меха. Она мило благодарит. Гардеробщик смотрит волком. Незаметно сую ему рубль. Гардеробщик кланяется и бежит за нашими шинелями. Олимпиада стоит перед зеркалом и не видит этой сцены, зато видит Сергей. Глаза у него слегка квадратные. У меня нет сил даже подмигнуть. Догадается, не маленький.