Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Дженнингс Гэри - Страница 23

Два других монаха, привлеченные коротким воплем, выглянули из-за угла монастыря и принялись осматривать огород, но они так и не сумели разглядеть Петра, который растянулся посреди грядок капусты. Я спокойно позвал: «Juika-bloth», и орел послушно поднялся в воздух. Его клюв сжимал лоскут какого-то серого вещества, тянувшегося из разбитого черепа Петра. Затем вещество отделилось от головы и потянулось следом за птицей. Когда та вернулась и уселась на ветку рядом со мной, перья ее были все в крови.

– Акх, – произнес один из монахов, – весь этот шум всего лишь из-за кролика или полевки, убитых вон тем орлом.

И они оба снова исчезли, вернувшись к своей работе.

Я посадил juika-bloth на плечо – он все еще жадно поглощал длинную мягкую нить серого вещества, – засунул под мышку плетеную клетку и спустился с дерева. Мне больше не нужна была клетка, но мне не хотелось оставлять следов, поэтому я довольно долго нес ее, прежде чем спрятать в густом подлеске. Еще раньше я оставил там сверток со своими немногочисленными вещами, а теперь забрал их.

Для меня настало время покинуть Балсан Хринкхен. Я чувствовал себя одновременно и Адамом, и Евой, изгнанными из рая. Будучи предположительно готом по происхождению, я довольно долго вызывал подозрения у католической церкви, а теперь, как маннамави, я вызывал у нее чувство омерзения. Мало того, к моим страшным, так сказать, врожденным грехам добавились еще два: я вполне осознанно стал не только вором, укравшим святую реликвию, но и жестоким хищником, хуже juika-bloth. «Вот интересно, – раздумывал я, – к которому из этих двух грехов, воровства и убийства, меня подстрекнул Адам, а к которому Ева?»

Да не все ли равно! Мне настало время уходить, и я уйду, чтобы быть готом, – приму арианство, если только христиане-ариане отнесутся к маннамави более доброжелательно, чем христиане-католики. Ну а пока я отправился вверх и прочь из Кольца Балсама: с трудом дотащился до гор Иупа и повернул там налево, на северо-восток, к землям, которые цивилизованный народ называет «варварскими». Говорили, что там обитали – или же прятались, как дикари, глубоко под защитой своих запретных лесов – племена остроготов.

Вайрд

1

Я вышел из Кольца Балсама и попал в мир, в котором было ничуть не больше уверенности и стабильности, чем в моей собственной жизни. Уже в течение долгого времени летописцы писали, а менестрели печально пели о том, что в некогда несокрушимой и могущественной Римской империи начались смятение и разброд. Однако вовсе не обязательно было читать книги или слушать песни, чтобы узнать об этом. Даже простой молодой человек вроде меня – низкого происхождения, с детства заточенный в аббатстве, изолированном в глухой долине, вдали от внешнего мира, – и то был в состоянии понять, что империя распадается на части и слабеет.

Тот властитель, который занимал трон в Риме, когда меня еще младенцем подкинули в аббатство Святого Дамиана, правил совсем недолго: его вскоре свергли и отправили в изгнание. Не считая его, только за мою короткую жизнь в Риме сменилось еще трое императоров.

Должен объяснить, что мы, жители Западной империи, по привычке говорили об императоре и императорском дворе как о находящихся «в Риме»; точно так же среди христиан принято считать, что их дорогие усопшие пребывают «на небесах». С той только разницей, что никто не знает точно местонахождения умерших, тогда как всем было прекрасно известно, где находится резиденция императора, и это был вовсе не Рим. Хотя римский сенат все еще собирался там, да и епископ Рима до сих пор руководил христианами оттуда, однако император теперь правил Западной империей совсем из другого места. За прошедшие полвека монархи переместились – ради сохранения безопасности, если не сказать, из боязни – на север Италии, в Равенну, ибо этот город был окружен болотами и потому его было легче защитить.

В любом случае императорский трон «в Риме» не сотрясался так, как целую вечность, вот уже много-много лет сотрясалась вся остальная Западная империя. Как я уже упоминал, только смерть Аттилы, произошедшая незадолго до моего рождения, заставила гуннов убраться назад в свою дикую Сарматию, откуда они прорывались в Римскую империю на протяжении целого столетия. Но гунны оставили в империи свой след: они выгнали множество германских народов с тех земель, которые те долгое время считали своей родиной, и заставили переселиться на новые территории, где они теперь и оставались.

Так, готам пришлось покинуть побережье Черного моря, и теперь половина этого народа – остготы (остроготы) – поселилась в провинции Мeзия, а вторая половина – вестготы (визиготы) – в Аквитании и Испании. Другой известный германский народ, вандалы, и вовсе покинул Европу и теперь заправлял на северном побережье Ливии. Еще один народ германского происхождения, бургунды, удерживал земли, где я родился, а франки захватили бoльшую часть Галлии к северу от них. И хотя все эти территории номинально оставались римскими провинциями и якобы сохраняли верность империи, Рим относился к ним с величайшей подозрительностью, потому что «варвары», занимающие их, в любое время могли начать военные действия.

Единственная сила, способная удерживать всю империю в целостности, христианская церковь, тоже подверглась расколу и была слишком занята постоянной внутренней борьбой. Христианская религия, которую исповедовали в Западной империи, содержала доктрины, чуждые церковникам Восточной империи. В то же время епископы, главы пяти основных христианских епархий – к ним относились Рим, Константинополь, Александрия, Антиохия и Иерусалим, – вечно соперничали за то, чтобы одна из епархий была признана правящей в христианском мире, ей одной бы доверили назначать Папу; каждому из епископов хотелось главенствовать над остальными. А еще, несмотря на то что христианство к этому времени уже в течение двух столетий было в Римской империи государственной религией, в стране насчитывалось огромное количество еретических сект и языческих культов. Германское население империи до сих пор еще оставалось верным старой религии – Вотану и его сонму богов – или же, хотя и приняло христианство, придерживалось «еретических» арианских воззрений. Многие римляне все еще по старинке поклонялись Юпитеру и множеству других языческих богов, тогда как среди воинов был необычайно популярен чисто «мужской», пришедший из Персии культ Митры.

Теперь вы понимаете, что в огромном мире за пределами Балсан Хринкхен, в котором я, сбитый с толку и несчастный, теперь оказался, царил настоящий хаос. Разве мог я тогда предположить, что, начиная свое путешествие, делаю первые шаги навстречу тому единственному человеку, которому предначертано было восстановить в Римской империи мир и единство, закон и порядок, а вдобавок еще и стать моим добрым другом. Не только я, но и самые могущественные люди Европы даже не подозревали, что такой человек существует, потому что Теодорих – в один прекрасный день ставший известным как Теодорих Великий – был тогда, как и Торн Маннамави, еще совсем ребенком.

Хотя мы с ним практически ровесники, он, однако, в том нежном возрасте был наверняка более добродетельным и невинным. Ведь сам я за последние месяцы познал многочисленные плотские удовольствия и изведал связанные с ними душевные муки, причем в качестве как мужчины, так и женщины.

Однако во всем есть свои плюсы: когда я все-таки стал взрослым, то – как и предсказал давно покойный лекарь Крисогонус – избежал, по крайней мере, ряда физических страданий и осложнений, присущих обоим полам. Я ни разу не забеременел и никогда не страдал от менструаций, которые причиняли боль другим женщинам. И насколько я знаю, ни разу не стал отцом. Таким образом, я был освобожден от физических мучений и неизбежных семейных обязанностей, которые обременяли большинство мужчин и женщин.

Акх, должен признаться, что время от времени, когда моя жизнь становилась слишком уж беспокойной, рискованной или просто неудобной, женская часть меня, возможно, и хотела уюта, безопасности и защиты. Но это случалось лишь изредка и быстро проходило, я так никогда и не остепенился, как большинство людей, которые считают это нормой. Оглядываясь назад, я, и как мужчина, и как женщина, могу сказать: очень хорошо, что все так сложилось. Если бы я когда-нибудь удовлетворился обычными житейскими стандартами, общепринятыми ценностями и моралью или, выбрав один какой-то пол, соответственно всегда вел себя только как мужчина или как женщина, моя жизнь, может, и стала бы легче и оказалась лишена пороков, однако она в то же время была бы бедней; полагаю, мне бы сильно недоставало беспокойства и приключений. Я часто дивился на так называемых нормальных, добродетельных семейных людей: беднягам и вспомнить-то нечего, они почти совсем лишены воспоминаний – и светлых, и печальных, и таких, что вызывают законную гордость или жгучее раскаяние.